двал, где раньше репетировал детский духовой оркестр Интерната Минфина, слышал лишь одну настоящую, полнозвучную, достойную альбомной записи, репетицию – только что. так дом этот, школьное здание 1936 года постройки, и снесут вскоре – с одним ярким впечатлением в стенах, впечатанным Виковой бочкой ритмом…
Тюленев сделан для сегодняшней рок-сцены, он вполне соответствует и внешнему и звуковому ряду, всё ещё клокочущему на эмтиви, роково-гранжевое вторжение там продолжается. тексты, звук – всё свЕжей, читаемой и чтимой сегодня заточки. хочется, очень хочется приподнять эту группу выше себя. увидеть их кассеты и диски в магазинах «Союза» с его же лейблом. это достижимое, предчувствуемое будущее. и попутно хочется мне как басисту – вдруг заменить со своим «Вошборном» Шару, на шару, мало ли… уж я-то приблизил бы «Цокотуху» к «Джему». впрочем, и личные амбиции высоки – мы же скоро сыграем вместе, и мы ещё фанк покажем, какой умеем (хотя, у «Цокотухи» он вплетён без слэпа, но органично, уже в аккорды). но как легко они после перекура стали перекраивать песню про девочку! оп, и Тюленев кивком высокой чёлки выбрасывает надоедающую репризу. потом меняют басовую партию за её прямолинейную металльность, понимают друг друга на лету, даже не останавливаясь, внутри песни, повторяя изменённый такт… вот теперь они репетируют, то есть пробуют – доделывают новые песни, не из сэта. а мы рады и это послушать. и мы взяли пивка, Мотя сбегал и взял с запасом на всех, надеясь угостить звёзд – тут рядом, у метро, красное и зелёное «Клинское». нам, слушателям, можно. а вот играющим в такую жару – нет, размякнут, это уж потом, чтобы тут не изойти пОтом…
что есть у Тюленева, это какое-то дословесное ощущение мелодии. слова появляются потом и не несут главного смысла. так устроен весь русский рок, на самом деле, чего не признает большинство его «китов». но он вторичен по определению. и Тюленев не скрывает этого живущего внутри аккордов и рифов праязыка, тролящего англокваканья. он как бы его переводит в меру понимания, всего лишь. вот девочка, вот трамвай, всё просто и при этом адекватно мелодической розе ветров. странное сочетание конкурентных и восхищённых чувств не мешает нам следить из хмельного партера, с подвального паркета за работой немосковских талантов. а ведь им ещё работать всем, Шара и на басу так добротно работает, будто на станке, не меняя выражения лица, но звук извлекая исправно… до концерта в «Даймонде» неделя. мой комбик, который я при посредничестве поэта Давыдова экспроприировал у поэта Родионова (ему, технику из театра Станиславского, он не так нужен) – ещё жив, хотя едва ли не после каждой песни «Цокотухи» приходилось дёргать модный резиновый джек Шары в гнезде, звук вырубается иногда или становится наполовину тише. колонка «Родина» не рассчитана на процессор Zoom…
собственно, что может сделать с июньским днём девяносто восьмого года его современник, как прожить его максимально-максидромно? побывать на репетиции «Цокотухи», закурить услышанное «Кэптан Блэком», запить железнЯщим «Клинским», увидеть в здоровенных зрачках гения Тюленева пристарстие к другому, более травянистому куреву – да и шагать по Садовому Кольцу или Малому Сухаревскому домой, за Неглинку… зачем я сам хрипел в этом продуваемом подвале зимой Smells Like Teen Spirit? дохрипелся до простуды. играли-играли, и наколдовали – залетела «Цокотуха» в окно. лёгкий, но такой меткий и профессиональный цокот, ощущение друг друга каждым из троих на уровне тех авторитетов, что живут в наших сидиченджерах, в головах и музцентрах. истинная спаянность, вызывающая зависть и стремление совершенствоваться, репетировать, благо что подвал пока наш…
в «Даймонде» половину зала занимает бильярд – это конструктивистское помещение, отвоёванное капитализмом в ходе боёв девяностых годов у пролетарского дома культуры за Сокольниками. чтобы попасть внутрь надо получить печать на вены, точно спецукол какого-то клубного наркотика. узнав, что в клуб нельзя со своим спиртным, а внутри лишь дорогие коктейли или разливное по тридцать рублей, мы вернулись на Стромынку и накупили пива по червонцу в недорогом магазине, а кто-то даже коньяка. у входа в клуб по возвращении нами был замечен в американской армейской, но тёмно-синей куртке Олег Кулик – он как-то боязно оглядел ожидающих концерта. да, этот народ, с конца восьмидесятых выглядит одинаково – то ли походники, но без рюкзаков, то ли стая голодных волков без вожака, поджидающая жертву, свою звезду, чтобы разорвать её взглядами на клочья автографов. лица интеллигентные и не очень, институтские и прыщавые, все курят, все пьют, многие в косухах, к друзьям – открытые книги, с незнакомцами недоверчивы, но демонстративны. громкие реплики наволгшего пивом вокала – как бунт той индивидуальности, что на этом концерте не прозвучит. кроме «Цокотухи» хэдлайнером – Псой Короленко какой-то, очень его хвалит Николаев, и Просвирнин поддакивает. а Касьян из «Пьеро» – подстукивает ему.
сегодня с нами будет играть на саксе Артурчик Смольянинов, его Николаев недавно притащил в группу – то ли дальний его родственник, то ли просто сын друзей родителей. вот почему на концерт пришёл его приёмный, как тут шепчут, батя – Кулик… мы протащились сквозь охранников, уже всё пиво выпив вне клуба – весёлые и жаждущие успеха. первыми выступаем как раз мы, как самые зелёные. после удара клубной печати с флуорисцирующей краской под ладонь – начинаешь видеть на стенах какие-то такие же лазерные штуковины. это точно незаметный укол наркоты. широкая лестница этой выкроенной, выкраденной у пролетариата части здания – выкрашена фиолетово, разрисована чёрте чем и прокурена рок-поколением. архитекторы советского здорового образа жизни в двадцатых и тридцатых – такого и в страшном сне не предполагали… прокуренность стен – это количество выдохов, это тоже овеществлённое время, протекавшее здесь через лёгкие табачным дымом… много надежд рок-претендентов тут прошагало вверх по лестнице, пронося разные формы своих гитар, свои подражательные индивидуальности – много… провоняли лестницу копчёной человечиной, вдыхая с надеждой синеватую славу этих мелких масштабов и выдыхая серый дым будничных разочарований: да, рок-век подошёл к финалу, лимиты славы исчерпаны даже тут, где Рок относительно нов…
кому-то тут в бильярд нравится играть – это буржуа, наверное, сытые, щекастые мужики. они явно не на концерт пришли, среди них есть качки, тут же, в части бывшего заводского ДК – качалка, тренируют они свои и клиентов мышцы, инструктируют, а потом отдыхают так… уполовиненный зал вмещает человек сорок, он длинный, слева от бильярдной, и неудобный для музыкантов – самих себя не слышно. кое-как отстроились в обратном порядке и сразу начали мы концерт, самые-самые разогревающие.
что-то не лепится у нас – Касьян сбивается, хоть и старается. Просвирнин на своём санбёрстовом телекастере, таком же толстодЭком, как он сам толстожоп, – выжимает в новый Zoom-505 всё что может, но сие вызывает интерес человек десяти из зала, остальные глядят на нас из-за столиков. слэма не наблюдается. лишь одна обворожительно грудастая дама из Запорожья сдержанно пританцовывает у сцены и глядит на нас неотрывно, знакомая Антона и Лёши Просвирнина… может, удастся уйти с ней после концерта? но я вот всё, в своей вертикально полосатой сине-бело-зелёной футболке в духе тридцатых годов, со слэпом сбиваюсь тоже, под стать неровному Касьяну, не надо было так пивом увлекаться за клубом…
«Мы будем плавать в красном море» – звучит рефрен нашей песенки в духе «Криминального чтива»… Артур старается, дудит – и даже больше плечевыми движениями и джинсовым тазом играет, чем лёгкими. и пора, наконец, уходить. зал разогрелся лишь светом, который нас освещал.
Николаев купил мне пива в пластиковом стакане – надо же мою музыкальную проституцию как-то отблагодарить. я играю в «Пьеро», Просвирнин дома пишет «ОТветный ХОД» медленно, но верно, компьютерно. мы садимся всей группой за один столик, но места не хватает, и поэтому Артурчик вписывается юной попой мне на колени – мы продолжаем играть вне сцены, мы же так обожаем «Перцев», а они тоже шутники по этой части. даже притворяемся, что целуемся, вызывая всё бОльший интерес у запорожской дамы и тинэйджерш за соседними столиками.
Псой после нас. настраивает свои клавиши, попутно что-то рассказывая в микрофон про шарлатанов и зубодёров (так называется программа сегодняшняя, а она каждый раз новая) – вот тут-то интеллигенция, до сих пор курившая и пившая «Клинское» разливное, подтянулась к сцене. как ни странно, вскоре мы увидели рядом с Псоем не только Касьяна, который давно ему подыгрывал, но и нашего Артурчика – причём раздевшегося по пояс. тут следует пояснить, что брутальным экранным героем он стал позже, в девяносто восьмом он имел только более-менее мужские ноги в удачных обтягивающих светло-голубых джинсах, и ещё не прорисовавшийся торс под вполне уже тяжёлым носом при детских узких щеках. однако сочетание библейской бородатости Псоя с очкастостью Касьяна и голым торсом юного Смольянинова, ставшего стихийно правым фронтменом – произвело на зал впечатление. Касьян вскоре тоже из-за жары скинул верхнюю часть одеяния, под такую простую музыку Лёше легче и разухабистей стучать. Псой слева, с краешку ликует на клавишах и смешит свой зал, составляющий добрую половину небильярдной половины зала. они не танцуют, они понимающе курят, как бы поддувая на сцену спецэффектов за счёт полунищих филологов.
«Цокотуха» – абсолютный хэдлайнер, в уже прогретом и прокуренном зале она выходит на сцену голая по пояс вся. тощий, сутуловатый, но этим почему-то привлекательный в страстном нависании над своей маленькой гитарой Тюленев – зажигает трением-дрожанием своего вокала огни всех глаз, на него глядящих. они играют быстрее, чем репетировали, и зал теперь пляшет весь, как не плясал до этого. разве что какие-то незапланированные панки пытались слэмиться разок-другой под Псоя, но вскоре предпочли пиво. Шара держит тылы, его бас не даёт развалиться сложным гранжевым постройкам аккордов и того, что Дима Тюленев играет вместо соло, зажимая баре по три струны и как-то по-своему хитро всползая по короткому грифу… Николаев срывает нас в пляс и в поголовное пого, мы хороводом протанцовываем и «Девочку» и «Трамвай» и ещё что-то, и только тут видим, как неистово и потно тоже скачет под «Цокотуху» Коля Винник, оказавшийся тут то ли из-за присутствия Кулика, то ли ещё по какой своей филологической линии…