– Пиво? Н-налейте… Немного.
испив тут же, стоя, благодарно пенного, Куняйчик уселся за заваленный рукописями стол. он забежал ненадолго, вовсе не чтоб разбирать наслоения чужих творчеств, то есть исполнять свои прямые обязанности. взялся за телефон, поговорил с кем-то нежно (Историк коварно мне подмигнул), потом полуобернулся к нам, как бы подзуживаемый педагогическим мотивом – и заговорил внезапно и радостно о своём:
– Ну, Ллёшахх, поздравь, у-удалось пробить, скоро выходит моя книга о Есенине в ЖЗЛ!
– О, ну за это надо не пивом! – отозвался вечно тостующий Историк, прирождённый тамада.
я придал конкретики восторгам:
– Удалось прослушать аудиозаписи, как читал, да даже пел почти Есенин про «эитого человеика»?
– Ну, ты ещё спрашиваешь! Конечно! А как Клюев пел да на высоких?.. Ну, этого вы не слышали, поэтому с вас поллитра.
мы деловито собрались и сбегали за коньячком как раз туда, куда уголком смотрели оба ближайшие окна Историка. где Цветной бульвар упирается в мост – там два магазинчика. в них Историк закупался покрытыми плёнкой тарелочками с гречкой и котлетами, чтобы на рабочем месте перекусить, в них (в ближнем к «Нашему Собутыльнику») мы выискивали всякий раз дагестанский коньяк, что разливали тут поблизости, на Мосазервинзаводе, что на улице Макаренко – волею московских судеб именно там, через стенку от винного конвейера, проходили первые репетиции Эшелона в 2001-м. и часто по их вине вышибало пробки, песенки наши обрывались…
выбрав скромный на вид мерзавчик, мы вернулись и, запивая, пакетным «Липтоном» дубильные пары, чествовали Буратинко, есениноведа и клюеведа. когда он, так же внезапно и импульсивно как пришёл, выбежал, схватив свою мятую «Аляску» («нну всё, ребята, спасибо за компанию, надо бежать!»), – Лёха принялся его пародировать, благо коньячное веселье надо было во что-то воплотить. пересел за стол, состроил лицо поуже, нахмурился и стал хватать бумажки рукописей и бегло просматривать их:
– К такой-то матери!.. Такххх, такхх. Так стихи не пишут! В-вечный Дима Чорный!
так разделывался редактор Буратинко с рукописями в присутствии Историка, благо что корзина стояла подле. зато на шкафах – точно таких же, как закупали школы в восьмидесятых, только частично уже без стеклянных дверец, – красовались подшитые, в пыльных картонках, архивы, причём вовсе не «Нашего Собутыльника», а газет, чуть ли не «Литгазеты»… надо сказать, что в корзину полетели уже мои «коллаборационистские» вирши, рифмованные. надо полагать, что так действительно было лучше. далее пародист Историк и вовсе раздухарился: зазвонил телефон и он, подождав, но как бы не снимая маски Буратинки, снял трубку и ответил благостным, рдеющим голосом Казинцева, заливаясь его же елейной улыбочкой:
– Аль-лё?
собеседник явно не понял юмора, тогда Историк заговорил ещё более убедительными комиссарскими интонациями Куняева-младшего, как бы очень усталого:
– Дахх, такххх… Ннет, ухожу на совещание, кхх такой-то мматери! Прривет!
моему восторгу не было предела, я долил коньяк в заросшие по граням чайными отложениями стаканы, но Историк и не думал униматься – пародирование всех деятелей «Нашего Собутыльника» было едва ли не самым вдохновенным в его работе. поняв уже, что ничего тут изменить к лучшему не удастся, притеснённый, почти на улицу выставленный в своём уголке, он стебался над каждой мимической чёрточкой тех, через чьи руки проходило немало талантов, а попадали они чаще всего – «к такой-то матери».
однажды, не найдя никого на месте в высоких кабинетах, к нам заглянула Вера Галактионова. милейшая, обаятельная светловолосая дама, сохранившая благодаря занятиям литературным свою сексуальность в немолодые годы – она, почувствовав, что мы атеисты, причём ироничные, пожаловалась на телефонного собеседника:
– Ну, о чём с ним говорить? Позвонил… Говорит, я понял, что душа это бесконечно малая точка… Точка… Грустно как-то, безысходно.
мы угостили, явно блиставшую прежде красотою среди счастливцев-ровесников, светловласую мастерицу прозы крепким чаем, и я вспомнил эпизод из здания Союза писателей на Комсомольском проспекте, в большом зале. тогда мы пересеклись там с коллегой Шаргуновым, всё хотели поговорить в коридоре (я спешил по газетным делам), но он с пиитетом остался «послушать Галактионову» – там же выступал Воронцов, в своих фирменных полусапожках, как у Историка, только с полиэтиленовой поддёвкой. переминаясь с ноги на ногу, очкарик кивал сам себе и потом клонил голову на бок – мол, неужели вам не ясно, сейчас всё расставлю по полкам. а позже там устроил празднование своего юбилея Чеширский Поп Казинцев – куда позвал в массовку, конечно же, и нас, и всех своих любимчиков из «молодёжного номера» 2005-го года. сперва наш поп произнёс пространную речь на сцене, которую завершил заклинанием пустоты, то есть взыванием ко власти – по поводу вымирания коренных русских:
– Так зачем же вы посылаете их в Чечню, когда знаете, что через год их и так будет катастрофически меньше?!
а потом подозвал к боковине, под портрет с осуждающим нас в своей шинели Твардовским сотоварищи, где ждали столы и, специально привезённый попом с Югов кальвадос. едкий, горелый привкус грушевой настойки повлиял на «молодёжную» массовку, и запивать кальвадос водкой «Флагман» в компании нескольких дам, но больше историков – мы пошли в кафе «Анекдот». шествие напоминало гульбу лицеистов. здесь, на углу меж двух мостов, уже без юбиляра, солидный его любимец Елисеев, книгу которого Казинцев недавно рекомендовал знакомому националистическому издательству – собирался «проставиться». в ту пору длился мой парадоксальный платонический роман с Верой-стервой, поэтому её звонок сильно ударил в хмельную голову – я выскочил к снегу из душноватого подвала, и был счастлив минутам общения с нею. я описал компанию, нечто статусное ей померещилось… казалось, отсюда что-то может начаться, как бы с благословения этих бесплодных холостых застойщиков, застольных… договорились, что увидимся (потому что до этого имела место ссора или недопонимание), и после этого я благодарно зиме, длительно и исповедально отлил из привставшего на свежий снег под чёрные стволы ноябристых деревьев. сверху там долго жила реклама «Аэрофлота» – помню, на неё я смотрел, ожидая вечерами троллейбусов «Б» и 10-го, когда возвращался от первой любви с Ленинских Гор… вернувшись в «Анекдот», я обнаружил уже собирающуюся компанию, выяснилось что тостуемый Елисеев, не смотря на свой солидный буржуазный вид, имеет лишь пятьсот рублей, так что и моей пятисотке найдётся применение, так как иные любимцы Казинцева оказались не при монетах.
порой без розыгрыша Историку и делать было на работе нечего: ближе к вечеру раздался его звонок. коротко и даже слегка тревожно, а может и весело, но однозначно настойчиво, он сказал:
– Давай, приходи немедленно! Дело важное, неотложное.
11
я уж подумал – может, публикация подборки моей тоскливой внезапно пробилась и зовут «на ковёр» второго этажа? но неотложным оказался Сергей Сергеев, отозвавшийся в журнале «Москва» на один мой стишок. очень его напугали рифмы в том самом «молодёжном номере»: «в каждый джип – гранату, в каждый банк – снаряд, классовой расплаты красный мы отряд». вспомнился подчинённому джип главного редактора и отсидента Бородина. вот он и завозмущался: как же, мол, такое уважаемое патриотическое издание позволяет со своих страниц выступать провокаторам, наследникам тех самых ревкомов, которые поистребляли цвет русской нации? ну и далее в том же кликушеском роде. меж нами завязалась заочная перепалка – я отвечал, а, точнее, наступал в Сети, он отзывался, но всё реже в своей «Москве»… и вот Историк попытался столкнуть нас лбами. последней заочной репликой об оппоненте с моей стороны была «с которым я имел неосторожность как-то выпить коньячку». вот он и сказал, пожёвывая щетинистым и каким-то старушечьим подбородком:
– А… Ну, товарищ мне руки-то, наверно, не подаст?
Лёха удовлетворённо лыбился в кресле Буратинки, и помалкивал, надеясь на эскалацию конфликта, однако мои дипломатические способности переиграли Историка: я и руку пожал и сперва просто вежливо дослушал их разговор. а потом, когда и Сергеев как-то одиноко стал ощущать себя возле шкафа с книгами о Есенине, Историк повёл свою линию – достал любимый киновский коньяк с синей этикеткой (без меня он всегда скатывался в традицию, дагестанского не искал) и наполнил стаканы.
– Ладно, мужики, выпьем мировую – за развитие вашей драки на бумаге!
– Да-да, я и хотел сказать – надо продолжить…
проговорив это и повращав глазами за увеличивающими их очками, Сергеев извлёк (сам не ожидая такого поворота) шоколадку «Вдохновение» и ею мы закусили. внезапно я нашёл сходство русского националиста Сергеева с нашим деканом, маститым евреем Марголисом, что на Сухаревке, поблизости восседал и поныне, после первого, нашего, выпуска. такое сходство не могло не позабавить: ведь декан был сторонником самого жестокого капитализма на практике, явно не без национальной закваски (отец его, кажется, сидел за заводское воровство или махинаторство), второй же был русским националистом и тоже любил капитализм, но скромнее, пассивнее. Марголис-то из нас сессиями выжимал соки и рубли вполне конкретно, по-девяностому…
кросснационально проассоциированный Сергеев как-то потеплел, размяк, разулыбался старушечьим ртом и буквально начал растворяться на фоне Историка, всё ехиднее и обаятельнее провоцировавшего нас, по-своему, по-брутальному. на месте Сергеева, – тоже в нелепых каких-то, как у всего этого «исторического» вида сношенных полусапожках, – вспомнился мне один из преподов Лёхи Вдовин. их всех мне Историк представлял марксистами… однако Вдовин, с какой-то бабьей задушевностью под конец коньячной встречи, поднял такой тост, вернее, держал спич такой, что цветы на лондонской могиле отцов-основателей завяли бы:
– Выпьем, ребята, за то, чтобы кто-то, пусть уже не мы, но сумел соединить русскую идею и социализм! Кто из политиков это сможет, тот победит…