— Помочь? — Резник деловито закатывает рукава и до того, как успеваю ответить, сам тянется за ножом.
— Ты уже поставил елку? — мне кажется, что времени прошло всего ничего, учитывая ее размеры. У меня дома елки вообще нет — я ограничилась парой сосновых веток и маленькой хрустальной статуэткой с хрустальными же игрушками. Купила когда-то на стекольной ярмарке и с тех пор в моем доме перестала появляться даже искусственная.
— Да, осталось нарядить, но тут я пас, — поднимает руки, а потом берется за помидор.
Краем глаза наблюдаю, что получается у него не очень.
Сдерживаю улыбку, когда Вова сначала отрезает кругляш — медленно и степенно — а потом еще пару секунд оценивает его размер, прикидывая, пойдет ли так.
— Неплохо для первого раза. — подбадриваю и, одновременно, немного посмеиваюсь, раскусив его с головой.
— Это настолько очевидно? — Он озадачено трет подбородок.
— Просто ты слишком стараешься, как все новички. — Немного подумав, все-таки рассказываю. — Мой папа не умеет готовить абсолютно. Живет в своих научных работах. Но иногда ему приходится браться за нож и у тебя было как раз такое же лицо. Возможно, если ты решишь впечатлить своим разносторонним развитием какую-то менее искушенную женщину…
Я зачем-то беру эту многозначительную паузу.
Мне всегда страшно в начале чего-то, что может быть настоящим.
Я поняла это примерно на третьем мужчине в своей жизни, когда сначала позволяла ему ухаживать, а когда он сделал шаг навстречу — страх снова оказаться «не той женщиной» потянул меня назад.
— Ты до сих пор нервничаешь? — Резник откладывает попытки разделаться с помидором, вытирает руки бумажным полотенцем и забирает из моих баклажан, который я так и не разрезала.
Карие глаза следят за моей реакцией.
Он всегда очень пристально наблюдает. Изучает. Как будто и правда готов остановиться в любую минуту, если поймет, что ему тут не рады.
Я даю подтянуть себя ближе.
Даю забросить мои ослабевшие руки себе на шею, а дальше уже сама — смелее, прохожу пальцами по коротко стриженному затылку.
— Я просто с трудом отключаю голову, — сознаюсь на его до сих пор висящий без ответа вопрос.
— Иногда это нужно делать, Майя. — Сильные мужские руки вжимают наши тела друг в друга.
Я чувствую, что этот мужик заводится с пол-оборота.
Это всегда немного льстит — как будто дело не только в естественной физиологи, но еще и во мне лично. Или только во мне? Может быть, дело всегда только во мне?
— Я спешу? — наклоняется к моему виску, дышит в волосы, пока ладони поглаживают талию и бедра, не опускаясь на слишком интимную «глубину».
Я не знаю.
Я растеряна, но мне определенно нравится его запах, и твердость тела под свитером и внизу, там, где он упирается в меня пахом. У меня нет страха, что что-то пойдет не так. Просто нервозность. Скорее всего, это просто резонирует оставленный Дубровским «приятный» триггер, что как только мы займемся сексом — красивая картинка развалится и под ней окажется какая-то чернушная изнанка.
Или я просто боюсь, что те два проклятых оргазма никто не переплюнет?
Я чувствую мужские губы, медленно скользящие по моему виску, шее, к уголку рта.
Уступаю мягкому напору, поддаюсь, когда целует, проводит языком по губам. Это немного щекотно, поэтому я улыбаюсь и расслабляюсь. Резник тоже улыбается, заглядывает мне в лицо, пока я с извиняющимся видом старательно растираю нижнюю губу, чтобы избавиться от застрявшего под кожей зуда.
Потом мы снова смотрим друг на друга.
Я не то, чтобы вижу — скорее, чувствую читающийся на его лице вопрос: «Разрешишь мне все?»
Медленно киваю, но тоже абсолютно без понятия, происходит ли это физически или только в моем воображении.
Но каким-то образом все работает, потому что Резник обхватывает мое лицо ладонями, наклоняется и сразу налетает на мой рот — жарко, без стеснения и осторожности. На секунду даже кажется, что он вот так немножко мстит мне за то, что столько времени его динамила.
Язык очерчивает мой рот изнутри, лижет, помечая своей слюной.
Щетинистый подбородок немилосердно трет кожу, но это даже немножко приятно.
Я подаюсь, расслабляю шею и позволяю держать мою голову так, как ему хочется. Или как нам обоим нужно, чтобы найти идеальный градус совпадения?
Мне нравится с ним целоваться, определенно. Хороший знак. Мужчин с которыми у меня был секс, в моей жизни было гораздо меньше чем тех, которых я забраковала еще вот на этом этапе. С Резником все хорошо и мое тело, само вливаясь в крепкие мужественные изгибы, как будто подталкивает: «Давай, тут может быть интересно…»
Я не знаю, кто из нас делает первый разворот в сторону гостиной, скорее всего — это обоюдный порыв.
Мы продолжаем целоваться, пока шаг за шагом идем туда — где потрескивает камин и пахнет хвоей.
Пальцы Резника безапелляционно тянут за «собачку» молнии на моей толстовке.
Мои в ответ несмело подевают края его свитера.
Обе вещи почти синхронно падают на пол.
Я вздыхаю, потому что мы разрываем поцелуй с влажным очень «18+» звуком. Снова одновременно, снова в унисон изучая друг друга взглядами.
«Слава Богу!» — орет моя счастливая внутрення женщина, потому что содержимое рубашек моего требовательного генерального абсолютно соответствует его самцовым повадкам. Он крепкий, подкачанный, без выразительного пресса, но с подтянутым животом. Явно занимается спортом, держит себя в форме. Волос на его теле немного — они короткие и темные, покрывают грудь, немного ребра и еще меньше — живот, стекая за ремень той самой выразительной «дорожкой». Я провожу ладонями по его рукам — тоже слегка покрытым порослью в районе предплечий.
Мне определенно нравится вид.
Спортивные мужики — мой типаж, это абсолютно. Мягкое, прости господи, пузико или отвисшие сиськи убили бы мое возбуждение на корню.
Я так увлечена своим восторгом, что не сразу соображаю — он же меня тоже рассматривает. У меня под этой толстовкой только простой белый лифчик — без косточек и прочих спец-эффектов, потому что грудь у меня полноценного третьего и потому что я люблю комфорт. Белье дорогое, но без кружев и прочей мишуры.
Мужские пальцы проходят по обнаженной коже над тканью.
Карие глаза переключаются на мое лицо, изучая реакцию.
Я прикусываю губу, еще раз то ли мысленно, то ли вслух говорю: «Да, можно, еще…»
Ладонь обхватывает полушарие, вторая рука скользит по талии, прижимает.
Бедра выразительнее потираются об меня крепкой уверенной длинной. Там тоже порядок, раз я так отчетливо все чувствую даже через несколько слоев ткани. Мне нравится, что у меня нет никакого чувства неловкости. Сердце, может, из груди тоже не выпрыгивает, но мне спокойно и не страшно. И понемногу, по мере того, как мужская рука сначала приятно и со знанием мнет мою грудь, а потом его пальцы потирают через ткань сосок, разгорается что-то теплое внутри.
Мы снова целуемся. На этот раз медленнее и глубже.
Мне нравится чувствовать его язык так неистово вылизывающим мой рот. Это что-то особенное, что добавляет нашим первым шагам откровенности и пошлости.
Я смелею, опускаю руку сначала на грудь Резника, потом веду ею по животу, чувствуя, как его волоски при этом выразительно становятся дыбом. Секунду медлю, обхватываю губами его язык и одновременно, опускаю ладонь еще ниже, на выпуклость в джинсах. Тру, прицениваясь. Определенно все хорошо.
Он в ответ рвано выдыхает.
Чувствую, как дергается его кадык. По каким-то неуловимым признакам понимаю, что хочет еще. Я даю — тру сильнее, обхватываю член пальцами, насколько это позволяет плотная ткань.
Его рука в ответ сползает с моего бедра, сжимает ягодицу — властно.
Теперь стону я.
Мы трогаем друг друга, потому что никуда не торопимся, потому что привыкаем.
И он как будто дает мне время привыкнуть к мысли, что я все-таки пойду дальше. С ним. В эти не рабочие «рабочие» отношения.
Резника отводит край лифчика, выпускает наружу еще немного голой кожи.
Когда пальцы обхватывать сосок наживую, я всхлипываю, замираю в поцелуе с открытым ртом, потому что мне нравится прикосновение шершавых пальцев, и то, как они слегка пощипывают и оттягивают. Он четко ловит, что я завожусь уже в другой тональности — опускает голову, обхватывает набухший комочек губами и посасывает.
Прижимаю его голову плотнее.
Наслаждаюсь лаской.
Почему-то в голове мысль о том, что вот так, с приятной правильной, но не затянутой как жвачка прелюдией, у меня не было уже довольно давно. И что вот здесь мне все нравится — и темп, и обстановка, и безопасность.
Я немного сопротивляюсь, когда он вдруг отрывается и закидывает меня на руки.
— Не хочу первый раз на полу как нетерпеливый школьник, — объясняет, целуя.
Несет по лестнице.
Толкает ногой дверь в свою комнату.
Это так брутально, что я негромко смеюсь, расслабляясь вместе с его нарочитым поигрыванием бровями. Когда мужик не обижается за случайный смех во время прелюдии — это прекрасно.
Но всю веселость как ветром сдувает, когда Резник укладывает меня поперек постели. Слава богу, они здесь огромные.
Становится на колени между моими раскинутыми ногами, изучает.
Помогает сесть, дает мне самой стащить бретели лифчика, спустить его до талии.
Вид моей обнаженной груди заставляет его дышать резко и шумно.
Пока смотрит — расстегивает пряжку ремня, опускает молнию.
Под черными боксерами — выразительный ствол с крупной головкой. Это легко просматривается даже через ткань.
Наблюдаю, как тянется к тумбе, достает квадратик из фольги.
Ставлю еще один плюсик в карму, потому что вариант ППА я в своей жизни не практиковала ни разу, и как бы сильно меня не вставлял мужик, как бы далеко мы с ним не зашли, мне бы хватило ума сказать «нет».
— Вы такой ответственный, Владимир Эдуардович, — придаю своему голосу нотки игривого восхищения.