На входе — там, где померла росомаха, — мне пришлось пригнуться, зато потом свод поднялся, стены раздвинулись.
Вполне можно было бы припарковать «жук»... Пол покрывала плотно утоптанная земля, нанесенная сюда за тысячи лет. Стены переходили в покрытый трещинами потолок, сквозь который лезли корни деревьев. Просачивающегося через разлом света хватило, чтобы разглядеть, что с моего прошлого визита ничего не изменилось. Вряд ли здесь можно было что-то спрятать, разве что таблетку аспирина. Если я рассчитывал откопать тут десятитомный дневник с подробным описанием предшествующих событий, мне явно не повезло.
Путь до пещеры занял сорок минут; обыск ее — всего полминуты. На всякий случай я обыскал пещеру еще раз. Ничего, ниточка оборвалась. Гонка выдалась бесподобная, но вернуться придется с пустыми руками. Как говорится, ноль-ноль да хрен повдоль.
Я вышел из пещеры и взглянул на простирающиеся внизу верхушки сосен, на сверкающее в отдалении озеро. Попробовал поставить себя на место человека, сочиняющего во тьме у гроба записку незнакомцу. Это ничего не дало, кроме приступа клаустрофобии.
Оглядев устье пещеры, потоптался по уступу, осматриваясь и гадая, сколько сейчас крохотных человечков издали наблюдает за мной в бинокль. Потом еще раз зашел в пещеру и пошаркал ногой по тому месту, где адская кошка испустила свой кошачий дух. Мой взгляд привлек блеск металла...
Это был сейф из нержавейки, незапертый; внутри лежал увесистый полиэтиленовый конверт. Вскрыв его, я вынул лист бумаги. На нем было набрано:
В дальнем конце. Повыше, слева. Отверстие маленькое, но ты протиснешься. Потом метров пятнадцать.
Мужайся.
17
Дыру я нашел сразу. Она и правда выглядела слишком узкой. Но все же я втиснул в нее плечи, повернулся на бок и пополз. Через пару метров тоннель пошел под уклон. Ползти было сложно, но можно. В паре мест я нащупал гладкую глину — видимо, тут подкапывали.
Дважды щель становилась непроходимой, и я отползал назад, чтобы снова попытаться под другим углом. В одном месте еле протиснул плечи и на минуту застрял. Казалось, скала давит и вот-вот расплющит меня, но наконец удалось вытянуть руку и убрать с дороги камень.
Когда я спустился ниже, углубившись в тело горы, стало совсем темно. Зато тоннель расширился, и я полз на четвереньках, используя голову вместо бампера. Даже во тьме я понял, что лаз — рукотворный. Он изогнулся вниз под углом тридцать градусов и метров через шесть резко свернул влево, потом еще раз влево и снова вниз. Еще через шесть метров впереди забрезжил свет.
Я замер и прислушался. Снизу не доносилось ни звука. Я пополз дальше — оставалось немного. Следующий поворот неожиданно привел меня в комнату. Это была не естественная пещера: гладкие бетонные стены, отшлифованный пол, высокий потолок, даже пригибаться не пришлось. Сквозь щель в потолке сочился бледно-зеленый свет. Он падал на крупную штуковину посреди комнаты: поставленный на попа цилиндр высотой три метра и полтора в диаметре, оплетенный пластмассовыми трубками и проводами. Я уже видел такой в опечатанной секции под моим старым заводом. В той капсуле, лежащей на боку, хранился труп. Эта выглядела иначе.
Я осторожно подошел к ней, словно боясь потревожить того, кто внутри. Прижал ладонь к стенке капсулы и ощутил легкую вибрацию. Изогнутый колпак капсулы находился выше уровня моя глаз, но вплотную к капсуле стояла платформа, и я взошел на нее. В верхнюю часть колпака было врезано квадратное окошко из прозрачного пластика со стороной сантиметров тридцать. Я заглянул внутрь, но там было темно. Когда мои глаза адаптировались, я разглядел то, что было в капсуле, и у меня все похолодело внутри.
Лицо за окошком принадлежало ребенку, девочке не старше шести лет. Бледное лицо просвечивало, как у фарфоровой куклы.
Это было лицо из моих снов.
На платформе лежало письмо. Я поднял его и прочел:
А вот и она. Третий был прав: системы безопасности — на миллиард долларов, но наш путь ведет прямо под ними. Фрейзер проделал его прямо у Старика под носом, когда возводил Башню. Он знал: Старик достаточно крут для того, чтобы видеть, когда кто-то круче. Осталось заглянуть еще в одно место. Думаю, шанс есть и неплохой, но я оставляю все тебе — на случай, если оступлюсь. Может, я перебарщиваю, оставляя тебе крохи подсказок, но запутанный след — лучший способ уберечь тайну от случайных глаз. За исключением глаз одного человека, но я рассчитываю, что трюк с краской поможет обмануть и его. Для него я оставил кое-что в самом ящике. Надеюсь, ему этого хватит, и он на радостях отзовет ищеек. Хотя бы на время, чтобы не помешать тебе — если ты включился в игру. Он знает, что я где-то здесь. Как он узнал, мне не понятно. Он понимает мою логику, но и я знаю его как облупленного, поэтому, может, все обойдется. Содержимое остальных бумаг стоило множества жизней и лет. Это — подлинник.
Сейчас еще раз осмотрюсь, постараюсь все вспомнить, чтобы, когда придет время, не мучиться с выбором. Потом войду и больше не вернусь.
Сзади к посланию был прикреплен рисунок: план долины с озером. Населенный пункт в северной ее части — городок, обозначенный «Башня». Крестиком была отмечена пещера пумы. Внизу была схема, изображающая дверь, прорытый под долиной лаз и подземный тоннель, ведущий к Башне; были еще какие-то обозначения: люк в фальшивой стене позади котельной. На обороте страницы — план Башни; потайных ходов и двойных стен на нем было больше, чем в Кентервильском замке; все они вели к сети помещений на верхнем уровне. Вопросительные знаки тут и там намекали, что не все мне достанется на халяву.
Я снова перечитал записку, надеясь отыскать подсказку, которую пропустил в первый раз, но не нашел. Записка и карта пытались убедить меня в том, что смысл моей жизни — отправиться вслед за автором записки и не вернуться. Хорош писака! Большие надежды на меня возлагал. Больше, чем на себя. Наверное, думал, что я знаю многое из того, что на самом деле мне неведомо.
Возможно, будь я в курсе, то уже спешил бы по тоннельчику и крысиным ходам в стенах навстречу неприятностям.
Я думал еще с полчаса. Потом прошел к двери, врезанной в стену позади капсулы, открыл ее и увидел уходящие вниз ступеньки.
18
В тоннеле плескалось достаточно воды, чтобы в ней отражались блики от потолочных цилиндрических ламп. И она выдавала крыс, что рыскали вне дальности стрельбы моего пневматического пистолета. Пару раз я останавливался, чтобы прислушаться — не поджидают ли меня впереди. Никаких звуков не было, и от этого я чувствовал себя одиноко как никогда.
Тоннель закончился лестницей вроде той, по которой я и спустился. Ступеньки уходили вверх на десять метров и оканчивались небольшой площадкой. Я уперся в деревянную панель, на которой мелом было начертано: «ПЕТЛИ СЛЕВА. СЛЕДИ ЗА ВЫХОДОМ ИЗ КУХНИ».
Он все еще не оставил меня. Правда, от этой мысли было ни тепло, ни холодно. Отсюда мой предшественник, со всеми своими знаниями, отправился на верную смерть. А в награду ему — кусочек газетной колонки с некрологами на развороте. Ощупав панель, я уперся руками в правый край и надавил, потом сильнее. Она не сдвинулась. Значит, можно со спокойной совестью идти домой. Напоследок я еще раз толкнул панель, и она вдруг открылась, осыпав меня пылью. Проем выходил на заднюю стенку отопительной установки, между ней и стенкой оставалось достаточно места, чтобы протиснулся человек. За бойлером виднелась просторная комната, заставленная длинными столами и встроенными шкафами. Через приоткрытую дверь я увидел соседнюю комнату, такую же просторную. Там горел свет, за одним из столов сидели люди в черном.
В этот момент за спиной у меня щелкнуло, точно патрон вошел в казенник. Я застыл, как готовое желе. Заработал вентилятор, и листы металла вокруг меня задребезжали. Я выдохнул и двинулся вдоль длинной стены. Встал у дверного проема и выглянул в соседнюю комнату. Там четверо играли в карты. Часы на стене показывали двадцать восемь минут восьмого. Утро давно наступило, но свет солнца не проникал сюда, а значит, окон в комнате не было. Учтем. Один из черных в это время отложил свои карты на стол и поднялся. Следом за ним — и остальные. Кто-то что-то сказал, и они ушли — словно приятели, внезапно вспомнившие о встрече.
Я миновал морозильную камеру; нашел отмеченные на карте головки болтов. Внешне они не отличались, но три из них — при небольшом усилии — провернулись, и кусок, казалось бы, монолитной стены отъехал вглубь на смазанных полозьях. Юркнув в тесный проход, я задвинул кусок обратно. Я оказался в узкой вертикальной шахте диаметром чуть меньше метра. Вверх по спирали поднимались шестидюймовые прутья. Пахло слежавшейся пылью. И стенки шахты, и стержни на ощупь были гладкие — видимо, из полимерного пластика. Проверив, легко ли выхватывается пистолет, я стал подниматься.
Первые несколько десятков витков дались легко и приятно. Потом заныла спина, потому что я шел, согнувшись в три погибели. Потом заболели ступни, потому что стержни впивались в них. Ладони стали скользкими от пота, а ведь падать было уже высоко. Свет — бледно-зеленый — исходил от самих стен. Дедушка, помнится, пока не допился, рассказывал о неупокоенных мертвецах. Такие в новолуние вылезали из-под могильных камней. Сейчас таким призраком был я. Я велел себе перестать так думать, пока не напугал себя до смерти, как вдруг меня похлопали по плечу.
19
Вы, поди, думаете, что амбал вроде меня, да еще с пистолетом в штанах, воспримет подобную неожиданность как ни в чем не бывало: только оскалится да пушку выхватит? Ну, за пушкой — то я дернулся, но при этом подскочил так, что башкой погнул один из прутьев, а моя нога соскользнула со ступени, и я повис на руках.
Света хватило, чтобы разглядеть кисть руки и запястье, протянутые из тени. Плоти на них не было — только пожелтевшие косточки, слегка светящиеся в полумраке, как старинные неоновые лампы. Постепенно я различил череп — нижняя челюсть отвисла, как будто скелет собирался меня укусить, — потом вторую руку, корпус и ноги, сложенные на переломленной в двух местах спине. Мертвец бесформенной кучей громоздился на штырях.