— Приглашает нас приобщиться к Хайгету.
— Я ни о чем таком не просил.
— You've no choice,[5] — жестко сказал Рэдсток, открывая дверцу машины.
— Я понял, — сказал Адамберг и жестом велел Данглару не переводить.
Зловоние было тошнотворным, зрелище — чудовищным, и даже Адамберг, шедший в нескольких шагах позади Рэдстока, застыл на месте. Из потрескавшихся туфель с развязанными шнурками выглядывали разложившиеся щиколотки: темные остатки плоти и беловатые срезы аккуратно отрубленных берцовых костей. Единственное несоответствие с описанием Клайд-Фокса заключалось в том, что ноги вовсе не пытались войти на территорию кладбища. Они просто стояли в своих туфлях, бесстыдные и жуткие, на тротуаре напротив старого входа на Хайгетское кладбище. Небольшая аккуратная выставка обуви, на которую не было сил смотреть. Рэдсток держал фонарь в вытянутой руке и, скривившись от омерзения и пытаясь слабым движением руки отмахнуться от запаха смерти, освещал то, что выглядывало из туфель.
— Вот оно, — обреченно и враждебно произнес Рэдсток, поворачиваясь к Адамбергу, — вот оно, Хайгетское кладбище, Богом проклятое место, и все это происходит здесь уже сто лет.
— Сто семьдесят, — негромко поправил его Данглар.
— О'кей, — ответил Рэдсток, стараясь взять себя в руки. — Вы можете вернуться в отель, я вызову моих ребят.
Рэдсток достал телефон и через силу улыбнулся коллегам.
— Обувь неважного качества, — сказал он, набирая номер. — Возможно, на наше счастье она окажется французской.
— Если туфли французские, значит, ноги в них принадлежали французам, — договорил за него Данглар.
— Верно, Дэнглард. Какой англичанин стал бы покупать французскую обувь?
— Другими словами, будь ваша воля, вы перебросили бы эту гадость через пролив, к нам.
— В каком-то смысле — да. Деннисон? Это Рэдсток. Пришли группу из убойного в полном составе к старым воротам Хайгета. Нет, не труп, только омерзительная куча скверных туфель, примерно штук двадцать. С ногами внутри. Да, группу в полном составе, Деннисон. О'кей, давайте мне его, — устало выдохнул Рэдсток.
Суперинтендант Клемс еще находился в Ярде: в пятницу вечером всегда было много работы. По-видимому, с ним велись какие-то переговоры, потому что Рэдстоку пришлось ждать. Данглар воспользовался этим, чтобы объяснить Адамбергу: только французские ноги согласились бы обуться в французские туфли, и помощнику суперинтенданта очень хочется перебросить эту обувь через пролив, в самое сердце Парижа. Адамберг кивал ему в ответ; скрестив на груди руки, он медленно прохаживался вокруг туфель и время от времени устремлял взгляд поверх кладбищенской стены, во-первых, чтобы проветрить мозги, а во вторых, чтобы представить себе, куда направлялись эти мертвые ноги. Они ведь знали много такого, чего он не знал.
— Примерно штук двадцать, сэр, — повторил Рэдсток. — Я здесь, и они у меня перед глазами.
— Рэдсток, — недоверчиво произнес суперинтендант Клемс, — что это за бред собачий? В каком это смысле — «с ногами внутри»?
— Черт! — не выдержал Рэдсток. — Сэр, я не в кофейне «Квинс-лейн», я на Хайгетском кладбище. Вы пришлете мне группу или оставите тут одного с этой пакостью?
— Хайгет? Что же вы сразу не сказали, Рэдсток?
— Я уже битый час это повторяю.
— Ладно, — совсем другим, примирительным тоном произнес Клемс: казалось, слова «Хайгетское кладбище» подействовали на него как сигнал тревоги. — Группа уже выезжает. Кто там у вас — мужчины, женщины?
— Я бы сказал, и те и другие, сэр. Это ноги взрослых людей. Обутые в туфли.
— Кто вам сообщил?
— Лорд Клайд-Фокс. Это он обнаружил здесь всю эту обувь. А потом вылакал чуть не ведро спиртного, чтобы прийти в себя.
— Ясно, — поспешно сказал Клемс. — Что за туфли? Дорогие, дешевые? Новые или старые?
— Похоже, им лет двадцать. И они очень страшненькие, сэр, — добавил он с усталой иронией. — Если повезет, мы сможем перекинуть их французикам и забыть о них.
— И не мечтайте, Рэдсток, — отрезал Клемс. — У нас сейчас идет международный коллоквиум, и мы намерены плодотворно сотрудничать.
— Я знаю, сэр. Со мной тут двое коллег из Парижа.
Рэдсток коротко усмехнулся, поглядел на Адамберга и применил ту же хитрость, какой пользовались его коллеги, — заговорил с неестественной быстротой. Но Данглар понял, в чем дело: самолюбие Рэдстока было уязвлено тем, что ему пришлось уговаривать французов поехать с ним, и теперь он отводил душу, всячески понося Адамберга.
— Вы хотите сказать, что там, с вами, сам Адамберг? — перебил его Клемс.
— Да, сам. Коротышка, который спит на ходу.
— Придержите язык, Рэдсток, и соблюдайте дистанцию, — приказал Клемс. — Этот, как вы его называете, коротышка — бомба замедленного действия.
Данглар, с виду такой унылый и подавленный, легко мог вспылить, а его знание английского было почти безупречным. Он привык в любых обстоятельствах защищать Адамберга и только себе самому разрешал критиковать его. Он выхватил у Рэдстока телефон, представился Клемсу и, отойдя от смердящих мертвых ног, вступил в разговор с суперинтендантом. И Адамбергу показалось, что Данглар, пожалуй, предпочел бы ездить на рыбалку со своим теперешним собеседником, нежели с Рэдстоком.
— Ну допустим, — сухо и высокомерно говорил Данглар.
— Ничего личного, майор Дэнглард, поверьте мне, — заверял Клемс. — Я не хочу оправдывать Рэдстока, но тридцать лет назад ему уже приходилось расследовать происшествие на Хайгетском кладбище. И надо же, чтобы именно он за полгода до пенсии наткнулся на этот ужас.
— Вы говорите об очень старом деле, сэр.
— Нет ничего хуже старых дел, вы сами это знаете. Старые корни снова и снова дают побеги, и газон зеленеет несколько веков подряд. Будьте снисходительны к Рэдстоку, вы не можете его понять.
— Могу. Я знаю, что случилось на Хайгетском кладбище.
— Я говорю не об убийстве бродяги.
— Я тоже, сэр. Мы с вами говорим об историческом Хайгетском кладбище: сто семьдесят тысяч восемьсот покойников, пятьдесят одна тысяча восемьсот могил. Мы говорим о ночных драмах, которые происходили там в семидесятые годы, и об Элизабет Сиддел.
— Отлично, — помолчав, произнес суперинтендант. — Раз вы все это знаете, узнайте еще, что именно Рэдсток участвовал в последней драме и что он тогда был юн и неопытен. Учтите это.
Прибыла оперативная группа, и Рэдсток приступил к работе. Данглар сложил мобильник, сунул его в карман британскому коллеге и подошел к Адамбергу: прислонившись спиной к черному автомобилю, комиссар старался приободрить Эсталера, который совсем раскис.
— И что они будут делать? — дрожащим голосом спрашивал Эсталер. — Найдут двадцать безногих и приклеят им эти туфли? А потом?
— Десять безногих, — поправил его Данглар. — Двадцать ног — это на десятерых.
— Верно, — согласился Эсталер.
— Но похоже, их только восемнадцать. Значит, понадобится только девять человек.
— Верно. Но если бы в Англии сразу девять человек остались без ступней, полиция была бы уже в курсе, так?
— Если ступни отрезаны у живых людей, то да, — сказал Адамберг. — А если у мертвых, то, возможно, и нет.
Эсталер покачал головой.
— При втором варианте, — уточнил Адамберг, — речь идет о девяти трупах. Где-то в Англии имеются девять трупов без ступней, и полиция об этом не знает. Я вот думаю, — медленно произнес он, — как по-научному назвать это действие — отрезание ступней? Когда отрубают голову, это называется декапитация. Когда удаляют глаз, это энуклеация, когда отрезают тестикулы — кастрация. А когда отрезают ступни? Эпедистрация? Или как?
— Никак, — сказал Данглар. — Такого слова не существует, потому что не существует действия, которое бы оно обозначало. То есть раньше не существовало. Но кто-то совершил это действие, и на необъятном континенте высветилась новая, еще неизвестная людям область.
— Вот и для парня, который поедал свой шкаф, тоже нет обозначения.
— Текофаг, — предложил Данглар.
IV
Когда поезд вошел в туннель под Ла-Маншем, Данглар шумно вздохнул и сжал челюсти. Первое путешествие под водой не притупило его страх: на обратном пути этот способ передвижения казался ему таким же опасным, а пассажиры поезда — такими же безумцами. Он ни на минуту не мог забыть, что над узким коридором, по которому его везут, беснуются морские волны.
— Я прямо чувствую, как эта толща воды давит на нас своей тяжестью, — сказал он, глядя на потолок вагона.
— Вода не может на нас давить, — возразил Адамберг. — Мы не под водой, мы внутри скалы.
Эсталер спросил, почему вода своей тяжестью не продавливает скалу и туннель не обрушивается. Адамберг не стал раздражаться, а начертил ему на салфетке схему: вода, скала, оба берега, туннель, поезд. Затем снова воспроизвел ту же схему, но уже без туннеля и без воды, чтобы наглядно объяснить: их наличие не влияет на устойчивость системы.
— А все-таки, — настаивал Эсталер, — море должно на что-то давить своим весом.
— Оно давит на скалу.
— Значит, скала должна сильнее давить на туннель.
— Нет, — с бесконечным терпением повторил Адамберг и принялся чертить еще одну схему.
Данглар нервно заерзал в кресле:
— Вы только представьте себе эту тяжесть. Эту чудовищную массу воды над нами. И как она поглощает нас. Надо быть психопатом, чтобы до такого додуматься: пустить поезд под морем.
— Додумался же некто съесть свой шкаф, — заметил Адамберг, прилежно работая над чертежом.
— Черт побери, да что он вам сделал, этот пожиратель шкафов? Со вчерашнего дня мы только о нем и говорим.
— Я пытаюсь вникнуть в его мыслительный процесс, Данглар. Хочу понять, как мыслит пожиратель шкафов, или отрезатель ступней, или парень, чей дядя был растерзан белым медведем. Мысли человека, словно древесные жучки, прогрызают под морем черные туннели, о существовании которых мы не подозреваем.