теки «Стилл лавин ю», но «скарпЫ» на фоне новой «Европы» как-то потускнели, хотя для парных танцев и годились.
путешествие в рок-зарубежье обрывалось ночью. однако ночь не означала полного отбоя! сменив мир аудиозаписей на видео-тематику, мы перед сном рассказывали фильмы. жанр это был особенный, поскольку слушала вся палата и надо было излагать максимально красочно – чтоб отзывались хохотом или охами удивления. через недельку запас насмОтренного всеми по видео-салонам или дома у друзей (таких у нас не было почти) – иссяк, и тут-то народ выдвинул меня в качестве единственного кандидата на новый жанр.
– Дим, выдумай фильм! – так звучало коллективное требование «подростковой колыбельной».
надо сказать, жанр устной импровизации во тьме оказался не таким уж сложным – важно было лишь поверхностно видоизменять, усиливать и углублять эпизоды уже отзвучавших тут фильмов («с буруслИ», «Рэмбо» один и два, «Голубой гром», «Рокки», «Гремлины», «Кошмар на улице вязов») в новых обстоятельствах, перемежая частыми перемещениями героев в пространстве. выдумка фильмов, возможно, тогда впервые и зажгла для меня одного на фоне аудитории в двенадцать пар ушей – эту вот, здешнюю, понынешнюю, тЕкстную лампочку, лампочку писательства… правда, никак это ещё не пересекалось с письменной речью, но важно было удерживать внимание, да и социальный запрос был налицо. время от времени я спрашивал: «кто не спит ещё?». хотя целью-то было – как раз убедить и усыпить аудиторию…
иногда в разгар «фильма» вторгался вожатый. поскольку вожатые дежурили посменно, ровно сутки, ночью мог явиться уже не тот, что был с нами весь день – и так иногда после женской лояльности единственной вожатой, невысокой полноногой комсомолки Александры, мы нарывались на нашего усача, недавно только бывшего дембелем, как вожатый-афганец из «Дружбы», и он не утратил армейской строгости. всех болтавших после отбоя – сперва требуя поголовно сознаться, – он заставлял отжиматься в центральном, параллельном окнам проходе между кроватями, минимум десять раз. я всегда попадал в их число. но чтобы удивить и «умыть» Витю, нашего сухощавого дембеля-усача, я принципиально отжимался на кулачках – как уже научился весною, занимаясь «на секции» (говорилось именно так) кара-тэ (пустая рука в переводе). однажды в ночи Виктор заставил нас отжиматься за такое затяжное «кино» буквально до упаду – пятьдесят раз. почти все повалились без сил уже на сорока, отставая от счёта. но мы со Славкой, пыхтя рядом, поскольку кровати напротив – смогли до упора, хоть и хитрили: пузом пола не доставали.
что было главным, но незаметным нам в лагерной повседневности? это жизнь всем телом коллектива («шестойатрЯ-ад!») – ни секунды в субъективной отдельности, всё время ощущая себя движущейся массою юности, срастаясь интересами и действиями, мы и были творцами своего общего времени, наивно полагая, что следуем проложенным маршрутом. точнее – да, маршрут-то был проложен, но мы его расширяли. ведь это мы освещали своими глазищами действительность вокруг, и она выглядела по-новому. даже вклиниваясь своим смешным, однообразно качающимся уголком металлистов в общее пространство дискотеки, мы что-то меняли в приоритетах локального социума. невидимые силы вожатых шли навстречу нашим демократическим требованиям, шла некая ротация (такого слова мы знать не могли) песен в списке дискотеки, а мы, обнаглев, даже подходили к этой волшебной аппаратуре и панибратски рассматривали то, что рождает обстановку рок-концерта на священной территории пионерских линеек. с уважением обнаруживали на чёрном микшерном пульте специальные спички с ваткой на краях, противоположных коричневой или зелёной сере – которыми наш пультовОй (в извечном тёмно-синем спортивном костюме «Адидас») периодически прочищал уши от слишком громкого звука, вот какая была громкость-то ради нашего металл-вклинивания! кто б мог спрогнозировать тогда, что и это наше раскачивание глыб породы «тоталитарных устоев», бурение её воображаемыми гитарами – менее чем за пятилетку обрушит то государство, которого тут над нами развевается основной красный флаг справа от пульта, и ещё пятнадцать отороченных по-разному – слева, за ошарашенным нами Олегом Кошевым?.. хотя, это ведь мы меж собой шутили, произнося на немецкий манер, ставя ударения – Олэг кОшевой, – как будто перед расстрелом. откуда мы могли знать такие нюансы немецкого языка, учившие в основном английский? много фильмов о войне видели – только не догадывались, что она не окончилась, война против СССР, и свергать бюсты героев Эпохи придут уже скоро наши же соотечественники, следом за нами, а потом Крым окажется за границей, и уже без шуток – шуточки, антисоветские анекдотики в лагерном фольклоре лишь размягчали идеологическую почву…
но пока – мы были как раз в самом нутре «тоталитарной машины». построившей для нашей возрастной группы такие диковинные коридоры развития, пионерлагеря, в которых бьют фонтанчики полезной питьевой воды. рассчитавшей точно наше купальное и отдыхальное, и познавательное, и танцевательное, и мечтательное время. вообще – мы были именно тут, на отдыхе, в самом нутре «машины удивительной» (Р.Рождественский), которую вели с 1917-го года большевики в направлении так явственно, так настырно везде задекларированного коммунизма. оттого так привычно и успокоительно сияли нам лозунги лагеря, которые и не требовалось читать – они были настроением, цветом, духом Эпохи. заплывая в наш квадратик и глядя в сторону бухты Евпатории, как бы скругляющейся слева направо в сторону мелких, но зримых, уже более городских пляжей, мы видели не только белые контуры загадочных строений в пионерлагерях и санаториях слева по побережью, и просто неразборчивую из-за нехватки категорий даль («будет-будет даль светла»)… мы видели и являвшееся нам не раз в юношеских кинофильмах будущее, светлейшее будущее созидательной советской жизни. с открытым до нас и для нас космосом, открытыми перспективами профессий: «выбирай на вкус»…
знал ли я, что стану качаться с настоящей электрогитарой, включённой в «Лель драйв-дисторшн» через три с небольшим года? не знал. но, конечно, интуитивно, ушными фибрами и всеми мурашками от «танцевания металла» хотел!..
в процессе купания и ныряния появилась новая мода – одержимые задачей увезти отсюда какой-нибудь морской сувенир, мы-пацаны стали в песке на дне вылавливать раков-отшельников. нырнёшь и плоско ползёшь сам по дну, сколько хватит воздуху, и разглядываешь в очки – где там напоминающий кооперативное мороженое в стаканчике рачок? а он даже пытался порой перемещаться, бежать своими мелкими ножками по песку… в общем были мы коллективно, азартно безжалостны к рачкам – охотничий угар сопровождался межотрядным хвастовством под пляжным навесом или в лагере после купания. кто-то уже умудрился нанизать целое ожерелье, кто-то – носил ракушечку на ниточке, готовый сувенир, чем-то покрытый для яркости, где-то тут в кружках-мастерских, наверное, лаком… выловленный рачок, а точнее ракушка клалась нами на солнце и подкарауливался момент, когда изнемогший в жаре тесного жилища и жаждущий воды рачок высунет свои ресницеобразные ножки. пойманный за них большим и указательным пальцем охотника, он безжалостно вырывался. бдительная вышка по кличке «Змей-горыныч» вскоре отреагировала на это браконьерство:
– Дорогие ребята, настойчиво вас просим: не мучайте раков-отшельников, их и так очень мало осталось в нашем море!
мы вняли спокойно и одновременно обеспокоено над водой разносящемуся микрофонному голосу «Горыныча» – но уже наловленное, а это были десятки ракушек, тайно сложили в коробку на улице под окнами одной из мальчишьих палат. каков же был наш ужас, когда, вернувшись на место хранения за день до отъезда мы принюхались к «сувенирному» содержимому – оно воняло морской тухлятиной. так мстили нам уже погубленные раки-отшельники, неловкими пальцами пионеров вырванные из жилищ не до конца… коробку так и оставили благоухать под окнами – следующим сменам… да, вот такие контрасты: пионеры-дикари.
впрочем, усиливающиеся на жаре неприятные запахи иногда шокировали нас и по пути в столовую. что-то случилось там, в поварских тылах столовского корпуса, который выходил как раз в наш двор – случилось в области канализации, которая тут была, судя по всему локальной. и вот, в очередной раз построившись парами на обед, мы зашагали обычной окольной тропой, чтобы оказаться меж сетчатым забором лагеря и тылом столовской пристройки. но путь наш пересекал наискось прямо из отверстия в серой конструктивистской стене идущий поток нечистот, состоящих в основном из пищевых отходов – сЕрно и как-то овощнО пахнущая клёклая жижица светло-коричневого, почти морковного цвета. юмористы отряда отреагировали мгновенно уже знакомым:
– Дышите глубже, проезжаем Саки!
…на полдник в столовой обычно давали кефир. был он специфического вкуса, особенно для столичных неженок – мы-то уже знали, что такое фруктовый кефир в невысоких финских тетрапАках. но этот кефир – был гораздо ценнее, жирнее, натуральный, местный, из ближайших колхозов. однако запах имел странноватый, и наш беспощадный юморок тотчас окрестил его «бараньим». тем не менее, постепенно мы этот оздоровительный коктейль полюбили, пропускать из-за столичных «фи» полдник было глупо.
из-за расположения нашего корпуса, чаще всего нашим взорам представала как бы окраина лагеря – площадка для «городков» за акациями, дальше – стадион… а если вернуться к столовому корпусу и пройти к морю – выходит, что идём всё время почти вдоль забора, по краю. на центральную аллею выходили редко, пока не обжились и не осмелели после дискотек, где раскрепостились вполне. и дружба, знакомства, конечно же, влияли на пространственное расслабление – выход за рамки регламента. когда пришла пора записываться в кружки (а пару недель как-то без этого обходились), мы уже все перезнакомились и передружились, кто мог. я записался на «выжигание» – благо, дома имел подаренный мамой на день рождения аппарат в оранжевой пластмассовой коробке с защёлкой, и уже немного владел этим мастерством. и обожал запах горелой фанерки.