При строительстве нового цеха стоимостью $10 млн канадское государство автоматически субсидирует заводу $1 млн за счет снижения на эту сумму налога на прибыль (не налогооблагаемой базы, а именно выплаты по налогу). В России подобные вычеты отсутствуют.
Если стоимость разработки трактора (включая все связанные издержки) составила $20 млн, база налога на прибыль может быть сокращена на $40 млн, то есть государство косвенно субсидирует производителя на $14 млн. В России в отношении производства машин и оборудования данная мера отсутствует.
В Канаде оборотный налог разделен на федеральную часть – аналог НДС (ставка 5 %) и региональную – налог с продаж (ставка от 0 до 8 %). Средний оборотный налог в Канаде составляет 10 %. Суммарная ставка налога в Виннипеге, где расположен завод, составляет 12 % (7 % – местная, 5 % – федеральная). Ставка налога на добавленную стоимость в Российской Федерации – 18 %.
В соответствии с действующим в Российской Федерации налоговым законодательством аналогичное канадскому предприятие должно будет начислить следующие налоги:
♦ налог на прибыль – 20 % от прибыли (если есть);
♦ налог на имущество – $0,54 млн;
♦ налог на добавленную стоимость – $73,50 млн.
Итого – $74,04 млн, что на 26,10 млн больше, чем в Канаде. В 2012 году предприятие в Канаде получило следующие виды субсидий на развитие производства:
♦ на обучение персонала в размере 50 % стоимости, но не более $2000 в год на сотрудника;
♦ индивидуальные гранты на разработку новых компонентов в размере $100–150 тысяч на проект;
♦ на мероприятия по снижению энергопотребления. В провинции Манитоба действует программа Power Smart:
инвестиции предприятий на энергосбережение компенсируются государством через местного поставщика электроэнергии (Manitoba Hydro) в размере 50 % затрат. Возмещение затрат происходит в течение 1–2 месяцев.
В рамках ВТО Канада имеет право ежегодно субсидировать экспорт сельхозпродукции на сумму $659 млн. Россия в процессе переговоров отказалась от возможности оказывать поддержку экспорта.
Канадское правительство проводит протекционистскую политику в отношении сельхозпродукции. Средний применяемый импортный тариф на продовольствие и сельхоз-сырье составляет 18,02 % (в России – 14,29 %), в том числе, например, на молочную продукцию – 246,78 % (в России – 17,68 %). Топливо для нужд сельского хозяйства в Канаде не облагается налогами и акцизами.
В справке были отмечены и некоторые конкурентные преимущества России, однако они далеко не компенсировали тех преференций, которые канадское государство оказывает машиностроителям.
Строго говоря, перед нами готовый пакет мер, которые надо использовать и у нас, но это лишь уравняет российского производителя с канадским. А собственно, почему мы не можем предоставить условия и получше? В конце концов, в Канаде не происходил погром экономики, который в России провели так называемые реформаторы в последние двадцать пять лет. Соответственно, для подъема промышленности государство просто обязано создать предпринимателям реального сектора максимально благоприятные правила игры.
Как я уже говорил, вопрос обеспечения нашего народа продовольствием относится к сфере обороноспособности.
Вот с этой точки зрения и надо смотреть на ситуацию, расширив изложенные выше канадские способы поддержки производителя.
Итак, если наш промышленник продает российскому аграрию свои машины, то прибыль, полученная от этого, не должна облагаться налогом. Вообще никаким. Импорт техники квотируется и помимо этого облагается ввозной пошлиной. Ее размер рассчитывается не от задекларированной стоимости на таможне, а на каждую единицу техники вводится фиксированный сбор. При этом если наш фермер покупает российскую технику, то бюджет компенсирует половину ее стоимости.
Торговые сети и отдельные магазины, реализуя продукцию отечественного крестьянина, освобождаются от налога с этой операции, а торгуя импортом – платят в полном объеме.
Разумеется, крестьянину необходима субсидия на гектар обрабатываемой земли по средней норме стран Евросоюза, аналогичная мера вводится и для животноводов.
Армия и флот обеспечиваются только отечественными продуктами питания, за исключением тех видов, которые в России не могут производиться по климатическим причинам.
Понятно, что реализовать данные предложения невозможно, находясь во Всемирной торговой организации. Значит, надо эту замечательную компанию покинуть, пока невидимый кулак рынка не выбил нам все зубы.
Глава 15. Инновационный протекционизм
В свое время книга А. П. Паршева «Почему Россия не Америка» произвела впечатление разорвавшейся бомбы и вызвала бешеную злобу у базарных рыночников. Если кто не читал, настоятельно рекомендую, а в двух словах речь там вот о чем. В нашей стране очень суровый климат, что повышает издержки производства. Цеха отапливать надо? Надо. Толстые стены и крепкий фундамент нужен? Нужен. Рабочим надо платить так, чтобы хватило на жизнь? Надо. В биовыживательный набор нашего человека входит оплата за отопление, а в тропиках не бывает зимы. Там можно обойтись без отопления или по крайней мере тратить на него гораздо меньше энергоносителей, чем в России. Во многих случаях можно избежать и значительных расходов на строительство.
Мягкий климат дает очевидную фору в конкурентной борьбе. Кроме того, есть и другие факторы, повышающие себестоимость наших товаров, но они устранимы. А вот сделать Россию теплее мы не в состоянии. Если следовать принципу свободного перемещения капитала, то деньги из нашей страны побегут туда, где издержки производства ниже. Вместо долгожданных иностранных инвестиций мы получим отток капитала, что и происходит все постсоветские годы. Это не секрет ни для кого и признано на официальном уровне. Оно и понятно: бизнес действует по принципу «сделал товар подешевле, а продал подороже». В прибрежных районах Китая производить дешевле, чем в России, вот туда инвестиции и идут со всего мира.
Автор писал легко проверяемые вещи. Каждый мог взять климатическую карту и посмотреть, до какой степени у нас холодно в сравнении с абсолютным большинством стран мира. Мы-то к морозам, льду и снегу привыкли, многие даже их любят, не задумываясь, какие колоссальные средства у нас расходуются на то, чтобы поддерживать жизнедеятельность в столь суровом климате. А вот жители других стран смотрят на Россию как на страну чудес. Отдыхая зимой в Гоа, я разговорился с индийцем, и он со смесью недоверия и потрясения в голосе сказал: «Видел по телевизору репортаж из России, у вас сейчас минус двадцать, и всё работает. Как?!..» А я ему ответил, что у нас и в минус тридцать всё работает, да и минус тридцать не предел, что его окончательно выбило из колеи.
Что же делать? Как же нам компенсировать столь неблагоприятное влияние холода на экономику? Паршев предложил протекционистские меры, а также обратил внимание на выпуск уникальных, высокотехнологичных товаров. В самом деле, если производить то, что больше никто не умеет, то нет и конкурента. Монополист именно в силу своего монопольного статуса способен запросить очень высокую цену, ведь никто не сможет сбить ее. Таким образом можно окупить высокие климатические издержки.
Значит, инновационный путь развития – вещь не просто полезная, а жизненно необходимая странам сурового климата. Между прочим, ставка на высокие технологии – это, по сути, тоже протекционистская мера. Если государственные исследовательские центры разрабатывают уникальные технологии и передает их своему производителю, а не иностранному, то наши получают преимущество. Чем не покровительство? Помните, Кольбер еще в XVII веке запрещал эмиграцию французских мастеров, владевших секретами производства? Фактически речь шла именно об инновационном протекционизме, который всегда играл очень важную роль в экономическом развитии, ведь сохранение в строжайшей тайне секретов производства практикуется тысячи лет.
Я не старый человек, но все же застал времена, когда в СССР спорили о механизмах «внедрения достижений научно-технического прогресса в народное хозяйство». Как с этим обстояли дела в те годы, не устраивало многих. Все знали, что у нас немало ученых мирового уровня, все видели, что наша военная и космическая техника, – а это самая высокая технология, какая только возможно, – занимает лидирующие позиции в мире. Вы только вдумайтесь: в 1988 году советский ракетоплан «Буран» облетел вокруг Земли и в автоматическом режиме, самостоятельно, приземлился на аэродроме «Юбилейный».
Что такое аэродром по сравнению с масштабами планеты? Пылинка в пустыне. Отыскать его из космоса и точно приземлиться – это фантастически сложная задача. Кроме того, «Буран» несся с гигантской скоростью, ошибка в одну секунду привела бы к тому, что корабль бы промахнулся. Учтите еще и сверхперегрузки, перепад температур и так далее и тому подобное. Представляете себе, какая электроника должна была стоять на этом аппарате? А какое программирование, какие металлы? Все это технологии, которыми владели только две страны – СССР и США.
Люди ожидали, что располагая столь мощной научнотехнической базой, Советский Союз и в сфере гражданской продукции добьется выдающихся результатов. Но этого и близко не было, что вызывало закономерное возмущение. Более того, опыт показал, что массы людей судят об уровне технического развития своей страны по предметам повседневного обихода. А это, конечно, не «Буран», не атомные подводные лодки, не объекты противоракетной обороны и тому подобные вещи.
В самом деле, космический корабль летает лишь счита-ные разы в году, а с некачественной бритвой человек сталкивается всякий раз, когда бреется, и каждый день недоволен. Советские истребители, сделанные в СССР, поражали весь мир, но в это же время советские люди давились в очередях за импортным ширпотребом. В результате Советский Союз у нас еще и клеймили позором за «отсталость».
Меня нельзя назвать сторонником социализма, и за свои критические статьи об СССР я получаю регулярные проклятия читателей. Но мне и в голову не придет отрицать выдающийся научный потенциал нашей страны, накопленный в советский период. Многим казалось, что рыночные преобразования смогут запустить переток высоких технологий в гражданские сферы, но ничего подобного не произошло. Напротив, наука и техника, – стали теми сферами, которые понесли самый тяжелый урон в результате базарных реформ.