Резник ограничивается второй чашкой американо. Одну, пустую, вежливая молоденькая официантка тут же уносит.
— Мне здесь нравится, Владимир Эдуардович. Прихожу сюда омолодиться в лучах студенческих флюидов.
— А точно студенческих? — скептически замечает он, осматривая зал.
— Не будьте брюзгой. Или я подумаю, что вам просто неуютно в месте, где нельзя заказать тройной чек.
Он нервно дергает уголком рта.
Я даю себе пару минут остыть, а потом сама интересуюсь темой встречи. Мы же здесь не для того, чтобы обмениваться остротами.
— Я немного выхожу за рамки, Майя, — Резник пристально смотрит мне в лицо. — Надеюсь, вы в достаточной мере осознаете всю степень конфиденциальности этого разговора и каким рискам я подвергаю свою карьеру, рассказывая вам то, что собираюсь рассказать?
— Может, тогда и начинать не стоит?
— Это ирония?
— Нет, здравый смысл. Любая тайная информация имеет свойство просачиваться наружу. Если вдруг просочиться ваша, мне бы не хотелось вдруг оказаться в числе подозреваемых.
— Простите, — после небольшой паузы, вздыхает Резник. — Я вам, конечно же, полностью доверяю. Речь идет о слиянии некоторых ключевых должностей.
— В том числе — ТОПов?
Мою догадливость он встречает одобрительным кивком.
Я прокручиваю в голове, кто эти ТОПы. Явно не логистика. Финансовые директора? В целом — возможно, хотя даже в рамках некоторого слияния, тащить такую «химеру» в одно лицо будет очень проблематично. Я и Гречко?
— Собственники LuxDrive и «элианов» пока что негласно договорились оставить только одного директора по персоналу, Майя, — Резник озвучивает мою мысль вслух. — Я вас отвоевал. Гречко не будет против перейти на аналогичную должность в другом нашем офисе, с ней этот вопрос также заочно был решен.
Прокручиваю его слова в голове.
«Я вас отвоевал».
— То есть после слияния, я буду единственным НР-директором?
— Совершенно верно, Майя. Это означает много, очень много дополнительной работы и освоение некоторых новых территорий.
— Надеюсь, денежные бонусы в этот замечательный пакет включены? — Я слегка нервничаю. Ладно, я сильно нервничаю. Хотя когда пройдет первый шок, моей внутренней карьеристке наверняка понравится перспектива сделать такой стремительный взлет сразу на пару ступеней вверх.
— Я полагаю, сумма за все труд вас приятно удивит, — посмеивается Резник, и на минуту замолкает, пока официанта ставит на столик наш заказ. Изучает внушительный кусок чизкейка на моей тарелке и спрашивает: — Вы правда съедите все это в одиночку?
— И меня, представьте себе, даже совесть мучить не будет.
Не тороплюсь, поливаю десерт клюквенным сиропом из маленького кувшинчика. Пользуюсь этой передышкой, чтобы снова прокрутить в голове его слова. Прикидываю перспективы.
И вдруг, когда моя мысль натыкается на имя «Юля» во всей этой довольно радужной картине мира, Резник добавляет:
— Я так понимаю, вы бы хотели оставить себе помощницу Гречко?
— Что? Нет!
Мое возмущение настолько громкое, что парочка студенток за соседним столом поворачиваю головы. Одна из них, спустя пару секунд, перемещает заинтересованный взгляд на Потрошителя.
— Но разве вы не подруги? — Резник слегка хмурится.
— Просто. Отлично. — Говорю двумя резкими словами и в сердцах отодвигаю тарелку, как будто именно в ней источник всех моих проблем. — Владимир Эдуардович, раз уж мы с вами говорим на чистоту, то я бы хотела для начала знать, от кого и каким образом вам в уши попала эта информация?
— От Гречко, насколько мне известно. — Он хмурится еще сильнее, из-за чего его брови превращаются почти в одну сплошную линию, а лоб перепахивают напряженные морщины. — Майя, только не говорите, что я невольно стал жертвой испорченного телефона.
— Юля действительно моя подруга. — Я запинаюсь, взвешиваю и выбираю более актуальный вариант. — Была моей подругой. Пока не устроила мне совершенно безобразную грязную историю. Чтобы прояснить ситуацию максимально: она хотела чтобы я устроила ее к себе, я отказала. Она нашла способ попасть на должность помощницы Гречко. Потому что — и это правда — не дура и умеет правильно расчищать дорогу не только локтями. Но я ни в коем случае ни на секунду не допускаю мысль о том, чтобы работать с ней плечом к плечу. Во-первых, я полностью довольна Аминой. Она исполнительная, ответственная и за два года работы у меня нет ни единой претензии к ее работе.
— Это я уже понял. А во-вторых?
— Во-вторых, я считаю в высшей степени не профессионально держать в своем подчинении любовников, родственников или друзей. И тот факт, что моя бывшая подруга зачем-то распускает сплетни о нашей якобы «крепкой дружбе», подтверждает мою правоту. Так что, Владимир Эдуардович, если в комплект к моему повышению прилагается еще и Юлия Николаевна Григорьевна, то в таком случае я готова уступить место Гречко.
Я максимально взбешенная.
Как будто все эмоции, которые я успешно раздавила когда чихвостила Юлю в нашу последнюю встречу, вдруг восстали из пепла и стройным маршем двинули на выход.
Значит, она все-таки распустила свой длинный язык.
Что еще ты рассказываешь, бывшая лучшая подруга Юля? Моя фотография с Дубровским уже гуляет в вашем корпоративном чате?
— Майя, брейк. — Резник протягивает руку через стол, уже заносит надо моими сжатыми в кулак пальцами, но в последний момент притормаживает и просто кладет ее рядом. Так, что в итоге меня касается только тепло его кожи. — Я вас не отдам. Об этом не может быть и речи.
— Не боитесь, что в таком случае вас заподозрят в предвзятом отношении?
— Меня очень сложно напугать в принципе, а тем более попытками обвинить в том, что я выбираю себе любимчиков. Вы же это имеете ввиду?
До тех пор, пока он не произнес это вслух, я не видела в своей шутке ничего крамольного. А теперь кажется, что я как будто только то и делаю, что вынуждаю его оправдываться за то, что он просто положительно настроен в мой адрес.
— Теперь моя очередь извиняться, да? — Чувствую, как кривятся губы.
— Вам не за что извиняться, Майя. Знаете что? Забудьте! — Он просто разводит руками, а потом настойчиво толкает тарелку обратно на мой край стола. — Эта Григорьева работает сколько? Чуть больше месяца? Я полагаю, список заслуг вашей Амины будет лучшим аргументом в пользу того, почему она должна остаться.
— Я готова всю ночь писать ее резюме! Будет листов десять — не меньше.
— Вот и отлично. — На этот раз он все же позволяет себе легкое касание костяшками об мои ладони, в которых я грею чашку. — Значит, считайте, что вопрос закрыт.
Я сначала хочу рефлекторно одернуть руку. Но потом успокаиваюсь и позволяю этому моменту просто случить, тем более, что длится он всего несколько секунд.
— Вы привыкли добиваться своего? — Я имею ввиду его категоричный ответ, как будто если он сказал, что остается Амина — то будет так, а не как-то иначе. Но почему-то сейчас, когда между нами секунду назад случился совсем не_рабочий физический контакт, кажется, будто мой вопрос именно об этом.
— Я просто умею договариваться, — Резник не спешит приписывать себе множество заслуг, хотя его голос звучит довольно уверенно. — И я бы не хотел, чтобы по какой-либо причине вам было не комфортно на работе.
— Меня перевезут в новый офис?
— Что? Нет! — Он даже не скрывает, что нарочно слегка передразнивает мою недавнюю вспышку возмущения.
— У меня было такое же лицо? Боже. — Закрываю лицо ладонями.
Генеральный медленно возвращает свои на край стола, пьет американо и спешит меня «успокоить», подтрунивая, что на самом деле он старался сгладить как мог.
Мы еще немного говорим об отвлеченных рабочих вопросах, потом он сам расплачивается за заказ и провожает меня до машины. Останавливается рядом, пока я держу дверцу открытой. Проводит медленным изучающим взглядом по моему лицу.
— Мне нравится, когда вы позволяете себе эмоции, Майя, — произносит негромко, будто больше для себя.
Я вздрагиваю, хмурюсь, но он только усмехается и подается вперед, сокращая дистанцию между нами, но снова только так, чтобы это не был физический контакт двух тел, а просто обмен теплом. И, возможно, облачками пара из наших ртов, потому что сейчас на улице уже чертовски холодно.
— Они вам идут, — добавляет генеральный и сам подталкивает меня за руль.
Уже по дороге домой, я вдруг понимаю, что именно сегодня сделала.
Я оставила Юлю без работы.
Ковыряю в себе угрызения совести, но на ум почему-то приходит только известная фраза домомучительницы из мультика про Карлсона: «Какая досада…» А еще пальцы зудят прямо сейчас просто так написать Сашке. Потому что мы с ним впервые за десять лет можем по-нормальному болтать как друзья, и я при этом не чувствую себя чертовой предательницей Самой Идеальной В Мире Подруги.
Даже телефон достаю на первом же светофоре — еще даже девяти нет, могу его набрать. Он только вчера вернулся из Праги, прислал мне оттуда десяток красивых фото. Пошутил, что ради меня пришлось восстанавливать в памяти свое студенческое увлечение фотографией.
Но когда разблокирую экран, мгновенно теряю мысль, зачем брала его в руки.
Потому что там висит уведомление о входящем звонке из инсты.
Я их вроде бы отключила, но, наверное, на звонки оно не распространяется.
Пытаюсь убедить себя, что это просто кто-то случайно нажал на «трубку» (у самой так пару раз бывало), но все равно знаю, чье имя там увижу.
Шершень.
Мы не озвучивали друг другу вслух все правила нашего общения: никакой развиртуализации, никаких голосовых, никаких фото, реальных данных и звонков, но все это с самого начала плавало на поверхности. Может, он тоже просто случайно не туда ткнул?
В нашей переписке около десятка сообщений.
Приходится силой заставить себя отложить телефон, потому что загорается «зеленый».
Выдерживаю паузу до самого дома. Оставляю машину на стоянке и бегу в туфлях по свежему снегу просто как молодая коза. Не хочу читать сообщения, убе