Он подмигивает, на минуту откладывает квадратик, чтобы ловко — я охотно поднимаю бедра — стащить с меня штаны вместе с бельем.
Трогает между ног.
Я прикрываю глаза. На секунду, когда в голове мелькает совсем другая картинка, колени инстинктивно смыкаются. Я хочу верить, что просто рефлекторно.
— Все хорошо? — Резник нависает надо мной, опирается на вытянутых руках. Очень четко считывает мое замешательство.
Я протягиваю руки, обнимаю его за шею и со словами «да, все отлично», целую.
Подмахиваю навстречу его откровенной ласке.
Даю себя трогать.
Наслаждаюсь легкими рокотом в мужской груди, когда мое тело увлажняется в ответ на его прикосновения.
Развожу ноги еще шире, выгибаюсь в ответ на особенно приятные поглаживания.
Когда надавливает пальцами там, где нужно и так, как нужно.
А потом приподнимаюсь на локтях и наблюдаю, как он приспускает джинсы по бедрам вместе с боксерами.
Отличный член. Человеческого размера и толщины, хорошей формы и приятного цвета в тон его смуглой коже. Смотреть, как он уверенно раскатывает по нему латекс — отдельное удовольствие.
Резник подталкивает меня на спину, упирается предплечьем у меня возле головы, второй рукой глядит грудь, живот, и снова между ног. Входит в меня пальцами, заставляя нервно дернуться от предвкушения. Делает меня еще более мокрой.
Целует, сплетает наши языки, одновременно с тем, как головка члена упирается в мои складки.
Мягко надавливает бедрами.
Пробует и оценивает мою реакцию.
Я снова подмахиваю: «давай, еще…»
Член плавно входит в меня, заполняя без остатка.
Громко дышу, наслаждаясь первым проникновением. И почти сразу хочется еще.
Поднимаю колени к его ребрам и удовлетворенно стону, когда Резник понимает намек и наваливается сильнее, чуть агрессивнее.
Без компромиссов.
Качает бедрами, наращивая темп.
Целуемся глубже, как будто в унисон движениям внизу.
Рука на моей груди сжимается крепче, пальцы трут сосок.
Я, осмелев, разрываю поцелуй, толкаю голову вниз.
— Да, так… — удовлетворено дышу, чувствую как язык обводит ареолу, а зубы — прикусывают.
Мне не нужно долго, чтобы добраться до оргазма.
Он не острый и пронзительный, а плавный, по нарастающий. Вместе с частым мужским дыханием, шлепками тела об тело, моим собственным удовлетворенным стоном.
Резник не задерживается надолго — толчки становятся резче, теряют правильный темп, которым он выколитил из меня сладкие искры. На последних движениях уже просто на оттяжке. Снова целует меня — рот в рот, жадно и с голодом.
Его тело в момент оргазма замирает, покрывается мурашками под моими пальцами.
Мне в губы раздается сорванный мужской рык.
— Я тебя хотел вот так с первой минуты, как увидел, — признается еще вперемешку с попытками отдышаться. Смотрит в глаза. Целует. Он меня вообще почти не прекращая целует — и это абсолютно фантастически приятно.
— Ожидание того стоило? — слежу за его реакцией, хотя прекрасно знаю ответ. Он положительный, он, как и наш секс, приятный и понятный.
— Ожидание превзошло ожидания, — шутит Вова.
Нет, все-таки, даже с его членом внутри — все еще абсолютно твердым — называть его «Вовой» я пока не могу.
— Кажется, у нас нет мяса к пасте, — трусь носом об его нос.
— Ерунда, у нас есть салями с ярмарки.
Он обнимает меня, перекатывается на бок, забрасывает на себя мою ногу и гладит бедро ладонью. Уже как-то особенно, по собственнически, или мне так просто кажется?
Я не знаю, оправдались ли мои ожидания, потому что у меня их просто не было.
Но после этого секса я чувствую приятное расслабление и желание повторить, а не стыд.
Глава восемнадцатая
В самолет до Женевы я садилась, нужно признать, в растерянности.
В самолет назад сажусь с легким, но все больше нарастающим чувством тоски.
Как будто все, что было в Веве — здесь же и останется, а когда мы пройдем регистрацию и снова вернемся в наш дождливый теплый, помеченный морской солью январский воздух, все встанет на старые рельсы.
У нас были чудесные каникулы.
Мне хочется усмехнуться этой формулировке, но в ней правда — ни одного эпитета не нужно менять.
Это действительно были каникулы. Сменить обстановку, отключиться от всего. Не проверять почту. Не следить за новостями. Не контролировать каждый взгляд и движение. Быть собой. Не бояться, что кто-то что-то увидит. Что кто-то что-то подумает. Если бы все это было в наших «родных краях», вряд ли бы случилась магия. Только если бы мы торчали все три дня у него или у меня, но даже при том, что я домоседка, это был бы самый ужасный план на зимние каникулы.
Я привыкла, что за хорошим — всегда расплата. Привыкла, что если мне тепло, будет холодно. Если легко — станет тяжело. И, может, поэтому я так жадно ловила каждую минуту.
Мы спали в одной кровати — в его, в моей, но вдвоем. Резник спал на боку, прижимая ко мне руку, как будто боялся, что я исчезну, пока он не смотрит. А я лежала, стараясь не двигаться, и думала, что отвыкла быть с кем-то рядом. Что одичала и толком даже выспаться не могла, потому что даже измотанная приятным во всех отношениях и нифига не пуританским сексом, все равно не могла уснуть, потому что рядом был другой человек. Приятно пахнущий, красивый, сексуальный, но моему мозгу все равно требуется время, чтобы привыкнуть быть «не одной».
Но сейчас, когда самолет заходит на посадку, я понимаю, что сказка, как бы сильно я не пыталась за нее ухватиться, начинает таять. А пустоту заполняет гнетущее: «А как дальше?»
Мы уже на земле, а я все еще в полете.
Только теперь — от напряжения.
Рядом со мной — Владимир Эдуардович Резник. В шале — он был просто Резник, потому что к неформальному и ласковому «Вова» я так и не смогла привыкнуть, дав себе фору еще в пару недель. Но про себя иногда называю именно так. И даже Вовкой его разок назвала. Когда утром он умудрился спалить тосты в тостернице.
А когда спускаемся с трапа, во мне автоматически врубается «рабочий режим»: работа, субординация, внешняя дистанция. И это чертовски сложно совмещать с воспоминаниями о том, как несколько часов назад он буквально выколотил из меня громкий и очень мокрый оргазм, сильно рискуя, что мы вообще можем опоздать на посадку.
Резник спокойно ждет, пока мы пройдем контроль. На паспортном кладет ладонь мне на поясницу — легкое, почти мимолетное прикосновение, но оно прожигает сквозь одежду.
— Всё нормально? — тихо спрашивает он, когда выходим из здания аэропорта в промозглую сырость.
— Да, — вру. На самом деле у меня внутри паника размером с солнце.
Уже в салоне такси Резник смотрит на меня чуть вбок, и я чувствую, как меня прожигает этот взгляд.
— Майя, я же вижу, как ты напряглась. Скажешь, в чем дело?
— Я просто пытаюсь понять… как это теперь будет, — признаюсь, глядя в окно. — Мы договорились не афишировать. И как… теперь?
«Тайные встречи, пароли, явки? В офисе мне на тебя смотреть теперь вообще нельзя будет? А ты меня нарочно будешь игнорировать, чтобы никто не подумал, что я — любимица большого начальства?»
— Майя, посмотри на меня. — Не дожидается моего ответа, поворачивает лицо к себе, наклоняется, целует.
Целовать меня — у него как будто целый фетиш.
Не могу не признать — абсолютно мне приятный. До такой степени, что с непривычки на подбородке внушительная натертость от его щетины.
— Видишь, я тебя поцеловал — и ничего не случилось, — улыбается, подбадривая и воскрешая мой почти угасший оптимизм. — Майя, послушай. Я знаю, что мы с тобой немного выбиваемся из шаблона, но, поверь, служебный роман придумали гораздо раньше, еще примерно лет сто назад.
Его шутка еще немного скрадывает остроту момента.
— Я помню, что мы ничего не афишируем, — продолжает Резник. Снова целует. — Но я и вряд ли смогу тебя не замечать в любых рабочих процессах. Я не робот. И ты тоже.
Я закусываю губу. Глупо, но мне хочется знать — как он это видит. Что он собирается делать. Будет ли он вести себя как мой невыносимый генеральный Потрошитель, или как человек, с которым я делила постель.
— Все, что было в Веве — это не просто «курортный роман», Майя. По крайней мере, для меня. — Его лицо становится привычно серьезным. Почти рабочим. Это внезапно успокаивает. — Но если ты чувствуешь, что тебе надо пространство, дистанция и время — я пойму.
Мое сердце почему-то бьется в горле. Я сначала киваю, а потом начинаю мотать головой.
— Нет, все в порядке, — расшифровываю собственные, не понятые даже для меня самой телодвижения.
— Мы справимся. — Он обнимает меня за плечо, притягивает к себе, упирается подбородком в волосы. — Потихоньку. Идет?
Я выдыхаю. Все хорошо. Мы вернулись домой и до сих пор целуемся, и обнимаемся.
Впервые после посадки чувствую, как ослабевает внутреннее напряжение. В конце концов, это все еще тот же человек, с которым я пила вино на полу перед камином, изучала сгоревшие тосты, занималась чудесным сексом и утром чистила зубы возле одной раковины. Просто теперь — новый контекст.
Сначала такси отвозит домой меня. Чем ближе мой дом, тем сильнее я ерзаю на сиденье, потому что чувствую себя страшно неловко из-за не желания приглашать Резника к себе. Не потому что не хочу его на своей территории. Просто мне нужна капелька личного свободного пространства, чего-то постоянного, где у меня до сих пор будет так, как до этих зимних каникул. Где я смогу собраться с мыслями, успокоиться и осознать, наконец, что ничего страшного не случилось.
Но он, к счастью, в гости и не напрашивается. А может сам все прекрасно понимает.
Мы прощаемся, договариваясь быть на связи. Но и просто так убежать он мне не дает — на прощанье жадно целует, оставляя новую порцию «колючек» на коже подбородка. Мне точно нужен крем, чтобы как-то минимизировать раздражение на коже до завтрашнего дня.