В осоке у самой воды мелькает что-то белое. Это — якана. Сама птица невелика, с коростеля, но пальцы у нее такие длинные, что якана свободно бегает по плавающим листьям растений. В бинокль видно, как, суетливо кивая белой с желтым и голубым шейкой, птица обследует берег в поисках пищи. Издали видно именно шею, сама якана шоколадно-коричневая и мало заметна среди стеблей осоки.
В воздухе проносятся крупные яркие зимородки, их несколько видов, но особенно бросаются в глаза серые с рыжей грудью и большим хохлом гигантские зимородки. Они подолгу порхают над водой, высматривая добычу, потом садятся на ветви деревьев, замирают и вдруг, снова сорвавшись, перелетают на другой сук.
Река делается уже, течение крепнет. Мимо катера быстро проплывают шапки пены, островки оторванных растений. Близится водопад.
Мы приближаемся, с трудом отвоевывая каждый метр, берега теперь кажутся почти неподвижными, и рассматривать их особенно хорошо. Из-за группы деревьев появляется стадо серых грузных буйволов, они стоят у самой воды, смотрят на катер. На другом берегу видны слоны, они пасутся прямо среди трясины, погрузившись в нее по брюхо. Над слонами летают белые цапли, несколько птиц сидят на мему чих горбатых спинах. А дальше, под деревьями, на сухом месте несколько жирафов. На небольшом островке спят десятка два крокодилов, среди них безбоязненно ходят нильские гуси, цапли.
Последний поворот реки — и перед нами знаменитый водопад Мэрчисон Фоллс…
Из зеленой стены леса выступают рыжие громады скал. Среди них клубится белое расплывчатое облако брызг и пены — это, прорвавшись сквозь узкую щель, несколькими каскадами вода обрушивается с высоты почти пятидесяти метров. Глухой рокот перекатами доносится со стороны водопада, его отчетливо слышно, несмотря на значительное расстояние: ближе катер подойти не может. Мотор работает на полную мощность, но нас медленно, неудержимо сносит.
Потоки воды искрятся, сверкают и шипят, они насыщены пузырьками воздуха, как кипящее стекло, они еще полны трепета и пульсации, точно после пережитой только что опасности… Мы столпились на носу, молча смотрим на одно из чудес Африки.
Но вот катер не выдерживает, сдается. Сначала он легко скользит по течению кормой вперед, потом разворачивается, взрезая воду и поднимая высокий бурун. Мы возвращаемся.
Вновь проплывают мимо то рыжие обрывистые, то зеленые топкие берега. Опять ухают бегемоты, беззвучно погружаются в воду крокодилы. В ветвях склонившегося над водой дерева видна компания обезьян, длинные хвосты украшены белыми пышными кистями, такие же белые бороды и что-то вроде юбок — это великолепные гверецы! При нашем приближении они огромными прыжками переходят на другое дерево и быстро скрываются в переплетении сучьев, листьев и лиан.
В одном месте катер круто поворачивает к каменистому мыску. Там перепрыгивает с камня на камень африканец. На нем красный свитер и шорты, в руках удочка. Он передает матросу крупную рыбу и прыгает на борт. Рыба — этот знаменитый нильский окунь — предназначена для ресторана. Рыболов оказывается служащим отеля. Как он рискует здесь, один, среди сотен крокодилов, бегемотов и слонов? После ужина долго решаем, что делать? Самое разумное — спокойно ложиться спать. Но так жаль расстаться с чудесным днем, так хочется закончить его еще каким-нибудь приключением. И мы решаем прогуляться к Нилу.
Тропинка сразу ныряет под своды деревьев. Теплая душная чернота обнимает нас, звенит многоголосым хором цикад. Слышны какие-то шорохи в траве, в кустах. Ничего не видно, и только ноги ощущают, что мы идем по дорожке. Еще несколько минут, и дорожка превращается в спуск. Становится светлее, деревья кончились, и по обе стороны от нас протянулась стена кустарника — темный край ее хорошо виден на фоне неба. Спуск все круче, снизу доносится журчание воды, шорох тростника, пахнет сырой землей, тиной, болотом. Мы на берегу Нила.
Река туманно сереет в темноте, точно подсвечена слабым мутным отблеском. Черной неясной полосой расплывается лес на той стороне… Где-то там, в темноте ночи, скрываются слоны, пасутся на болотистом берегу сотни бегемотов, антилопы, буйволы, жирафы напряженно вслушиваются в тишину…
Мы долго сидим у самой воды. Каждый по-своему чувствует эту полную угадываемых звуков тишину, это странное напряженное спокойствие африканской ночи. Нет слов, чтобы выразить то смятение, в которое погружаешься при соприкосновении с несбыточной мечтой, ставшей вдруг явью.
В шесть утра нас будит осторожный стук в дверь — это юноша принес чай. Непременный ритуал — пить чай на рассвете. Проглотив по чашке горячего крепкого чаю, чувствуешь, что сна как не бывало. Серое, росистое, холодное утро. Зелень деревьев кажется поблекшей. Над Нилом клубится легкий туман.
Занимаем ставшие привычными места в фольксвагене. Машина осторожно трогается под гору, к Нилу. Обратно в Кампалу мы поедем другой дорогой.
Паром, переправа, и вот мы на другом берегу. Машина поднимается на холм, спускается в затянутую туманной дымкой низину и снова лезет в гору. И дальше, до самого горизонта — пологие гряды холмов, зеленое море высокой травы, плотные купы деревьев. Среди них уже видны темные движущиеся пятна. Опять сотни слонов, они быстро идут справа и слева от дороги, почти утопая в траве. Дневное оцепенение еще не овладело ими, движения слонов легки, сильны, плавны. Дальше среди деревьев небольшой рощи тоже мелькают горбатые спины, поблескивают бивни…
Прошло три года, и нам снова посчастливилось попасть в эти же места. Старого здания отеля Параа-Лодж уже нет. Не нашли мы и тех уютных домиков, где провели незабываемую первую ночь на Ниле. На месте их возвышается роскошное здание нового отеля, построенного в соответствии с самыми строгими канонами современной архитектуры. Налажена и бесперебойная переправа по мосту через Нил, да и спуск к ней утратил очарование дикости — дорога к пристани покрыта сейчас прозаическим асфальтом.
Все это оправдано. Поток туристов за последние годы возрос необычайно. Ежегодно парк посещает около 40 тыс. человек, и старым отелям обслужить эту массу народа было бы просто не под силу.
Однако фауна парка остается по-прежнему богатейшей, уникальной, неповторимой.
Конечно, за наши короткие визиты мы не смогли увидеть и половины животных, обитающих в саванне и галерейных лесах, обрамляющих Викторию-Нил. А ведь там есть и белые носороги, завезенные в парк несколько лет тому назад, и шимпанзе, и великолепные львы, и леопарды. Но главное, чем поражает национальный парк Мэрчисон-Фоллс, это все-таки бегемоты и крокодилы, и о них нужно сказать еще несколько слов.
Обычно «семья» бегемотов состоит из 10–20 самок с подрастающими детенышами и старого самца. Каждая семья занимает строго определенный участок побережья. Самец держится несколько поодаль, и самки во время размножения на некоторое время покидают стадо и переходят к самцу. Отдельно небольшими сообществами живут неполовозрелые особи. Наконец, в одиночку, совсем обособленно держатся взрослые самцы, не имеющие «гаремов». Между такими самцами часты драки за территорию, которые, хотя и начинаются с определенного ритуала, заканчиваются нередко без соблюдения «спортивных правил».
Каждый из взрослых самцов имеет собственную дорожку от воды на берег и индивидуальный участок суши для пастьбы. Этот участок маркируется по границам кучами помета. Такие же метки бегемоты оставляют и вдоль дорожки. Они имеют коническую форму и достигают очень внушительных размеров — до метра высоты и двух метров в диаметре. Метки подновляются ежедневно, причем животное становится к ней задом и разбрызгивает помет коротким уплощенным хвостом, точно пропеллером. Такой же прием применяют взрослые самцы и при встрече друг с другом или с самкой. Что же, у каждого свои законы вежливости!
Любопытно, что помет бегемотов вообще играет существенную роль в жизни африканских водоемов: на его основе развивается богатый фитопланктон, повышающий биологическую продуктивность. В частности, фантастические уловы замечательной рыбы тиляпии в оз. Георга (Уганда) целиком зависят от огромного количества бегемотов. Когда бегемотов стало мало, рыбаки это сразу почувствовали. Замечательное зрелище представляют бегемотовые тропы, ведущие от воды к местам кормежки. Многие поколения животных выбили в твердой земле и даже в камне глубокие (до полуметра) колеи, ширина между которыми соответствует расстоянию между лапами. На крутых подъемах колеи переходят в ступеньки. А в мягком грунте такая дорожка напоминает просто канаву полуметровой глубины. Испуганное животное мчится по такому желобу к воде со скоростью паровоза, и попадаться ему на дороге в это время не рекомендуется.
Самки бегемотов впервые размножаются в возрасте девяти лет, самцы — семи. Период спаривания наступает дважды в году, в феврале и августе, т. е. в конце сухого периода, и протекает на мелководье, там же самка и рождает единственного детеныша после 240 дней беременности. Близнецы исключительно редки. Новорожденный уже через день может самостоятельно сопровождать мать. Самка в это время очень агрессивна и собственным телом ограждает детеныша от соплеменников, особенно старых самцов, которые е толкотне легко могут затоптать малыша. Однако, несмотря на тщательную опеку, молодые бегемоты ночью на пастбище часто становятся жертвой львов, леопардов, даже гиеновых собак и гиен. Известны случаи успешного нападения львов и на взрослых животных. Крокодилы же вопреки широко бытующему мнению на бегемотов почти никогда не нападают. Смертность молодняка исключительно велика и достигает в первый год жизни 20 %. Зато в последующие тридцать-сорок лет она не превышает 6 %. Среди бегемотов старше этого возраста смертность снова возрастает до 40 %.
Бегемоты не избежали общей участи крупных животных Африки. Если еще в начале прошлого века они жили буквально на всех водоемах огромной территории от низовьев Нила до Кейптауна, то сейчас в большинстве районов они полностью истреблены. В сколько-нибудь значительном количестве бегемоты сохранились лишь в Центральной и отчасти Восточной Африке, да и то только в национальных парках. Вместе с тем на охраняемых территориях концентрация их возросла совершенно невероятно. Например, в парке Мэрчисон-Фоллс на участке реки протяженностью около 20 км живет боле