Глава 11. Протекционизм по-японски, тайваньски и южнокорейски
Наша недолгая история демократических экспериментов была историей заблуждений и ошибок; растранжиривание ресурсов общества и неэффективность политической системы подрывали силы нации, ограничивали возможности осуществления модернизации общества.
Я думаю, почти все смотрели кинотрилогию «Назад в будущее». Главные герои – Эммет Браун и его товарищ Мартин Макфлай – попадают в разные исторические эпохи и выкручиваются из, казалось бы, совершенно безвыходных ситуаций. Фильм потрясающий, но сейчас я хочу обратить внимание читателя не на достоинства картины, а на один очень красноречивый момент в сюжете. В 1985 году доктор Браун создает машину времени, и Макфлай попадает на ней в 1955 год. Браун в 1955 году видит свое же изобретение, которое на тот момент он еще не создал. Машина неисправна, а когда Браун берется ее починить, то находит сломавшуюся деталь и говорит: «Неудивительно, что она отказала, – здесь сказано “Сделано в Японии”». На что Мартин, человек из восьмидесятых, отвечает: «Да ты что, док. Все лучшее делается в Японии».
Обратите внимание, для 1955 года сделанное в Японии считалось, очевидно, некачественной вещью, а всего-то тридцать лет спустя столь же самоочевидным стал факт, что японская продукция – лучшая в мире. Более того, по сюжету Мартину на тот момент было семнадцать лет, но он не застал тех времен, когда японцы выпускали плохую технику. То есть Япония не в 1985 году, а гораздо раньше вышла в мировые промышленные лидеры.
Скажут, что нельзя делать далеко идущие выводы из шутки, произнесенной в кино, однако описанное в фильме подтверждается серьезными исследованиям и статистическими данными о японской экономике. Японцы за двадцать лет действительно превратили нищую, отсталую и разрушенную войной страну в индустриальную сверхдержаву. Россия сейчас находится в куда лучших стартовых условиях, так что же мешает нам повторить этот успех?
Кому интересно углубиться в детали, рекомендую прекрасную работу В. В. Алексеева «Очерки экономики Японии», которой я воспользовался для написания этой главы.
Итак, Япония до середины XX века представляла собой полуфеодальную страну. Социальные отношения находились на уровне XIX века, и почти половина земли обрабатывалась арендаторами, отдававшими помещикам до 60 % урожая. Латифундистам принадлежала не только пашня, но и луга, и леса, и немалая часть оросительных систем. Причем численность городского населения лишь немногим превосходила 50 %, а значит, ситуация в сельском хозяйстве во многом определяла и облик страны в целом. Еще задолго до окончания войны сельское хозяйство сильно отстало от передовых стран. Так, например, в 30-х годах абсолютное большинство крестьянских хозяйств не располагало тягловой силой. По общей оснащенности техникой аграрный сектор Японии значительно уступал другим промышленным державам.
Положение изменилось лишь после того, как государство выкупило у латифундистов значительную часть их земли и потом небольшими участками стало ее продавать крестьянам по низкой цене. Эту реформу провели только после войны.
Что касается промышленности, то ее перспективы представлялись совершенно в мрачном свете. В 1946 году производство не достигало и трети от показателей 19341936 годов. Инфраструктура была сильно разрушена американскими бомбардировками. Стратегические запасы сырья и продовольствия, сделанные во время войны, оказались разворованы и выплеснулись на черный рынок. Вдобавок оккупационные власти потребовали раздробить крупнейшие индустриальные объединения «дзайбацу», служившие флагманами японской экономики.
Правда, японцы постарались саботировать это решение, и ключевые концерны, несколько видоизменившись, сохранились в форме предпринимательских объединений «кэйрэцу». Тем не менее следует учитывать, что во время войны заводы работали на пределе своих возможностей, а провести техническое переоснащение тогда было невозможно. В результате чего станки оказались мало того что изношенными, так еще и устаревшими. Парадоксально, но этот факт имел и положительную сторону. Сама жизнь не оставляла шанса вести бизнес по-старому, и возрождение промышленности сразу началось с радикального обновления фондов. Более того, японцы взяли курс на создание совершенно иной структуры экономики.
Речь шла не просто о возвращении к довоенным показателям, а о том, чтобы освоить новые сферы деятельности. Так, например, в 30-х годах в текстильной промышленности работало порядка 40 % от занятых в обрабатывающих отраслях, а в 1959 году только 21 %. Резкий рывок произошел в транспортном машиностроении, металлообработке, в производстве электрооборудования, химической и нефтеперерабатывающей отраслях. Быстрыми темпами развивались радиоэлектроника, бытовая техника, автомобилестроение и многое другое. По объему промышленной продукции Япония обогнала Францию в 1961 году, в 1970 – ФРГ, а ведь и Франция, и Западная Германия в то время тоже переживали экономический бум.
Как же были достигнуты столь феноменальные результаты? О трудовой этике японского народа сказано многое. Однако японцы и в 30-х годах отличались трудолюбием, но тогда Япония заметно уступала мировым экономическим лидерам. Значит, были и другие причины индустриально-технологического рывка в послевоенные годы. Не стоит сбрасывать со счетов американскую экономическую помощь, а также факт масштабных закупок иностранных технологий. Но решающую роль сыграла политика властей, основанная на протекционистских идеях.
Начнем с того, что государство в сотрудничестве с бизнесом разработало экономическую стратегию модернизации. В Японии не уповали на то, что некие стихийные процессы сами собой выведут страну на первые позиции. Осознанно выбрав ряд отраслей в качестве приоритетных, государство оказывало им особую поддержку. Обновление производств и создание новых предприятий получало существенные ассигнования из бюджета.
В связи с этим применялось и сейчас применяется индикативное планирование. Суть метода заключается в том, что государство сообщает обществу о целях и способах их достижения, для чего и разрабатывается комплексный план социально-экономического развития страны. Правительственная программа отнюдь не является предписывающей для частного сектора, но бизнес заранее получает важную для себя информацию о том, как власть видит будущее страны, и это помогает предсказать конъюнктуру рынка, то есть ситуацию в экономике на многие годы вперед. Понятно, что таким образом снижаются риски банкротств, а инвесторов и других предпринимателей подталкивают работать именно в сферах, необходимых государству.
Для этих целей в Японии существует Национальный институт прогнозных исследований и правительственное Управление экономического планирования, в составе которого находится Бюро планирования и Экономический совет. Кроме того, в разработке планов участвует Управление по науке и технологии, Министерство финансов и Министерство внешней торговли и промышленности. В Экономическом совете представлены предпринимательские, научные, профсоюзные круги и общественные организации. Поскольку разработки осуществляются в тесном контакте с крупным бизнесом, то кэйрэцу воспринимают планы хотя и не как жесткий приказ, но как руководство к действию и способствуют их выполнению.
В нашей стране многие скептически относятся к самой идее планирования в масштабах государства. На этот счет действительно есть отрицательный опыт советского планирования. Мне довелось беседовать с Николаем Александровичем Паничевым, который занимал пост министра станкостроительной промышленности Советского Союза.
И вот что он мне сказал о ситуации накануне перестройки:
«К 1985 году мы все понимали, что дальнейшее развитие только командно-административным методом невозможно. Мы понимали, что такое ускоренное развитие техники, особенно машин, оборудования, не позволяло содержать в конкурентоспособной среде нашу продукцию. Мы отставали от развитых стран по конкурентоспособности, по надежности, по качеству изделий.
Я скажу, почему: потому что система, которая была установлена после войны и существовала все эти годы – планирование от достигнутого, – не побуждала и не заинтересовывала предприятия и также субъекты страны заниматься развитием техники так, чтобы держать ее на уровне конкурентоспособности.
К сожалению, было так, что если мне спланировали такое-то количество единиц оборудования, значит, уже спланировано, кому оно будет поставлено. И мы дошли до того, что к 1985 году по моей отрасли мы знали, что в промышленности установлено 6,5 млн единиц металлообрабатывающего оборудования, станков и прессов, в то время когда станочников по их обслуживанию насчитывалось всего 3,5 млн. Поэтому и производительность труда, и эффективность всей работы сдерживалась, тормозилась, и, конечно, требовались реформы. Я убежден, что ни одна экономика мира не может долго существовать в таком едином виде, как она когда-то была задумана, как ее сделали – будь то капиталистическая, социалистическая или смешанная, любая. Идет время, возникают новые задачи, новые требования, и все это требует, конечно, реформирования»[26].
Паничев – настоящий советский патриот в лучшем смысле этого слова. Признавая необходимость реформ в СССР, он категорически отверг тот путь, по которому пошла наша страна в начале 90-х годов. Тем не менее он видел и признавал перекосы советского планирования. Обратите внимание на то, как Паничев объясняет причину снижения конкурентоспособности советских товаров: государство планировало не только выпуск, но и сбыт, а если сбыт гарантирован планом, то производителю и нет особой нужды бороться за качество, за снижение издержек и так далее. Но японское планирование отличалось от советского принципиально. Оно было скорее рекомендательным, а не строго предписывающим.