В 1968 г. в границы Национального парка были включены все озеро и узкая полоса окружающих его земель, составляющая около 1,6 тыс. га, занятая травянистой и кустарниковой саванной, а также акациевым и эуфорбиевым лесом.
Однако увеличение площади парка не устранило опасность для всего природного комплекса как единой экологической системы. Прилегающие к нему земли густо населены, в двух километрах к северу от границ парка лежит г. Накуру, третий по величине в Кении, с шестидесятитысячным населением и несколькими заводами и фабриками. Сточные воды города и промышленных предприятий, в том числе и большого кожевенного завода, сбрасывались непосредственно в озеро. В связи с этим неоднократно поднимался вопрос о расширении сухопутной территории парка и введении эффективного контроля над загрязнением. Однако решение вопроса упиралось в необходимость выкупа больших площадей частных земель и постройки очистных сооружений, что требовало значительных денежных средств.
Озеро Накуру — здесь сотни, тысячи, миллионы птиц: нижний ярус заняли гуси, за ними пеликаны…
Фото А. Банникова
Только в 1974 г. необходимые средства были собраны. Основная часть их была предоставлена Международным фондом охраны дикой природы (WWF), остальные поступили как добровольные пожертвования других международных организаций и частных лиц. При содействии правительства Кении это позволило существенно расширить прилегающую к озеру заповедную территорию и присоединить к ней большой участок, лежащий южнее. Таким образом, общая площадь Национального парка, включая акваторию озера, составляет сейчас около 20,5 тыс. га.
Одновременно с увеличением территории парка были достигнуты успехи в борьбе с загрязнением, которое, к счастью, не достигло еще критического уровня. В настоящее время спроектированы и начаты постройки нескольких очистных сооружений, которые, по-видимому, смогут нейтрализовать угрожающее влияние г. Накуру на экосистему заповедного озера.
В связи с увеличением территории парка перестраивается и система его обслуживания. В частности, в северо-восточной его части, у места впадения в озеро нескольких постоянных источников, проектируется постройка отеля (раньше посетители могли остановиться только в городских отелях), начата прокладка новых дорог для показа парка. Усилена и научная служба парка, в обязанности которой внесен контроль за состоянием озера.
Миновав въездные ворота парка и узкую полоску высокоствольного леса из желтокорой акации, мы оказываемся перед высокой, до двух метров, стеной тростника. Озеро не видно за колышащейся массой перепутанных стеблей, но близость его уже ощущается: где-то совсем рядом слышен постоянный неумолчный гул тысяч и тысяч птичьих голосов.
Сквозь тростник прорублена аккуратная дорожка, по сторонам которой укреплены двухметровые маты, сплетенные из того же тростника. Полсотни шагов по этому коридору — и мы оказываемся в небольшой полутемной хижине. В стенах ее прорезаны широкие горизонтальные окна-бойницы. Приблизив лицо к такой бойнице, мы буквально замираем, охваченные восторгом.
Рядом, почти в пределах вытянутой руки, на илистом, заросшем тростником берегу и дальше, на зеленоватой мутной воде, впереди, справа и слева, куда только хватает глаз, — всюду птицы. Эта неожиданная близость к ним, такая близость, что, кажется, можно пересчитать каждое перышко, производит потрясающее впечатление.
Хриплое гоготанье, кряканье, резкие вскрики, какие-то не поддающиеся описанию стоны, кряхтенье и рев, сливающиеся в единый нестройный, но очаровывающий концерт, создают удивительный звуковой фон, еще усиливающий впечатление от этого зрелища. Бок о бок, почти целиком покрывая воду перед нами, кормятся, чистятся, отдыхают, ссорятся, ухаживают друг за другом, просто стоят или плавают тысячи и тысячи птиц. В зависимости от величины они образуют как бы несколько ярусов: нижний состоит из уток (капских свиязей, готтентотских чирков и зимующих в Африке наших обычных широконосок), второй — из спокойных, несколько медлительных нильских гусей, над ними громоздятся, как острова, массивные, тяжелые розовые пеликаны. Группами или поодиночке среди месива плавающих уток стоят мрачные марабу и желтоклювые, краснолицые аисты-клювачи, белое оперение которых отливает нежно-розовым тоном заката. Ближе к берегу, на самом мелководье, осторожно прохаживаются или дремлют на сучьях давно упавшего в воду дерева десятки различных цапель — серых, черноголовых, больших и малых, белых, желтых. Рядом с ними видны африканские колпицы, священные ибисы, ходулочники. Тут же шныряют зимние гости из Европы — турухтаны, фифи, большие улиты, перевозчики, а по обнажившемуся илу, точно мыши, перебегают, укрываясь за редкими кустиками травы, камышницы и более мелкие черные пастушки. Точно для того чтобы подчеркнуть скромность их окраски, с торчащего из воды сука срывается ослепительно яркий изумрудный зимородок и, сверкнув в воздухе малахитовыми крыльями, снова усаживается на свой наблюдательный пост. Здесь же и менее эффектный большой пегий зимородок; он, трепеща, зависает в воздухе и, точно крачка, стремительно бросается в воду, погружаясь в нее почти целиком. Еще секунда — и птица снова выныривает с рыбешкой в клюве.
Краснолицые аисты-клювачи образуют живописные группы
Задний фон составляют розовые фламинго
фото А. Банникова
Задний фон этого поразительного птичьего спектакля составляют фламинго. Сначала их видишь группами среди пеликанов и нильских гусей, дальше от берега группы становятся все многочисленнее, точно поглощают других птиц и, наконец, смыкаются в сплошную розовую шевелящуюся стену. Почти непрерывно куски этой стены срываются с места, приходят в движение и с оглушительным шумом поднимаются в воздух, на мгновение закрывая солнце. Но на месте улетевших не образуется пустоты; вот стена уже вновь сомкнулась, и снова горизонт представляется в виде фантастического переплетения длинных извивающихся шей. Невозможно оторвать глаз от этой картины, и, когда пленка в аппаратах кончается, мы все еще продолжаем смотреть, смотреть, смотреть…
Но пора дальше. Десять минут езды на автомобиле — и перед нами затопленный водой лес. Высокие, безлистные, мертвые деревья поднимаются прямо из воды, их сохранившиеся еще сучья и ветви покрыты большими, неряшливо построенными гнездами. Это огромная колония бакланов, змеешеек, цапель. На одном из самых могучих деревьев построен надежный помост с балюстрадой, к которому ведет винтовая, закрытая с боков досками лестница. Поднявшись по этой лестнице, мы одновременно оказываемся и среди колонии, и над ною И снова, как в смотровой хижине, нас окружают птицы и оглушают их голоса. Но на этот раз птицы другие. Основную массу населения составляют мелкие африканские и более крупные белошейные бакланы. Прямо под ногами — гнезда с яйцами или птенцами; мы видим, как беспрерывно подлетают с озера взрослые птицы, видим, как они неуклюже цепляются за сучья, с трудом удерживая равновесие, как кормят жадную подрастающую молодежь и снова улетают на озеро за новой порцией пищи. Вновь течет и течет в фотоаппаратах пленка, и снова невозможно оторваться от зрелища первобытной нетронутой природы.
То и дело птицы с шумом поднимаются, чтобы вновь сесть здесь же или немного дальше, как эти пеликаны
Фото А. Банникова
А потом мы садимся в машину и начинаем осмотр самого озера. Проезжая километр за километром по его плоским, на первый взгляд безрадостным берегам, покрытым затвердевшим на солнце илом и ослепительно сверкающим выцветами соды, мы все время видим фламинго. Фламинго — это живой бордюр, окаймляющий озеро. Фламинго — это подвижные розовые острова среди воды. Фламинго — это черно-розовое сверкание воздуха, когда тысячные стаи этих птиц постоянно перемещаются с одного участка берега на другой.
Фламинго кормятся на ходу, опуская голову в воду. Когда одна птица идет, кормясь, по воде, к ней тотчас присоединяется другая, третья, десятая, сотая. Образуется как бы течение, речка из птиц. В другом месте, всего в нескольких шагах, образовалась другая речка, третья, десятая. Речки сталкиваются, перемешиваются, сливаются, вновь расходятся. И вся огромная, неправдоподобно огромная масса птиц представляется каким-то медленно кипящим розовым, почти красным месивом. Точно пенка на варящемся вишневом варенье.
Помимо малого фламинго на озере держится некоторое количество обычных розовых фламинго. Но среди несметных стай малых фламинго они почти незаметны, хотя и значительно выше ростом. Малый фламинго — вот основной обитатель оз. Накуру.
Единственная пища малого фламинго — сине-зеленые водоросли. Вся популяция Накуру употребляет ежедневно около 150 т водорослей. Около 50 т экскрементов фламинго попадают ежедневно в воду. Эти экскременты под действием бактерий разлагаются на неорганические вещества, которые в свою очередь составляют основу питания сине-зеленых водорослей. Таким образом, в замкнутом цикле превращений энергетического баланса фламинго составляют незаменимое звено. В косвенной зависимости от фламинго оказываются и многие другие обитатели озера, так как планктонные ракообразные, также питающиеся сине-зелеными водорослями, составляют кормовую базу небольшой рыбки тиляпии (Tilapia grahami), завезенной первоначально для борьбы с личинками комаров, а затем успешно акклиматизировавшейся в озере. Тиляпия стала основным и единственным кормом бакланов, пеликанов и других рыбоядных птиц.
Интересно, что на Накуру фламинго не гнездятся. Может быть, их здесь слишком беспокоят, а может быть, у них есть и другие, известные пока только им причины. Во всяком случае все птицы, которых мы видим на Накуру, родились не здесь, а на совершенно недоступных отмелях огромного оз. Натрон. Это озеро лежит в десятках километров к югу от Накуру; оно такое же мелкое, а содержание соды в воде еще выше. Обширные илистые плоские острова — отмели, простирающиеся в середине озера, не видны с берегов: сверкание воды и нагретый, порождающий миражи воздух как бы съедают их