убивал без сомнений, хоть и трусливо начал, и продолжит при случае – открыто глядит на присяжных, не таится, вот в чём тут самый главный вопрос. он чувствует себя сильнее суда. потому что знает – смерть за смерть ему не полагается, был мал в момент совершения убийства.
а не запоминает ли он нас?
да, семейный разрыв, развод, дискомфорт толкнули его искать признания и героизма вот в этом – в оскаленной кортиком и карающей любимца класса отверженности. чтобы придти на следующий день, а школа вся зашушукала, чтобы глядели в священном ужасе – он же смог, он проткнул и выпустил в воздух «душу класса»…
нет, он меня как старосту всё же пересилил.
я сложил с себя полномочия, не осилил. по телефону, той самой Вере сказал, что обязан в Киев ехать. как, чем и зачем мне судить явного рецидивиста? поняв, что писяжные единодушны в последний раз «за кулисами», я воспользовался приглашением киевлян на учредительную конференцию Организации марксистов – доказал суду, что это моя профессиональная обязанность, и меня заменил в этой роли Борис Семёнович.
нераскаянные мрачные глаза юного убийцы победили меня, вожака присяжных. это категорчески неверно и позорно, но…
но я сбежал от необъяснимости в Киев. я струсил, не выдержал очной ставки с проигранным нами поколением.
возможно, помимо, поверх множества повествовательных моих постскриптум слов ей на кухне за зелёно-грейпфрутовым чаем, это бегство, эту слабину почувствовала и моя светлая муза. и вскоре, в Афинах уже оставила меня, в мае. углубилась в себя, в лето, в леса…
Киллерову дали шесть лет колонии, максимум. это горделиво доложил мне Борис Семёнович, праздно звонивший через месяц.
P. S
Восток-2(018)
собрать из двух неходовых велосипедов один ходовой – наверное, не так сложно. подходящее занятие для интеллигента – выйти на солнышко, взять разводной ключ, «молотом – да по цепям, по цепям!», как учил товарищ Журбин в однофамильном романе Всеволода Кочетова. на шинах тем более – Made in USSR написано, и некоторые в прекрасном состоянии. надо только камеру с переднего колеса купленного в девяностых у рок-коллеги Минлоса за сто рублей зелёного велика «Украина» – переставить на заднее колесо чёрного зиловского велосипеда, моего верного Росинанта уже этак лет двадцать, а не на заднее колесо всё того же зелёного (камера на чёрном, на «родном» заднем, увы, моментально спускает). работка спорится под последний альбом Рамонесов и первый Пистолзов (слушаю на кассете). но в какой-то момент, когда надо всего лишь заправить камеру под шину аккуратно и последовательно, овладевает панком паника – ничего не получится, не успею до потемнения (а в сентябре-то оно уже пораньше) проехать необходимые километры…
решение, куда ехать в столь погожий день – пришло как-то постепенно. давно была этакая «закладка» на карте окрестностей, где мелькнул указатель «п.л. Восток» по пути из Сергиева Посада. мелькнул очень давно, лет десять назад почти… там ведь близко – только Рахманово надо проехать, выехать на Ярославку, и слева будет поворот.
камера наконец слушается, в шину заправляется. неродное заднее колесо вставляется, с цепью сживается, только вот тормоз немного тут неподходящий, но уж как-нибудь упрём, не прикрепляя… да, оба колеса накачаны сносно, можно ехать.
высота в седле обещает быстрый и наблюдательный вело-полёт.
печёт солнце не по-осеннему, но за Рахманово, то есть проехав уже большую часть пути по моим расчётам, могу по Старой Ярославке держаться левой стороны, теневой…
заехать в КООПмаг за водичкой? что-то жарковато, но питьевая вода – враг велосипедиста. так что миную последнюю торговую точку и серебристый памятник здешним воинам Великой Отечественной перед ней. далее родной и плавный путь с горки за церковью к левому повороту на Росхмель, но теперь – надо дальше, дальше ехать старой Ярославкой к новой.
вот и выезд, тут кончается Пушкинский район и начинается Сергиево-Посадский. летящие навстречу фуры обдают ветром с пылью – на этот случай имеются солнцезащитные очки, левой рукой надеваю. нужный указатель всё не обнаруживается, но померещиться он не мог.
и бензоколонку приходится проехать, и ещё небольшие поселения вдоль шумной Ярославки…
и вот он – искомый поворот перед мостом. скромные белые буквы «П.Л.» на синем фоне – крамола жуткая, потому что расшифровываются как ПионерЛагерь! неужели живёт и работает?..
и так легко почему-то ехать налево, к панельным плитчатым бело-синим домам. они связаны с лагерем, который притягивает меня на таком расстоянии лет, что и подумать-то странно… 1984-й год.
такое развитое тут жильё и детские площадки – потому что Экспериментальный загорский завод пластмасс ещё живёт, – маленький городок слева, вдоль узкой дороги. но меня влечёт далее, ведь не может шоссейный указатель обманывать.
точно – вот на прямоугольном повороте направо здание завода, которое мы торопливо приняли глядя из нашего пионерлагерного автобуса за сам лагерь! но дети-старожилы лагерные тогда успокоили – нет, это ещё не лагерь, это завод. лагерь дальше, за полями.
не хватает дыхания – может, волнение, спешиваюсь на вполне пологом подъёме в гору. мимо иногда проезжают иномарки, проходят дачники. но дальше, за полем и очередным поворотом в дачное товарищество – есть путь в лесную горку, и он отчего-то так радует, словно улыбается еловым краем гостеприимно, хотя на деле улыбаюсь я…
«С высокой ветки в детство заглянуть» – нет, тут хорошо подстанавливается в мелодию «С велосипеда…»
можно было бы спрашивать у огородников, точно ли еду – но отчего-то не решаюсь нарушить этой многообещающей, торжественной тишины опустевших в сентябре участков.
не сомневаюсь, что еду верно.
подсказка – дорожный знак «осторожно, дети»… и вдруг за очередным поворотом – на этот раз налево, – как-то сразу, ускоренно «промотавшись», накрывает меня стечение всех опознавательных знаков. и спортзал той самой насупротивной лагерю школы, и слева старенький деревянный корпус старших отрядов, и те самые, не менявшиеся с прошлого века ворота. правда, ни таблички, ни вывески, ни знака – но зачем они мне?! (да и были ли тогда?)
это мой «Восток-1», а не «Восток» как указывал забывчивый, поверхностный дорожный знак… металлические ворота и калитка, не менявшиеся.
заварена калитка? ну, можно и забор перелезть! нет, открыта…
я со своим чёрным «дамским» велосипедом – уже на территории, откуда такой желанной далью казалась в прошлом веке бетонная школа и дорога, когда мы были тут маленькие, после второго класса, когда хотелось назад, домой… теперь же – наоборот. островок детства притянул меня, вызвал.
внутренний трепет, сходный с вожделением самой высшей предкоитальной стадии, когда перед тобой желанная, любимая, такая необходимая, видом требующая слияния со всем существом твоим нагота… вот же что странно: отчего мы юными так рвёмся в неизведанное, с неиссякаемым запалом, с энергией, сравнимой разве что с топливом тех самых космических аппаратов, носителей их, ракет? но зрелыми – мы иногда с ещё большим устремлением и действительно неким сладострастием, с тягой неодолимой летим, притягиваемся гравитацией детства назад, в заповедное изведанное: в места, где были очень давно и даже не обязательно счастливыми, но были, и искомое исконное пространство для нас бесценно именно поэтому… и как уже не по-детски важно нам, чтобы всё было на месте!
коллега недолгий по бывшей работе, литинститутский поэт Николай Васильев как-то пытался рассуждать на тему ностальгии. «Ностальгия – опасное чувство» – говорил он высокомерно и незрело применительно к Казахстану и желанию нашему, коммунистическому, сделать его республикой возрождённого Союза…
нет, коллега, это прекрасное чувство – видно, ты не знаешь ещё этого затмевающего любые плотские радости вожделения, маньяческого движения писателя туда, где все клеточки тела его начинают звенеть от соприкосновения с собой же в прошлом. звучит немного спиритуалистично – но суть состояния преодоления барьеров времени всё же выражает. вот это сущностное содрогание, вполне и даже чрезмерно физиологическое, но обусловленное конечно психически, наслаждение от пребывания ТАМ, от попадания туда, где бывал однажды, но вспоминал потом многажды, заполучил пространство в воображение и сны – я и ощутил (чего и вам желаю). словно тот Дункан Маклауд – сотрясаемый молниями пополнения его запаса бессмертия…
только есть тут ошибка – слишком многое мы обобщаем в слове «ностальгия». она – больше раба Мнемозины и воображения, она не реалистична, не связана с эго-краеведением. а моё сияние-пребывание на аллее пионерлагеря, попадание в точное место искомого прошлого – это, конечно, никакая не ностальгия. это что-то попроще и не из взрослых ощущений вообще, это именно искомая и обнаруживаемая только ТАМ, ощущаемая лишь в этой зоне соприкосновения с Реальностью детскость – неприличнейшее состояние для человека взрослых лет.
дорогу, однако, мне преградила собачья будка, даже две. шуршание шин велика по осенним листьям вызвало не агрессивный, но всё же лай. конечно – какой-никакой, а сторож у этих мест быть должен. на моё счастье им оказалась интеллигентная и улыбчивая пожилая дама, явно из научной среды, которая мгновенно одобрила мой рейд – видимо, наблюдая в глазах моих бушующие чувства. и предупреждает мудро, метко:
– Только не разочаруйтесь…
да, не скроешь страстности, когда необходимо «застолбить», засвидетельствовать, выудить, то есть обнаружить в том неизменном месте на Земле помещение моих первых пионерских (вспомнил – не были мы ещё пионерами, в октябрятском звании приехали) впечатлений! место старта в жизнь уже не только школьного, но более широкого, с этих пор всё расширяющегося коллектива под именем Человечество. когда всё это пионерлагерное мироустройство, начиная с чемоданохранилища, открывалось впервые…
тут всё вдоль аллеи заросло так, что пробираться к нашему корпусу пришлось окольно, через кирпичную котельную (которую почему-то с ходу не помню), узрев впервые и деревянный дом для персонала лагеря. ничто не работает, конечно же, не заселено, всё стоит тихо и, кажется, спит, только меня и ждёт…