под новый 2004-й год, 23 декабря, во вторник, худенький Илья Хореев болеет, в школу не ходил с начала недели: что-то вирусное или бронхит. просил маму остаться в этот день, но у неё экзамен в музыкальной школе, она преподаватель. в её комнате – торжественная, масштабная арфа изогнулась. приготовила сыну обед и ушла принимать экзамен. но ко второму, к котлетам Илья так и не приступил.
мать дальше рассказывать слёзы не пускают, продолжает отец. в 20:05 ему на кафедру военного вуза позвонили соседи: «С Илюшей беда». думал, обострение болезни, бронхита или если вирус, скорая увезла…
– Что случилось?
– Самое страшное.
какое убийство и ограбление может быть в их скромной квартире? больше всего отец испугался за арфу жены – действительно бесценную. но украли его ноутбук и семейные деньги. только в 22:10 вернулась с экзамена Елена Леонидовна. ей не говорили до последнего момента, пока не пришла на свой этаж и не увидела там милицию, шокированных зевак с других этажей. её увели соседи к себе на кухню, не пускали к двери, а она думала, что ещё можно помочь… после следственных действий убитого тихо вынесли, родители увидели лишь раскрытый, так и не застеленный после ночлега диван, пропитавшийся кровью. отец пытался убрать, вытереть тряпкой к приходу матери пол в комнате сына, но диван продолжал истекать кровью…
Киллеров спокойно слушает из аквариума – кажется, даже с тихим удовлетворением, иногда про себя что-то добавляя. взгляд заносчиво-неприступен, как недоступен он сам за зеленящим его стеклом. всё в том же белом свитере, белый – цвет невиновности. в зале сидит и его мать, левее нас, со зрителями, одноклассницами. наверняка свитер – её вклад в процесс, незамысловатая стратегия. это её остро-усечённые нервные скулы и узко посаженные глаза перекочевали под чёрные волосы Киллерова, только и глаза стали чёрными. у матери глаза серые и волосы русо-рыжие, крашеные, правда. в сыне всё негативное сгустилось. вспомнишь тут Ломброзо…
отец убитого Ильи говорит, что окровавленный диван они, конечно, выбросили. и купили точно такой же, так что для следственного эксперимента всё готово. но нужен ли он будет?
эх, Зеленоград-Зеленоград! бывший советский, бывший наукоград – в том самом 2003-м, осенью мы проводили первый митинг двухдневного марша «Антикапитализм», на площади Юности. словно пытались разбудить в этом городе-проекте его назначение – в людях. но тут иные шли процессы, иные фильмы по ТВ, иные компьютерные игры, да и институты градообразующие поутихли – новое время, преображая людей, тикало…
может, Киллеров проходил мимо митинга, видел похороны капитализма – покрытую американским флагом коробку из-под холодильника, которую ударно и неистово растоптали, а флаг разорвали и подожгли. символическое насилие – нет, это не для настоящих мужчин. они-то ближе как раз к капитализму. как этот упитанный вепрь, излучающий благополучие, батя подсудимого. и адвокат-то полный, но эта сидящая рядом с ним глыба перекрывает всё пространство. с первого дня я заметил его неуместные улыбки, ободряющие сына мимические сигналы – для бати явно недоразумение то, что сын в аквариуме Мосгорсуда. ведь он живёт в стране, где всё продаётся.
наша присяжная команда удалилась в свою закулису. на этот раз значительная часть женщин покаянно пошла курить – после такого рассказа и некурящий закурит. а меня окно вовлекает в разговор, изучение композиции, кажется на миг, что мы в самолёте почему-то. видимо, механизм Мосгорсуда сделал резкий рывок своей ленты судеб и ужасов.
сегодня нас выпустили быстро, всем действующим лицам тоже хватило, все распущены по домам, а кто и по КПЗ. на этот раз я – к метро и скорее домой, похолодало.
День третий
долго везут Киллерова: снегу навалило, пробки. присяжные собрались, уже час общаются, пересмотрели все журналы. вот и мы, оказавшись на чёрно-кожаном диване рядом с Борисом Семёновичем, смотрим в журнал «Власть», где на развороте фотография с «Русского марша» – молодые мужики несут транспарант «Русские идут», идут и несут. седой, но не старый Борис Семёнович с мудрой еврейской ухмылкой говорит:
– Вот до чего власть докатилась, только это у них и осталось.
само собой, он не рад русскому фашизму. минут за десять разговора мы доходим до Путина, в глазах собеседника искренняя ненависть к нему, как к насекомому. немудрено: ведь Борис стоял у истоков демократии, знаком с Ходорковским, Кохом, Алекперовым. вот свезло-то мне: скучным время ожидания автозака явно не будет. заметив мой интерес, Борис Семёнович на своём еврейском, слегка выпуклом голубом глазу клянётся, что более делового и целеустремлённого человека, нежели Ходорковский, не встречал.
– Они дома у меня как-то сидели, олигархи наши, и прямо оттуда, с дивана ворочали миллионами. «Ты мне дизель дашь?» – Алекперов кому-то по мобильному звонил, уточнял. Ходорковский давал. Дизель – это значит состав с цистернами, сколько там баррелей нефти умещается – и сосчитать трудно…
счастье улыбается на лице Бориса, он сопричастен бизнесу, времени своему: и на его диване подержались секунду цистерны, обильно облитые чёрным золотом. редкого человека я тут встретил – не просто либеральная интеллигенция, а с бизнес-уклоном. он разговорчив весьма: уже про жену-банкиршу рассказывает, показывает её фотографию в кошельке. непримечательная кареглазая толстуха, в цветах фотографии что-то сиренево-пёстрое из девяностых. это вторая жена, а от первого брака уже дочь, как я возрастом, но она учится в США, математик и компьютерщица, считать приданое мужа умеет, за такого лоха замуж не пойдёт (добавляю я про себя). у нынешней жены тоже дети от первого брака, вместе воспитывают. помогал жене проводить аудит: один друг-олигарх попросил, армянин. так через день аудита он ему и говорит, другу: нет у тебя банка, точнее, не твой это уже банк. там сидят, рассказала жена, одни чёрные, соплеменники хозяина, и всё в оффшоры переводят…
странный национализм у неодобрившего «Русский марш». он словно прочёл мой вопрос в глазах и вернулся к теме: ничего же у них не получится, у оппозиции, лидеров умных нет, таких, как Ходорковский, например. его ж не зря посадили, ещё и активы все увели, экспроприаторы хреновы… жена Бориса тот банк так проаудировала, что сама там стала банкиршей – без стрельбы обошлось, друг выгнал соплеменников. теперь на Павелецкой она царствует. Борис с особым аппетитом, почти с причмокиванием произносит «банк» – после «к» лёгкий удовлетворённый выдох. это слово его поколения, на эти банки и поделили «единый могучий».
– Ходорковский знаете, как работал? Я был в этот момент в его кабинете. Проводит селекторное совещание, и все говорят только о том, что отклоняется от планов, о негативном, убытках, проблемах. Он сразу даёт указания. О хорошем не говорят, только решение проблем. Всё занимает пять минут – и система работает после этого неделю. Таких парней и в США мало, такого человека засадили эти чекисты, ничтожества!
я тут кладу информацию в масть Борису, насчёт того, что работаю в ИПРОГе с бывшим сотрудником ЮКОСа, с моим бородатым шефом-ровесником. Борис Семёнович и на меня глядит с прежней счастливой улыбкой, не лишённой отчасти и недоверия, с каким разглядывал он журнальную фотографию: что, мол, получится у вас без его, Ходорковского, денег?
– А вот лукойловские ребята, я вам скажу, это другой стиль работы. Во-первых, вокруг Алекперова только свои, чёрные. И ни одной юбки не пропускают, секретарши там такие, каких и на подиумах не увидишь! Но ребята с криминальными наклонностями, запросто убирают, кого захотят, всё и всех покупают.
– Но и вовремя пошли в фарватере Путина.
– А вы бы как поступили, имея столько нефти? Они своего не упустят – ни баб, ни триллионов. Чёрные в этом похитрее нашего брата. Ходорковский-то на принцип пошёл, я его уважаю за это. Уважаю, но не понимаю – имея столько…
привезли, наконец, подсудимого, нас зовёт в зал Вера (усталая почему-то – наверное, по сексемейным, ночным причинам). сегодня выступают свидетели – учительница, ученики. расположение трибуны свидетелей такое, что адвокат и папа подсудимого вынуждены вполоборота слушать – всё для нас, свидетели вещают напротив нас. и ещё Киллерову хорошо видно свидетелей через торец своего аквариума.
учительница вспоминает, что Киллеров осенью 2003-го пришёл в девятый класс наголо обритым – очень его тянула к себе блатная романтика. до этого ещё закрепил за собой кличку Зэк, а теперь стал – Адвокат. что-то сломалось в семье у него: там причина, там. гляжу на худую, глубоко уязвлённую, иссушенную обидой мать, с которой он остался жить после развода родителей, потом – на туго налитого жизнерадостного папашу, и всё понимаю. работник таможни – вот почему при отборе присяжных этот фактор всплыл, боялись фона субординации, он там, видимо, немалая шишка. а таможня всегда была золотым дном, да по нему и видно. раскормленный государственный братэлло, силовик. цветёт и никаких намёков на раскаяние за сына не выражает. сауны, девки – привычный отдых таможни, не деньгами, так удовольствиями взимающей с буржуазии свой налог на ввоз.
осенью начал учиться Киллеров жёстким, суровым, говорит молодая учительница. блатным лексиконом и настроением стал вовлекать в свою орбиту одноклассников. как и во всякой мрачной истории, должен быть свой Иуда, он и тут имелся – Андрей Кунаков. после убийства Хореева его непрочная психика стала давать больше сбоев, и его от греха и разговоров, перевели в восьмую школу для детей с девиантным поведением. а ведь именно он был мостком между двумя Ильями. часто заходил к Хорееву, знал, когда он дома один, но времени проводил больше с Киллеровым. в январе, после убийства, написал записку Александру Константинову из параллельного «а»-класса: «Зэк готовит акцию против Белого». Белый – Ваня Зятельников. а Зэк был уже действительно зэком – в СИЗО-5. и оттуда продолжал держать Кунакова за нервы, писать ему…
Ольга Николаевна, учительница, сдерживает слезу. два Ильи были разными: Хореев мягкий, неконфликтный, отзывчивый, нравился одноклассницам, иначе они б не ходили на каждое заседание суда, в учебное время. звали Илью Винни-Пухом за доброту и мягкость. гляжу на них – полные и стройные студентки они теперь. вся эта история в них запала глубоко, по глазам видно, на аквариум не глядят. Киллеров культивировал силу и криминальность. из аквариума смотрит на учительницу и на нас снова, с удовлетворением: правильно классная руководительница рассказывает. учился неплохо, но с восьмого класса начались проблемы – свой, пока только внутренний, блатной мир перекрыл учебные задачи…