8
Натужно гудел большой генератор, сыпали искры, Фрейзер что-то кричал. Мне, но я не мог разобрать слов. Я смотрел на пятисантиметровую полоску раскаленного металла, деталь будущего устройства на миллион долларов. Миллион? Черт, да через десять лет оно принесет все сто миллионов! Никто не мог сравниться с Фрейзером, когда дело касалось подбора кадров. У него был нюх на таланты. Он мог из толпы безбородых выпускников вычислить гения быстрее, чем я — ряженого в платье трансвестита. Новый процесс должен был поставить всю пищевую промышленность на уши. Единственным собственником будет «Драко инкорпорейтед»...
Фрейзер тянул меня за руку в другой конец зала. Входная дверь открыта — прямоугольник белого света на фоне темноты. Я успел заметить в проеме силуэты моих девчонок, как дверь захлопнулась. Высокий стройный силуэт женщины, и рядом малышка. Они спускались в большой зал, и я помахал рукой и поспешил к ним, по тут наверху что-то сместилось, зашипел фонтан искр, кто-то закричал. Красноватое сверкание большого сварочного факела погасло. Фрейзер замахал руками и помчался туда. Кто-то вопил: «...горячо! Брауни, убери эту плиту! Налти, вырубай! Полностью все вырубай!»
Я подошел к тому месту, где кусок плиты врезался в толстые провода — шагах в десяти от сварочного аппарата. Было много дыма, стояла вонь как от паленой пробки. Я уже придумал пару ласковых фраз, адресованных оплошавшему рабочему, но что-то заставило меня обернуться — и я увидел ее, в самой гуще дыма. Она что-то сжимала в руке... Я закричал и бросился к ней. Она обернулась и...
Я лежал на полу, лицом на холодном камне. Из горла вырывался клекот. Где-то подо мной вибрировал генератор. Подняв голову, я увидел открытый зев люка. Рядом лежал черный футляр с инструментами. Это Джесс оставил, когда отпер дверь. Значит, я в помещении техобслуживания, над большим сливом, а вибрируют и гудят на самом деле насосы уровнем ниже. Я не помнил, как дополз сюда.
Попытался сесть, но крюк, о котором я успел забыть, снова впился в бок. Я согнулся пополам и некоторое время катился на волне огня; потом ухватился за край люка и подтянулся. Огонь все еще горел, но я уже знал, как его погасить. Внизу, под водой, будет холодно и темно, и глубины хватит, чтобы потопить всю боль жизни.
Я уже высунулся из люка и видел блики на черной поверхности. Сказал себе: «Еще рывок, Дрейвек, и у тебя получится». Одна рука почти не работала, но кому нужны две руки? Я оттолкнулся здоровым коленом и наполовину свесился из люка. Потом вывалился из него и полетел в мягкую черноту...
Очнулся я от удара. Какое-то время — секунды, а может, и дольше — меня швыряло течением. Я обо что-то ударился, и боль пронзила тело от макушки до кончиков пальцев. Внезапно я четко осознал, что упал в сточные воды и меня несет мощным потоком. То и дело я стукался головой о стенки. Но вот слив расширился, и я вспомнил о створках на выходе. Потянулся за спину и включил двигатели, направляя себя вверх по течению. С разбегу ударился о створки, задержался на них секунду — другую, выскользнул наружу и, бултыхаясь, поплыл по реке.
Холод проник сквозь костюм, и я ощупью нашел регулятор обогрева и поддал тепла — немного, потому что холод работал как анестетик, а это было кстати.
Река несла меня в одном ей известном направлении, а это значило, что даже в нынешний век усовершенствованных методов умножения человеческих страданий я плыву к морю. Я был матросом, но мне не улыбалась перспектива угодить в сундук Дейви Джонса. Я снова развернулся головой вверх по течению и, используя двигатели, прижался к правой стороне канала. Это оказалось непросто: одна нога, от бедра и ниже, отнялась, да и с левой рукой беда. Огонь в животе пока не сильно беспокоил. Еще успею намучаться с ним... если будет время.
Подгоняемый движками, я плыл вперед. Не прошло и минуты, как мне попалась скоба в стене — за нее-то я и ухватился. В распоряжении у меня оставалась одна здоровая нога и полторы руки — пальцы на левой не желали сгибаться. Ухватившись за скобу, расположенную выше, я подтянулся, поставил ногу на упор и поднялся. Так повторил несколько раз. Продолжалось это долго. Раза два или три я вообще забывал, что тут делаю, и начинал соскальзывать, но некий инстинкт, не дававший обезьянам падать с деревьев, заставлял руку снова хвататься за скобы.
Наконец хвататься стало не за что: ни скоб, ни стены, — вот ведь подстава. Я шарил рукой в воздухе довольно долго. Наконец удалось ногтями зацепиться за камень и перекинуть ноги через край. Это далось чуть проще, чем поднять зубами пианино, и я перевалился через парапет. Так я оказался там, куда стремился: на спине посреди пустой улицы.
Четыре пули в теле и погоня на хвосте. Оставалось конца дождаться.
Я отполз к ближайшей стене и привалился к ней, пытаясь оценить свое состояние. Рука отказала, похоже, из-за раны чуть ниже локтя — я мог просунуть в нее кончик мизинца. С ногой было сложнее: бедро раздроблено, однако снаружи ран не видно, даже костюм не поврежден. Значит, пуля попала в живот и уже изнутри задела тазовую кость.
Это подводило меня к главному. Я просунул руку под костюм, нащупал именно то, что ожидал найти, и тут же отрубился.
Очнулся я, лежа на боку и целуя холодную мостовую. Чуть дальше по улице кто-то нырнул в тень. Я подумал достать небольшое устройство, которое Джесс отрекомендовал как надежное орудие ближнего боя, но пока ничего не происходило. Я вжался в камень и следил за окружающим одним глазом, чуть выше уровня земли.
Неизвестный, который нырнул в тень, черную и непроницаемую, снова вышел на свет, теперь ближе ко мне, пронесся по улице в мою сторону, остановился и, прежде чем взглянуть на меня, огляделся. Минка, женщина с синими волосами. Я уже открыл рот, готовый выдать дежурное бодренькое приветствие, но тут лицо Минки разбухло и стало расплываться, занимая собой все вокруг и закрывая свет. Я сдался, позволив темноте окутать меня.
9
Я слышал голоса:
— ...этот тип — оборотень — черный! А значит — срочный груз!
— Не спеши, тушка-то первосортная. Это тебе не донник. Его только подлатать, и мясник из непривередливых отвалит приличную деньгу...
— Потроха ему знатно покромсало, Твое Темнейшество. Не стоит он затрат на восстановление...
— А я говорю, латай его! Как раньше говорили, кот в мешке. Продадим по-быстрому, никто и не поймет.
— Не, разберем. Одно только сердце...
— У тебя что, нюх совсем пропал? На шкуру его взгляни! Белая и гладкая, как попка у модельки. — Плотоядный смешок. — Знаю не понаслышке... — Смешок стих, его сменила тревожная нотка: — Ба! А гражданская-то метка где? Гм-м-м... Должна быть татушка, без нее никак. Должна быть. У него...
— Хватит болтать! От разговоров одни беды. Режь аккуратно, и цена будет хорошая. Не жадничай, вот в чем секрет. Не жадничай и не трепись. Это не опустившийся холеный блатень. Этот жмуркин кот принесет нам удачу. Говорю тебе: режь его, только аккуратно!
— Жалко, цельная тушка... не то что обычно приносят. Хотя ты прав. Ладно, Дока. Руки, ноги, кишки, ну и, само собой, эпидермис. Только режь аккуратно, без следов...
Потом вмешался третий голос. Знакомый.
— ...тронет его этот мелкий поганый резчик!
— Дорогая, ты принижаешь достоинство Доки! Он лучший в своем деле, обучался, на минуточку, в «ВЕЧИНКОРПе»! И если бы не легкая несдержанность в том, что касается определенных неформальных моментов...
— Где Джесс?
— Кто его знает? Мы нашли только этого... Вернее то, что от него осталось.
— Он что-нибудь сказал?
— Дорогуша, он всецело занят выживанием.
— Помогите ему! Сами знаете, деньги — не вопрос.
— Оплата твердой валютой?
— Просто вылечи его!
— Ах, Минки, душка, я ведь человек добрый, но ты так скупа на любовь ко мне. Вот думаю, а стоит ли... — Сопение. — Ну ладно, Минки, сладкая. К тому же дядюшку Абдуллу ты обслужила на редкость качественно...
— Сделай с ним что-нибудь! Смотри, он же кровью истекает!
— Терпение, сладкая. Эта тушка в плачевном состоянии. Требуются дорогие внутренности. Печень ни к черту... паштет, одним словом. Еще бы, две пули! Где мне сейчас искать здоровую печень? Они на деревьях не растут...
— К счастью для тебя, они растут на людях. А у тебя этого добра навалом.
— Мне что, ради этого чужака кого-то из своих порешить?
— Нет. Ради своей сальной шкуры!
— Хм-м-м... Честно и прямо. Так уж получилось, что у меня есть свежая печенка, только что вырезали. Она чуть великовата для продажи, а вот этот здоровяк точно не будет возражать.
— Дай ему все что нужно. Просто вылечи его. Мне плевать, как ты это сделаешь!
Они еще долго препирались, но я перестал их слушать — боль растекалась во мне, как расплавленная медь в литейной форме. Потом донеслись тихие, плаксивые звуки, я не сразу сообразил, что они вылетают из моей глотки. Я постарался сдержать их, но не смог. И вскоре стонал в полный голос.
Кто-то дергал меня за руку, кто-то резал ногу. Впрочем, меня это не волновало. Мысленно я унесся прочь, в радужную даль, плыл на мягком облаке, почему-то утыканном иголками — всякий раз, когда я пробовал пошевелиться, они кололись. Ко мне подступились с ножом для свежевания, разделали на дольки и разложили на солнышке просушиться. Потом кто-то другой собрал их вместе и начал сшивать, ругаясь, как сапожник. Меня и это не сильно взволновало.
Через некоторое время голоса зазвучали громче, настойчивей. Я открыл рот, желая послать всех на хер, но в лицо ударил запах всех больничных коридоров, в каких мне довелось побывать, и я поперхнулся. А облако подо мной истаяло легкой дымкой. Дымка окутала меня, отрезала от света и звуков, и я, вращаясь, полетел в темное ничто.
10
Очнулся я в кровати, лежа, как трупешник, выставленный напоказ в витрине похоронного бюро. Комната была освещена, как сцена соблазнения из «Дона Жуана». На окнах во всю стену — тюль в цветочек и бледно-желтые бархатные шторы, на полу — мандариновый ковер, на стенах — парочка небольших картин: завихрения розового, оранжевого и жженой умбры. Еще тут была какая-то легкая мебель — казалось, нажми кнопочку, и она сложится.