Сжимаю пальцы на стекле так сильно, что белеют и простреливают костяшки.
А Юля разыгрывает абсолютно искреннее беспокойство и даже тянется за айкосом, как будто в нашем разговоре именно на ней лежит бремя всех неприятных эмоций.
— Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты дымишь этой дрянью мне в лицо, — напоминаю.
А когда Юля все-таки закуривает, в одно движение вырываю электронную сигарету из ее пальцев и бросаю в недопитый коктейль.
— Май, да что с тобой такое?! — взрывается Юля, и за идеально наложенным тоном на ее лице все-таки проступают красные пятна раздражения. — Я хотела как лучше! Я для тебя это сделала! Ты знаешь вообще, чем я рисковала, когда просто подошла к нему?! Ты знаешь, что для меня значит эта работа?! Я не виновата, что у этого придурка мозг как у курицы и он что-то не так понял!
Я не отвечаю сразу. Откидываюсь на спинку стула, прокручиваю в голове все, что Дубровский вывалил на меня той ночью, и сдерживаю желание вылить весь этот яд Юле прямо в лицо.
Я не дам ей вывести меня на эмоции.
Не позволю снова перевернуть все так, чтобы в итоге виноватой опять оказалась только я. Или Дубровский. Или звезды. Но только, конечно же, не она.
— Он понял именно так, как ты хотела, — говорю ровно и спокойно.
— Ну и в чем дело?! Вы же ушли вместе. Если твой принц оказался гондоном — это не я виновата, знаешь ли! Может надо просто уметь правильно выбирать мужиков, чтобы потом не бросаться на подруг, если вдруг тебя как-то не так трахули, как ты хотела?!
— Я думаю, ты пиздишь, Юля, — конкретно в эту минуту у меня нет ни желания, ни единой причины, почему я должна продолжать этот гнилой разговор в светской манере. Мне, блин, легче становится просто от того, что не надо, наконец, расшаркиваться перед любимой подружайкой. — Потому что если бы ты сказала только то, что якобы сказала, он вряд ли бы решил, что я продвинула его в обмен на желание потрахаться.
Мои слова звучат так, будто я еще допускаю мысль, что могу ошибаться, хотя на самом деле абсолютно уверена, что права.
— Хочешь, я скажу тебе, как было на самом деле? — Пользуюсь тем, что нежный Юлий слух оскорбили мои грубые слова, и продолжаю, пока она в замешательстве. — Ты сказала Дубровскому, что его участие в таком крутом проекте — это просто моя личная протекция, за которую я жду соответствующую благодарность. И намекнула, какого рода благодарность меня устроит.
Мне настолько больно произносить это, что кажется, слова порезали язык и мое горло заливает собственная кровь. Судя по тому, как бледнеет Юля, я даже со словами почти угадала. Ну логично, мы же десять лет дружили, я знаю не просто о чем она думает, а даже как.
— Ты просто выставила меня дешевкой, Юля, — продолжаю, уже слегка расслабленно. Плотину прорвало и мне немного легче, что сейчас она, а не я, обтекает и наслаждается всем этим дерьмом. — И ты не думала о моем счастье и не пыталась, конечно же, устроить мою личную жизнь. Ты просто решали уничтожить мою репутацию. Да? На это был расчет? Что Дубровский поимеет меня, а потом развяжет язык? Ну и зачем, Юль?
На самом деле прямо сейчас у меня нет ни капли обиды на Славу.
Просто нас с ним в моменте поимела одна хитрая сука, которую я так опрометчиво считала своей подругой. Хотя она перестала ею быть примерно в ту минуту, когда допустила мысль о том, что мой мужик ей нужнее, чем мне.
— Я же ради тебя старалась! — Юля вскакивает на ноги, орет и безобразно привлекает внимание. Очень уж любит всю эту театральщину.
— Ага, — уже откровенно издеваюсь над ее попытками откреститься от очевидного. — Все в этой жизни, Юля, ты делаешь исключительно ради себя. Однажды тебе очень понадобилось стать женой молодого пилота — и ты решила, что Саша тебе как раз подходит. Тот маленький факт, что он был моим Сашей, тебя совсем не смутил. Зачем смотреть на такие глупости, если тебе он нужнее?
Я не собиралась копать сейчас настолько глубоко, но слова выпрыгивают изо рта сами собой. А я впервые в жизни, впервые за десять лет нашей дружбы, не нахожу ни единого повода промолчать.
— А теперь, когда твоя жизнь катится в пропасть, ты решила, что тебе нужна лучшая работа, чтобы внезапно снова почувствовать себя важной и значимой. И так как Гречко подвинуть ты, очевидно, так быстро не можешь, ты решила действовать наобум — испортить жизнь мне, в надежде, что я буду вынуждена уйти. Я же всегда именно так и делаю — сглаживаю все углы. Лишь бы не было скандала. А если мое место освободиться, у тебя на руках даже хорошая рекомендация будет, от Гречко. Она же думает, что ты очень стараешься.
Юля кривит губы.
По лицу вижу, что в ней еще борется желание держать хорошую мину до конца.
Прикидывает, действительно ли я именно так и думаю или просто стреляю из пушки по воробьям, в надежде попасть в «десятку».
А я знаю, что, наконец, попала.
— Ты сама с ним пошла, — дергает плечом Юля, внезапно все-таки решив отбросить маски. — Я тебя не заставляла. Тебе просто так чесалось раздвинуть ноги лишь бы перед кем, что о последствиях, моя хорошая, ты даже не подумала. А ведь можно было просто не идти — и ничего бы не было.
— Ничего и так не случилось, — улыбаюсь максимально спокойно.
— Кроме того маленького факта, что кое-где могут всплыть… ну, допустим, какие-то фотографии.
Она секунду что-то изучает в телефоне, а потом показывает снимок, на котором видно, как мы со Славой идем до выхода и его ладонь лежит у меня на талии. Ничего такого, это просто обычный жест вежливости, но если вбросить это дерьмо в правильные рты — последствия могут быть не очень приятные. Люди склонны раздувать из мухи слона, особенно если эта муха — одна молодая девчонка с безупречной репутацией.
— Ты меня шантажируешь? — Я спокойно улыбаюсь, потому что, несмотря на мерзостную ситуацию, не чувствую себя загнанной в угол. Возможно, только сейчас, пока еще действует полный запрет на деструктивные эмоции после нашего с Дубровским «общения».
— Это просто страховка, — а вот Юля заметно нервничает, хотя и пытается делать вид, что у нее все под контролем. — Не хочу внезапно узнать, что ты решила пихать палки мне в колеса. Потому что боишься честной конкуренции.
— Да пожалуйста. — Мне нравится смотреть, как моя непроницаемость заставляет ее нервничать. Обычно с подругами я веду себя более открыто, позволяю себе расслабиться, потому что постоянно носить маску «крутышки» (это слово после Дубровского прилипло ко мне просто как банный лист) тяжело даже если ты и в самом деле крутышка. — Только ты тоже имей ввиду, Юль. Сунешься со своими грязными играми ко мне еще раз — и я тебя уничтожу.
Она внаглую смеется.
Люди всегда склонны думать, что с ними блефуют только потому что обычное предупреждение озвучено тихо и спокойно. Типичная ошибка.
Я встаю из-за стола. Оплачиваю счет и, не прощаясь, иду к машине.
Сажусь в салон.
Позволяю себе немного спустить пар, прокручивая ладони на руле.
Непроизвольно вспоминаю, как легко, едва касаясь, рулил Слава и резко сбрасываю руки на колени.
Его пиджак я нашла на заднем сиденье на следующий день. Долго не могла заставить себя просто до него дотронуться. Потом собралась с силами, быстро, не глядя, затолкала в пакет и спрятала в самую дальнюю и труднодоступную нишу у себя в гардеробной. Возвращать его каким-либо способом было бы равносильно добровольному признанию, что «что-то было». В конце концов, на новой должности и участвуя в таком проекте, его финансовое благосостояние должно значительно увеличиться. Что-что, а новый пиджак Дубровский точно сможет себе позволить.
Я выруливаю с парковки, включаю классическую музыку — не большая любительница Моцарта и Шуберта, но она помогает сосредоточиться.
Юля затихнет до поры, до времени.
Возможно — даже, скорее всего — на мое место метить перестанет. Она сделала этот выстрел наобум и только потому, что я однажды неосторожно сама наболтала лишнего. Но на место Гречко она уже явно нацелилась, и будет переть как танк.
Значит, нужно сделать так, чтобы в ее гладком плане появились новые переменные.
На первом же «красном» набираю Сашу.
Он отвечает почти мгновенно. Я редко ему звоню и раньше в основном чтобы согласовать какие-то наши традиционные выходные. Но он всегда берет трубку молниеносно. Мне это, конечно, до сих пор немного льстит, но сегодня особенно.
— Привет, Пчелка. Что-то случилось? — сразу настораживается.
— Почему сразу «случилось»? — стараюсь говорить как можно беззаботнее.
— Потому что ты никогда не звонишь просто так.
— Ты все еще хочешь развестись или блестящая Юлина карьера сделала ее слишком ценной потерей? — На этот раз даже не пытаюсь скрыть иронию. К черту!
— Она и до тебя добралась, Пчелка? — слышу ответный Сашкин ироничный смешок.
— Типа того. Ну так что насчет развода? Зубастый адвокат нужен?
— Пчелка, слушай… Я не против иметь тебя в союзниках, но твой тон меня немного пугает.
— Что не так с моим тоном, Саш?
— Он слишком боевой, — честно признается Григорьев.
— Иногда обстоятельства вынуждают превращаться в суку.
— Что случилось, Пчелка? Давай только без понтов.
— Это не телефонный разговор. Как-нибудь потом, хорошо? Так что насчет адвоката? Только, Саш, не готов воевать по-взрослому — лучше сразу скажи.
— Я просто хочу развод, Пчелка. В любом приемлемом формате.
Выруливаю «Медузу» с перекрестка и медленно спускаю пар.
Это же Сашка. Он всегда разруливает по-хорошему. Когда мы еще были вместе, моя мама, хоть он очень ей нравился, любила говорить, что мы оба слишком мягкотелые и на нас будут ездить все кому не лень. Если бы не последняя Юлина выходка, я бы, наверное, еще долго делала вид, что все хорошо.
— Саш, прости. — Выдыхаю, чувствую легкий укор совести за то, что позволила злости ненадолго взять контроль над разумом. — Просто если вдруг тебе понадобится помощь с разводом — я на твоей стороне, ладно?