— Наташ, да я спать планирую, какие фейерверки, — напускаю вид, как будто валяться в постели под обратный отсчет до полуночи — верх блаженства для любого живого существа. — Скинешь мне лучше видео фейерверков.
Она, конечно, все понимает.
Но не настаивает.
На прощанье договариваемся созвониться первого и сходить на пиццу.
Я спускаюсь со ступеней, ныряю в ряд машин уже на полностью забитой парковке.
Машинально, с опозданием соображая, что делаю, высматриваю «Патриот» Дубровского.
И джип, внезапно, оказывается прямо у меня перед носом. И брюнетка — рядом с ним. Как собственница, облокотившись на капот. Внутри меня вдруг оживает злая сучка. Я же могу просто вот так тут стоять, подождать, пока выйдет этот татуированный адреналинщик, а потом подойти и при ней сказать: «А знаешь, Слава, я пойду с тобой на свидание, в цирк!»
На мгновение эта идея кажется мне абсолютно нормальной. Она похожа на мое заслуженное право напоследок вмазать ему так же сильно, как он вмазал мне. Но потом отпускает, откатывает до моего вполне искреннего: «Я правда не держу на тебя зла».
Не держу.
И забыть его правда хочется.
Я сажусь в свою маленькую «Медузу» и потихоньку еду домой.
Свет в квартире не включаю — почему-то хочется темноты, кофе и сидеть на подоконнике, усыпляя одну за другой все идиотские мысли. И ни о чем не думать — тоже хочется.
Понятия не имею, сколько я вот так сижу, но когда загорается экран телефона, глаза немного режет от внезапного света. Я ловлю себя на мысли, что в эту первую секунду моя рука не дергается, а спокойно продолжает сжимать чашку. И еще в душе уже не бьется: «Шершень?» Я знала, что он больше не будет мне писать еще на следующий день, но как дура носилась с надеждой, даже когда она превратилась в непосильную ношу. И все же, именно сейчас отчетливо понимаю, что больше не буду ждать его сообщений. Могу даже всю нашу переписку удалить вместе со всеми фото и видео — и рука у меня не дрогнет. Но это… Не знаю. Смешно что ли, и очень по-детски.
Я беру телефон, практически уверенная, что это — Сашка. Тридцатого вечером во всей этой предновогодней суете обо мне может вспомнить только он. Даже если у него какой-то длинный рейс и на праздники он будет где-то в Токио.
Но это сообщение от Резника.
Потрошитель:У тебя есть планы на Новогодние праздники?
Я выключаю экран, кладу телефон на колени и откидываю голову на стену.
Вспоминаю его слова о том, что он ждет от меня какой-то знак. Любой намек. И что мы оба что-то чувствуем.
Возможно, если бы я не споткнулась об Дубровского.
Возможно, взрослый, стабильный и крепко стоящий на ногах мужчина на девять лет старше меня — это как раз то, что мне нужно, чтобы заземлиться? Может, меня к татуированному красавчику со штангой в языке тянул самый банальный кризис среднего возраста? Говорят, у женщин он начинается как раз после тридцати. И если мы с Резником будем в достаточной мере осторожными — это не помешает совмещать приятное и полезное?
Еще раз читаю его сообщение. Я не дура и прекрасно понимаю, к чему этот вопрос. Мой генеральный хочет предложить свою компанию. Возможно, приедет ко мне, если я предложу такой вариант, возможно — повезет меня в свою столичную квартиру.
Я пытаюсь поймать в себе какое-то острое отрицание, но ловлю только «я не хочу быть одна на эти долбаные праздники».
Ты никогда не узнаешь, что из этого может получится, если даже не попробуешь.
Все и так уже летит к черту, какая разница, если полетит еще быстрее? А может, не к черту, а к счастью?
Пока я размышляю, Резник присылает следующее: «Я слишком резкий?»
Улыбаюсь. Мне всегда нравились берущие за рога мужчины. То, что я обожглась на одном из них — не повод ставить крест на остальных.
Я:Тебя фамилия обязывает, Владимир Эдуардович.
Я:Если хочешь предложить свою компанию на праздники — я не против.
Потрошитель: Как насчет махнуть в Швейцарию, Майя?
Я: Звучит как хороший план, Вова:)
Глава шестнадцатая
Тридцать первого в пять десять утра я сажусь в такси и еду в аэропорт.
Потому что в семь тридцать вылет в Женеву.
Мы с Резником договорились, что будет лучше, если в аэропорт я приеду сама, а не он заберет меня с водителем. Для конспирации. Господи.
Я смотрю на залитое дождем — да, тридцать первого декабря! — в боковое стекло и пытаюсь выцарапать в себе какие-то угрызения совести или хотя бы тонкий голос разума. Хоть что-то, что остановит меня в моменте. Любая зацепка, чтобы открыть рот и сказать водителю разворачиваться обратно до дома. Я даже уверена, что если напишу Резнику «отбой, я передумала» — на моей карьере и наших дальнейших рабочих контактах это никак не скажется.
Но мне хочется этот маленький отпуск.
Хочется с ним.
Под ненавязчивый мотив какой-то старенькой американской попсы по радио, снова и снова себя песочу. Угадываю, сколько во мне решительности, чтобы идти дальше.
А я вообще готова к «дальше»?
До двух ночи мы обсуждали детали поездки.
Сначала в сообщениях, а потом он просто набрал меня и сказал, что так будет проще.
И сухой, какой-то слишком формальный разговор постепенно перерос в что-то, что может существовать между людьми, собирающимися провести совместный отпуск в одном шале.
Правда, всего несколько дней, потому что вылет обратно у нас второго вечером.
Я, конечно, прекрасно отдаю себе отчет, что у нас будет… все.
Мне тридцать три через несколько недель, ему — сорок два. Мы слишком взрослые люди, чтобы играть в «секс только на третьем свидании». Хотя формально в том домике с видом на озеро, который Вова снял на все три дня, две спальни с собственными душевыми и гардеробными. И на мою просьбу не форсировать, он совершенно спокойно сказал, что никуда и ни с чем не будет меня торопить.
Вова, блин.
Я трогаю его имя кончиком языка, отчаянно пытаясь привыкнуть. Но даю себе разрешение основную часть времени называть пока просто Резником.
В аэропорту мы встречаемся уже у зоны регистрации.
Я сразу замечаю его в толпе. Наверное потому что вокруг моего генерального существует какое-то особенное поле, наделяющее его способностью всегда и везде быть на виду. Сегодня он в джинсах — и даже с модными потертостями, что меня слегка приятно шокирует — и белом свитере плотной вязки, под которым легко угадывается развитая мускулатура. Хотя даже пиджак не в состоянии скрыть отличную физическую форму этого «тяжеловоза». Куртку держит на сгибе локтя, на плече — обычная дорожная сумка.
Замечает меня — и энергичным шагом идет навстречу.
Я слегка тушуюсь, когда кажется, что с размаху налетит с поцелуем, к которому в данную минуту я совершенно точно не готова. Но он просто становится рядом. Забирает из моих рук сумку, давая мне в обмен забрать его куртку.
— Привет. — Улыбается. — Я боялся, что ты в последний момент передумаешь.
Лицо у него такое, что сразу становится ясно — мы оба слегка в шоке. И это подбадривает.
Ну, типа, мы в одной лодке.
— У меня были такие мысли, — признаюсь от всей души.
— Ты же приехала не для того, чтобы сказать об этом мне в лицо? — Резник моргает, слегка обескураженный.
И как раз это расслабляет меня окончательно.
Настолько, что я рискую подойти ближе, буквально так, чтобы касаться грудью его груди — широкой и горячей, как печка.
— Нет, не для этого.
У нас перед рейсом совсем нет времени. И хоть я терпеть не могу вот такие быстрые спонтанные сборы и поездки буквально «очертя голову», сейчас это как раз то, что нужно. Потому что времени на разговоры просто нет.
И выдыхаем только в удобных креслах бизнес-класса уже в самолете.
— Мы летим? — спрашиваю немного подрагивающим после бешеной скачки голосом.
— Летим, — успокаивает Резник. Секунду медлит. Но потом все-таки кладет свою ладонь поверх моих пальцев, которыми я вцепилась в подлокотник. Сжимает совсем немного, как будто успокаивает. — Ты боишься летать?
— Нет. Просто я первый раз лечу… вот так.
— Майя, расслабься, хорошо? И перестань думать о работе. Видишь? — дергает себя за воротник свитера. — Даже я пиджак снял.
Это немного расслабляет, потому что и правда намекает на нерабочий тон нашей встречи.
Хотя, куда уж более не рабочий, если мы летим в другую страну, чтобы провести вместе праздники?
— Я сделала сводку и… — вдруг вырывается из моего рта, когда самолет набирает высоту.
— Никакой работы, — перебивает Резник.
А меня вдруг прямо потряхивает, как будто к телу подключили напряжение и пустили ток. Хочется схватить себя за колени и прижать ноги сильнее к полу — столь очевидно они отстукиваю об пол рваный ритм.
— Майя.
Я чувствую мужские пальцы у себя на затылке. Ладонь легко, но настойчиво разворачивает мою голову. Лицо Резника появляется прямо перед самым носом: слегка нахмуренное, но с глазами такими темными, каких я не видела никогда. Он секунду медлит, как будто дает мне возможность сказать «нет» или просто отвернуться — несмотря на хватку, я не чувствую себя скованной. Выбор у меня точно есть, но прямо сейчас, мне почему-то не хочется принимать никаких решений.
Хочется быть девочкой-девочкой.
Отдать руль от ситуации тому, кто рулить точно умеет.
Поэтому я просто приоткрываю губы, когда за секунду до поцелуя понимаю — мой генеральный собирается это сделать.
Он притрагивается к моим губам своими. Как будто пробует — осторожно, стараясь не колоть кожу щетинистым подбородком.
Нажим на моем затылке становится сильнее.
Губы давят более ощутимо.
Я выдыхаю, поднимаю руку, чтобы притронуться к его запястью.
Губы Резника открывают мои — теперь уже настойчиво, не оставляя выбора. Пальцы держат затылок крепко, как будто вот теперь бежать, даже если бы я вдруг захотела, уже поздно.