У него начинает звонить телефон. Наверное, ремонт в его столичной квартире продвигается теми же черепашьими темпами, потому что он раздраженно поджимает губы, извиняется, что должен выйти поговорить, чтобы не оскорблять мой слух возможными «крепкими выражениями» и уходит на крыльцо.
Я даже кофе глотнуть не успеваю, потому что мама оказывается тут как тут.
— Кто это? — задает тот же вопрос, что и десять минут назад.
— Мой генеральный директор.
— Он старый для тебя, — выносит вердикт. У нее с этим быстро.
Я могла бы сказать, что в наше время женщине после тридцати старым может казаться разве что мужчина сильно за пятьдесят, а девять лет разницы — это вполне нормальная практика, но в таком случае мать обязательно вцепится в мои слова мертвой хваткой. Вместо этого говорю, что мы просто коллеги.
— И если ты скажешь еще хоть слово на эту тему — я просто уеду, и вам с Лилей придется самим где-то брать деньги на все медицинские расходы.
Эта угроза почти всегда действует на нее отрезвляюще.
Но не долго, поэтому я потихоньку иду вслед за генеральным. Стараюсь держаться подальше, чтобы не выглядело так, будто я выскочила подслушивать. Но он замечает меня, вопросительно вскидывает бровь и затягивается. Я качаю головой, отхожу к парапету и, немного поерзав, опираюсь на него бедрами.
Захожу в нашу «Шуршалку».
Стискиваю зубы, чтобы не поддаться мгновенному искушению вывалить туда сразу все.
Скрупулезно листаю переписку за два дня. Как всегда — солирует Юля.
Особо не вчитываюсь. Взгляд цепляется за кучу фото со вчерашнего мероприятия, которые она бросала, кажется, просто подряд без разбора. Штук пятьдесят — не меньше.
Сжимаю одновременно губы и пальцы вокруг телефона.
Собираюсь с силами и пишу:
Я:Юля просто была звездой вечера))
Натка отзывается почти сразу — спрашивает, куда я пропала и почему не появлялась в сети со вчерашнего утра.
Юля:У нее вчера был о-о-о-о-очень интересный вечер)))))
Я перечитываю ее ответ столько раз, сколько нужно, чтобы мозг окончательно зафиксировал — она в курсе, насчет моего вчерашнего «вечера». На минуту я все-таки допускала мысль, что когда Дубровский говорил о «подружке», он мог иметь ввиду Гречко, хотя мы абсолютно точно не тянем даже на приятельниц. Но сбрасывать такой вариант со счетов заранее не стала.
Я:А ты за мной следишь что ли?))
Старательно жму на кнопку со скобочкой, изображая веселье.
Поглядываю на Резника, который продолжает дымить и о чем-то хмуро разговаривать по телефону вполголоса. Подумав немного, подхожу к нему и жестами прошу поделиться сигаретой. Он сначала удивляется, потом молча протягивает пачку и прикуривает от бензиновой зажигалки. Смотрит несколько секунд, как будто хочет убедиться, что я делаю это не первый раз в жизни.
Нет, не первый.
Но пару раз случались черные полосы, которые с сигаретой оказалось пережить гораздо легче. Зависимости от этой дряни у меня нет. А порция горького дыма во рту, в зависимости от состояния, помогает либо сосредоточиться, либо расслабиться.
Возвращаюсь обратно к парапету, читаю переписку.
Юля настрочила десяток сообщений, в которых почти в лоб признается, что видела, как мы уходили с «красавчиком-механиком» и что когда у меня спадет эйфория, она рассчитывает на свою порцию благодарности.
Ната:Ты заделалась свахой?
Юля:Просто иногда нужна одна лучшая подруга, чтобы кое-кто (не будем тыкать пальцами!) попала в фокус правильного внимания!
Она, блядь, чертовский собой гордится.
Я закрываю переписку, потому что градус внутреннего дерьма поднимается почти под горлышко. Затягиваюсь еще, и обращаю внимание, что Потрошитель тоже закончил разговор, но подходить не спешит, видимо, как и я нуждаясь в паузе, чтобы дать перегореть плохим новостям.
— У вас есть дети? — спрашиваю я, когда он подходит и присаживается рядом.
— Нет. — Краем глаза замечаю, как дергает плечом. — Как-то не случилось.
— А у меня двое, — иронизирую, кивая на вход в больницу. — Формально, родила их моя сестра, но ощущение, что мои.
— У меня нет ни братьев, ни сестер, — говорит Резник. — Отца не стало когда я еще учился в школе. Он был пожарником, случился несчастный случай на работе. Мама только пару лет назад снова вышла замуж. К счастью, внуков не требует, говорит, что в шестьдесят еще не готова становится бабушкой.
— Святая женщина! — улыбаюсь и выпускаю дым в противоположную сторону. Верчу между пальцами сигарету, решая, хочу ли докуривать. Прихожу к выводу, что хочу. — Моя считает, что я — проказа и бесплодная ветка на нашем родовом дереве.
— Почему-то мне кажется, вы вполне в состоянии пережить этот досадный факт, — говорит Резник.
— Слезы уж точно не лью.
— Майя, что у вас произошло?
Мы смотрим друг на друга, и я пытаюсь еще раз угадать, видел ли он, что я уходила с Дубровским. Почему-то кажется, что если бы этот «маленький факт» попал в поле его зрения, Резник не стал бы темнить и сказал в лоб. Хотя, конечно, это было бы максимально не деликатно. Но и на расшаркивающегося принца он не похож.
— Совершила одну очень неприятную ошибку, — озвучиваю ровно столько, сколько в принципе готова сказать вообще. Даже странно, что этот максимум я готова разделить только с ним. — Расплачиваться за нее буду еще долго.
— Я могу чем-то помочь?
— Нет, но спасибо за участие, Владимир Эдуардович. Пожалуй, я переименую вас во что-то менее кровожадное.
Резник вопросительно поднимает брови и я, поддавшись импульсу, показываю как он записан у меня в телефоне.
— Знал бы — в жизни бы не сбрил бороду! — Он пытается казаться рассерженным, но это такое напускное, что самому же смешно.
— Вы мне за это еще спасибо скажете — на вас теперь весь отдел кадров слюни пускает, даже Марта Карловна.
— Звучит как серьезная заявка. Кто такая Марта Карловна?
Вместо тысячи слов я показываю безразмерный бюст и высокую прическу. Резник нервно дергает уголком рта и говорит, что он еще слишком молод, чтобы потянуть такую «роскошную женщину».
Когда мы возвращаемся в зал, как раз приходит доктор.
Операция прошла хорошо, Андрей в порядке.
Резник решает оставшиеся вопросы — я даже не пытаюсь что-то ему запретить, просто даю мужчине делать то, что он, очевидно, умеет делать абсолютно блестяще.
В конце предлагает отвезти меня домой — в больнице мне уже точно делать нечего, хотя вид у мамы такой, будто я совершаю тяжелое предательство.
В машине мы с Резником почти не разговариваем, не считая пары рабочих вопросов, которые я решаю уточнить на всякий случай. Дела у меня обычно подогнаны так, чтобы, в случае чего, не случился аврал, но вероятность, что он все-таки может произойти, всегда существует.
— Майя, с вашей работой все в порядке, отдыхайте. Может, хотите в отпуск?
— Отпуск? Что? Зачем? — Я сама удивляюсь, почему простой вопрос вызвал у меня такой шок. Еще утром была уверена, что даже после трех дней отгулов не смогу взять себя в руки. А сейчас мысль о том, чтобы торчать в четырех стенах целый отпуск, вызывает паническую атаку. — Я не хочу в отпуск. В этом нет необходимости.
— Хорошо. — Он смотрит на меня как-то очень пристально. — Значит, буду ждать вас в понедельник.
— Завтра я буду в строю, — озвучиваю только что принятое решение.
Какого черта? Работа меня всегда успокаивает. Лучше, если что, пару раз сходить в курилку, чем еще два дня бесконечно переливать и пустого в порожнее. Сейчас это уже все равно ни на что не повлияет.
— Майя, совсем не обязательно…
— Я в порядке, Владимир Эдуардович, спасибо, что очень вовремя поиграли мускулами — сама бы я не справилась.
Я знаю, что нет ничего предосудительного в том, чтобы пригласить его на кофе.
Это будет просто жест вежливости. Резник, скорее всего, откажется — я почти ничем не рискую. Но все равно не приглашаю.
Поднимаюсь к себе снова пешком. Просто отпускаю это дерьмо, надеясь, что рано или поздно на автомате нажму кнопку, зайду в кабинку и пойму, что меня больше не триггерит. А пока нет ничего страшного в том, чтобы побегать немного пешком.
Дома засучиваю рукава — бросаю белье в стиралку, загружаю посудомоечную машину.
Заказываю на завтра клининг.
Отпариваю свой любимый темно-вишневый костюм из шерсти, нахожу туфли с каблуком на один сантиметр выше, чем допускает офисный дресс-код.
Варю свой любимый латте и достаю из холодильника сырную нарезку.
Нахожу в телевизоре фильм про шпионов.
И даю себе клятву — Дубровского в моей голове больше никогда не будет.
Глава одиннадцатая
Работа меня и правда взбодрила.
В офис я приехала на следующий день. В первую минуту казалось, что о случившемся знают все, кто был на презентации, но потом пришлось справиться с внутренней паникой и напомнить себе, что между мной и Дубровский ничего такого на виду не происходило. А вдобавок сильно выручила Амина, которая при первой же возможности заперлась со мной в кабинете и распечатала первую порцию сплетен: кто, с кем, когда и как, после официальной части презентации. Оказалось, что желающих раздвинуть рамки «деловых отношений» и без меня было предостаточно. Я с увлечением случала и к моменту, когда закончились ее истории, вдруг поняла, что ничего страшного не произошло. Все совершают ошибки. Я не исключение.
В конце концов, если отбросить слишком резкое «до» и слишком грязное «после», секс с Дубровским был просто фантастическим.
Во второй половине дня на совещании Резник снова накидал работы.
Мне даже показалось, что он сделал это специально, чтобы мне и нос некогда было поднять. И в целом я была изо всех сил за это благодарна, потому что до вечера пятницы на работе практически жила, а домой приезжала только принять душ и обнять подушку до утра.
Пару раз звонила мама — чтобы поставить меня в известность, что Андрей поправляется и что им ничего не нужно, что врачи очень любезные, и другую, совершенно уже лишнюю информацию. Но на самом деле она просто еще раз напомнила, что «тот начальник» для меня слишком старый и что я сама всегда была п