чтобы не сидеть на высоком стульчике без дела в ожидании, мы идём вдоль высоких и почти до пола доходящих открытых окон: из-за жары тут днём окон как бы и нет. ветра тоже нет, поэтому картинно расставленные на столиках, словно ждущие банкета, бокалы и толстотканные белые салфетки под тяжёлою белой посудой ничто не потревожит. кажется, и тут всё застыло перед неким грандиозным торжеством в стерильном оцепенении и почтении. но пусть тарелки не надеются: произойдёт всё не здесь… можно даже выглянуть наружу через окнопроёмы. там тощий и загорелый, словно жарой иссушенный поливальщик газона о чём-то местном говорит с охранником у входной лестницы. отель маленький, персонал приходящий. девочка моя глядит с интересом незнакомки на вертлявый обрызгиватель газона. а немолодой садовник в клетчатой рубашке, который сейчас, обильно и лУжно даже, поливает газон – приехал на стареньком велосипеде. они так работают и в других, в отличие от этого приморских, курортных городках – постоянные, приквартированные садовники не нужны, но тут рады и такой работе…
наши овощи доставлены барменом на столик-стульчик. ресторанный мир, распахивающий на плазменном экране в торце перспективы иные, нежели реальность садовника – забрал нас от временно распахнутого из-за жары экрана окна. телеэкран как бы продолжает линию путешествий – Австралия глядит и соблазняет своим животным миром, какие-то турецкие красоты мелькают иногда – Памуккале… и всё это для постояльцев отеля, конечно же, доступно отсюда, рукой подать – они же, мы же должны быть вполне обеспечены для путешествий…
кушает мне на радость свою «маркУку» малышенька – беззаботно светлая, золотисто-русая в своём синем стюардесьем платьишке с полосатой матросской оторочкой (которое прислала мамина школьная подруга аж из Бостона). «кука-маркука-балям-барабука» – имеется у меня присказка из «Котёнка по имени Гава» для успешного потребления морковки. помягчавшую морковь они порезали – каждую на четыре длинных дольки, и её удобно есть ручками. кроме неё – аппетитно пахнут и кушаются «цветочки», дольки цветной капусты, светлой, как моё дитя в этом и без неё белёсом зале… для турецкого персонала моя подопечная – образец европейки, наверное, а вот я сам ближе к ним по масти и загару, замаскировался тут за месяц.
поев да попив, идём в сторону близкого холла и ресэпшна – там улыбчивая и полноватая, как большинство турчанок, девушка нам рада. улыбка не дежурная: она с нескрываемым удовольствием следит за нашими мелкими перемещениями (всякая турчанка примеряет себя к материнству, и ещё скорее всего многодетному). вот мы летаем – то есть я подхватил стюардесску свою и возле стеклянной вазы-аквариума на ресэпшне мы как бы парим туда-сюда. поздновато сообразил, что именно так нам стали заметны мелкие разноцветные конфеты в вазе. теперь мы их хотим. на сумбурном английском пытаюсь объяснить девушке, что надо как-то хитро не дать конфетки… однако понимаю, что слово «хэдЭйк» употреблять не следовало – я-то имел в виду, что в самолёте нам конфеты всё же можно, но в крайнем случае (чтоб не закладывало ушки), а так, в быту – не надо. но я переоценил свой сумбурный английский – с материнской тревогой в почерневших очах девушка поняла, что от конфет у нас головная боль, и просто спрятала аквариум под стойку… оно и к лучшему, я отвлёк полётом к зеркалу.
не верится, что утром сегодня мы выгружались тут же, и я был молчаливо зол, как вол. потому что разом зачем-то взвьючил на себя все тяжести-чемоданы, влез по внушительной лестнице – и бухнул их на рыхлые комфортные кожаные кресла фисташкового цвета… и чего злился, листая успокаивающие глянцевые журналы (вспоминая те, что дали нам самим в загсовом пакете перед нашей московской свадьбой)? такова уж семейная доля, а швейцаров тут не водится…
ждали-ждали тут во креслах, а потом нам распахнулся мир комфорта (невеста ведь заселяла не нас одних – вся прибывшая и заполнившая отель рать, её или мужа друзья или родственники, вот она и хлопотала) – в небольшой ресторации мы приземлились, словно полный пассажиров самолёт, приметили немолодую загорелую пару (тоже гостей грядущей свадьбы) и срочно заказали нашей малышеньке сок, по её требованию. на её языке – «ук». но сок был только в жестяной банке и слегка газированный… допивать напиток, непрошедший мам-контроль, традиционно пришлось мне, остальные пили капучино или водичку, так что у меня был самый яркий вкус прибытия: и кофе, и сок, почти «инглиш брэкфаст» по турецким меркам…
через коридор первого этажа тут можно пройти сразу к уличному бассейну, которым никто не пользуется, что мы и сделали с моим неутомимо познающим новое пространство, за ручку со мной топающим мини-очарованием.
густо-голубой из-за цвета шершаво выкрашенного дна, попахивающий хлоркой и похрюкивающий (сливы так работают) при малейшей волне бассейн… атрибут частных и несколько-квартирных домиков, которые наша тётя-невеста научилась тут строить руками турецких строителей по немецким конструктивистским проектам, и выгодно продавать.
мы с доченькой у бассейна, довольно глубокого, но нас больше интересуют белые типовые топчаны, которым можно повысить спинку, и таким образом получить «у-Ух», горку. конечно, я подстраховываю каждое её движение, и это бесконечно приятно, и бесконечно утомительно – но таково моё нынешнее состояние, точнее всего характеризующееся измученным не по делу словом «счастье». с частью непрерывной работы по воспитанию, сбережению, объяснению окружающего мира и введению в него я справляюсь. хотя бОльшая, основная часть – на жене, и здесь, и в Сибири, пока я по делам профессии пребываю в Москве…
в какой-то момент мы ложимся рядом на топчанах, как бы загорая (миг прикрытых глаз, когда остаются лишь звуки незнакомого города, здесь скорее напоминающего село, хрюки-всхлипы воды и звучащая и золотовласо пахнущая моя малышенька). однако она не желает просто валяться, горкой становлюсь я сам, а затем мы идём вокруг бассейна, я снова в согбенно-огораживающем с двух сторон положении, ведь рядом хлористая голубая глубина. даже на жёлтой ванночке, что осталась в Томске, есть значок, требующий непрерывного визуального контроля за ребёнком пока он в воде, а уж вблизи такой воды… тем более.
помню свою отвагу и одновременно оттеснённый страх, когда в Коктебеле, года в три моих, случайно-знакомые мальчишки в первый же или второй день пребывания уговорили меня перелезть лиман по техническому мостику (руками держась за какие-то ржавые трубы, и ногами ступая по ним же, покатым, уже такими же дурачками отполированным). внизу в зеленоватой воде плавали утопшие ежи, и я думал, что родители, в данный момент сидящие и блаженствующие на пляже левее корабля «Алые паруса», и меня не наблюдающие, такого рейда не одобрили бы: плавать я ещё не умею, лиман глубокий и вонючий, наверное. мальчишеские забавы, однако, прошли успешно – бросание камушков в несчастных ежей-утопленников с редким попаданием было недолгим, и назад мы перебрались тоже благополучно. ох, уж эта детская стадность, подхлёстываемая «на слабо»!..
нет, хорошо, что она у меня девочка, и таких рисков в программе самодеятельности её будущих подружек не будет, надеюсь… подняв взгляд от площадки наших забав, вижу, как условно отгорожен подстриженным кустарником бассейн от дальнейших территорий, гостиницей не являющихся. далее – совсем низкоэтажная окраина частного сектора и за ним лесистые горки. туда ведёт каменистый склон, типичные (у нас встречаемые в качестве комнатных) растения породы кактусовых, и склон этот перемежается дорогой, по которой редко пылят совсем не вписывающиеся в прямоугольно-комфортный мир отеля автомобили. такие тут не припаркуются, это автомобили окраинных жителей, селян: встречаются и наши экспортные «лады», «восьмёрки» даже, которые у нас давно отслужили, но чаще это старые, с ржавыми просветами фиаты-универсалы. не джипы и седаны, что вальяжно экспонируются возле лестницы гостиничной…
отгораживая собой от бассейна мою пешую путешественницу и непрерывно её чувствуя рукой, я всё же улучаю миг, чтобы вглядеться в мир старой Муглы с нашего европеизированного островка. по извилистой крутой дороге, где медленно оседает пыль от проехавших недавно легковушек, поднимается старушка, согнувшаяся под каким-то чёрным, объёмным мешком. в лучшем случае там сено для её домашнего скота, а может – запас продуктов на неделю. старушка укутана по-мусульмански во всё мрачное, и к нам поворачивается всё более спиной, следуя повороту каменистой дороги, идёт она медленно и тяжело.
«Мугла – город контрастов» назвал бы я эту фотографию, но ей не хватает панорамы слева направо – причём в роли противоположного, буржуазного, выпрямленного садовником правого полюса буду я сам, которого тут обслуживают, быть может, её внуки и внучки. и эта работа ещё счастье – выгладить рубаху иностранца-постояльца, как некая премия… а бабушка тащит свою ношу в сторону неотличимой от наших деревень родной сторонки, и на карте её мира «Мугла-отель» – нечто незаметно малое и чужеродное, праздно белеющее, отвлекающее от пути домой.
старейшина Муглы поднимается медленно, словно укоряя всех свидетелей её пути. да и что я свидетель, что это всё в одном времени происходит – почти невероятно, так отличается её архаическая, неподобающая здешней жаре одежда (чёрный платок и фартук поверх старого коричневого платья до пят) от наших светлых шортиков и маечек, бассейнов и систем полива газонов. как бы с угольных сельских набросков Ван-Гога сошедшая, согбенная и взглядом устремлённая лишь под ноги. и некому ей помочь, разогнуть её, поднести эту тяжесть, подвезти на легковушке – не принято теми же традициями, на страже которых она оказалась… и я не могу выпрыгнуть из этой картинки, отражаемой голубой гладью бассейна, чтобы ей помочь – я при дочке, и она вообще эту соседнюю реальность не видит, это за рамками её представлений о мире, который придётся ведь мне объяснять – всю его несправедливость и наше в нём место!.. папа-коммунист пока лишь оберегАлка и наблюдатель, созерцатель того, что и дома-то не изменилось усилиями моего поколения, и катится вот в этом же направлении социальной и топографической располюсОвки, архаизации окраин, модернизации центра. что уж тут сопереживать, минуя границы условные, классовые и реальные? старушка тянет свою ношу, а я – свою, счастливую. и никто своего не оставит… вдоль гостиницы, прочь от этого мелькнувшего лишь для меня «заграничного» мира мы идём к центральному входу, я – за ней, за моей путеводной малЫшей.