Едва переступив порог, бросаю на пол сумку, иду к зеркалу.
Снимаю пальто, ботинки, изучаю свой вид в то самое зеркало. Новую мебель мастера привезут только в субботу, чтобы было время ее собрать, а мне уже сейчас хочется избавиться от всего, что напоминает о Дубровском. Даже, хоть это и смешно, обстричь волосы. В косу я их теперь лет сто заплетать точно не буду.
Отмокаю в ванной, наверное, час.
Просто валяюсь в теплой воде с ароматом морской соли, иногда добавляя горячей воды, чтобы над водой поднимался приятный пар.
Все хорошо, Майка. Мир не перевернулся от того, что ты три дня занималась приятным сексом со своим генеральным. И на вид ты все та же — на лбу ничего подозрительного точно не написано.
Я долго сушу и вытягиваю волосы щеткой, добиваясь их максимальной гладкости, хотя кончики все равно прям завиваются. Прикидываю, что хочу челку — модную сейчас «шторку». Восьмой час вечера, но я все равно пишу своей чудесной Оле, когда у нее окно, чтобы поколдовать над моими волосами, и она предлагает заскочить к ней завтра около семи. Кажется, это будет один из немногих дней, когда я действительно вовремя уйду с работы. В воображении мелькает пара «горячих» картинок, на которых Резник наказывает меня за такое безответственное отношение к работе.
Звонок телефона застает меня с тканевой маской в руках.
— Привет, Саш, — прижимаю телефон плечом к уху, пытаясь правильно приклеить лекало к лицу.
— Ты еще в Швейцарии? У меня завтра рейс, думал, пересечемся, погуляем по Женеве.
Я видела, что мои сторис он смотрит, а метки я не так, чтобы стеснялась ставить. И хоть Резник еще пару раз намекнул, что делать вид, что у меня каникулы одиночки, совсем не обязательно, ничего такого я не выкладывала. Визуально все выглядело так, будто я устроила сама себе спонтанный отпуск и наслаждаюсь тишиной как одинокая волчица.
Странно сказать, но единственный, кто в курсе моей начавшейся личной жизни — это Шершень. Ему я, кстати, пока так и не написала. Думала провести сегодняшний вечер в покое и пораньше лечь спать, а с ним у нас обязательно завяжется диалог, который я буду вертеть в голове даже во сне — плавали, знаем.
— Саш, я уже вернулась, мне на работу завтра, ты что, — смеюсь и одновременно психую, потому что проклятая маска приклеилась какими-то ужасными морщинами, превратив мое отражение в шарпея.
— Может… кофе выпьем, Пчелка? — предлагает через очень осторожную паузу. Он всегда был очень деликатным, боялся переборщить и перегнуть даже там, где в предосторожности не было никакой необходимости. — Я тут недалеко.
— Тут — это где? — уточняю на всякий случай.
— В «Локо», — сдается.
Это на соседней от моего ЖК улице.
— Просто кофе и поболтать, Пчелка, — продолжает, немного смелея.
Мне почему-то кажется, что его внезапный порыв никак не связан с резким желанием навести мосты. Точнее, я почти уверена, что дело снова в Юле. Смотрю на часы еще раз — начало девятого. В принципе, это же просто дружеские посиделки, мне даже наряжаться не обязательно.
— Но только не долго, Саш, — соглашаюсь, сдираю маску и чувствую облегчение.
— Я тебя подвезу домой.
— Один квартал? Да ну перестань.
Свитер, джинсы, ботинки, шарф, парка с мехом и рюкзак — мой наряд.
Когда Сашка встречает взглядом мое появление, его губы растягиваются в фирменную григорьевскую улыбку — с ямочками, глазами-полумесяцем.
Я подхожу к столу, даю за собой поухаживать — снять пальто, отодвинуть стул.
— С прошедшими, — Сашка ставит в центр стола маленькую белую коробочку с бантиком.
Смотрю на нее с неловкостью, потому что у меня даже как-то в мыслях не было думать о подарке для него. Мы друзья, но не из той категории, которая друг друга на все праздники в десна целует.
— Она не кусается, — подшучивает Григорьев и настойчивее толкает подарок на мой край стола, пока структурный картон упаковки не касается костяшек.
— Даже развязывать жалко, — бормочу, пока распускаю края ленты, которая секунда назад была красивым бантом. Снимаю крышку. — Сашка, блин…
Внутри — забавный брелок на ключи в виде как будто собранный из лоскутков разноцветной кожи панды. Известный сумочный бренд. Милота.
— Ты меня так отругала, что я не правильно гуляю по Парижу между рейсами, что я решил погулять «правильно». — Улыбка у Сашки довольная, потому что тут и без слов ясно, что я в восторге.
Сразу достаю ключи и перевешиваю на обновку все свое добро.
Саша тем временем берет на себя ответственную задачу заказать нам два кофе и мини-круассаны.
— Красота, — любуюсь. Правда нравится. У Сашки всегда была чуйка на такие вещи, и ухаживал он всегда красиво. — А я даже не…
— Вот давай только без этого, — сразу рубит мою вялю попытку извиниться за то, что я с пустыми руками. — Как поездка? Рассказывай!
Я рассказываю. Делюсь кучей впечатлений, стараясь избегать той плоскости, в которой может быть очевидно, что я была в мужской компании. Не потому что это — Григорьев, а потому что мы с Резником договорились не спешить и не афишировать. И что щекотливость нашей ситуации требует особенной деликатности и осторожности.
Фактически, весь тот час, что мы с Сашкой пьем кофе и жуем теплые круассанчики, болтаю я. Григорьев изредка вставляет фразочки и журит меня за то, что я даже ни в один музей не сходила, и на коньках на каком-то там знаменитом катке не покаталась. На мое «А сам-то?!» сразу размахивает руками:
— Я же по работе, а не в отпуск.
— Как дела с Юлей? — наконец, рискую спросить. С тех пор, как мы с ней официально перестали общаться, а Натка ушла за мной, все, что происходит в ее жизни я знаю исключительно из редких Сашкиных реплик. Зачастую — спровоцированных моими же слабыми попытками как-то его поддержать.
— Завтра несу заявление, — говорит Сашка. Кожа на челюсти натягивается от нервов.
Более чем красноречивый ответ на вопрос о Юле.
— Она так и не успокоилась насчет Кирилла?
Молча отрицательно качает головой.
Мы обмениваемся понимающими взглядами. Теперь, когда ему уже не нужно подыгрывать ее красивой картинке идеальной семьи, потому что я в курсе картинки реальной, можно не прятаться. Я знаю, что она сделала со мной, хотя так толком и не понимаю причину. А на что Юля пойдет ради того, чтобы вырвать Сашке сердце, даже представить страшно.
— Саш, я на твоей стороне, — напоминаю на всякий случай еще раз, хотя и так говорю ему это почти постоянно. Он как-то обмолвился, что поговорить об этом может только со мной. — Если нужна какая-то помощь — просто скажи.
— У тебя все хорошо, Пчелка? — неожиданно спрашивает он, глядя на меня так пристально, как будто пытается что-то сказать — не говоря.
Я перевариваю.
Сашку мне легко считывать — я его знаю вдоль и поперек. Если меня посреди ночи разбудить, я с закрытыми словами перечислю все его родинки с точными координатами, и что он любить зеленый чай с лимоном, и про его аллергию на арахис, и сорок третий размер ноги, и что шрам у него на бедре — это последствия нашей прогулки на великах.
Этот взгляд я тоже отлично «слышу».
Вздыхаю.
— Юля решила подстраховаться, — говорю как будто себе под нос, но так, чтобы и он тоже слышал.
— Пчелка, просто… ты в порядке? — Сашка тянет руку через стол, накрывает ладонью мои пальцы.
Сжимаем их в унисон.
— Все хорошо. — Не совсем так, но я пытаюсь. Обсуждать эту историю уж точно не собираюсь. Я так никогда не отпущу, если буду до бесконечности вспоминать и анализировать. — Юля — сука.
Сашка криво усмехается — сказать такое о матери своего сына он, конечно, не может. Слишком хорошо для этого воспитан. За одно этого я его всегда буду уважать. Редкие мужчины в наше время не опускаются до откровенной чернухи в адрес женщины, с которой не сложилось. А вот у меня с бывшей подружкой общих детей нет, и повода держать ради них лицо — тоже.
Значит, Юля рассказала как минимум двоим — моей сестре и Сашке. Зачем ему — понятно. Решила, что в амплуа давалки первому встречному я ему на роль следующей жены резко перестану подходить. Как далеко она готова пойти дальше?
В голове бултыхается: «А если Резник узнает?»
«Ну узнает и что?» — вырастает внутренний протест. Я, в конце концов, на тот момент была совершенно свободная женщина. Строго говоря, я и сейчас не так, чтобы конкретно занята.
— Просто забей на нее, — отвлекает голос Сашки. — Собака лает…
Киваю, хотя хрен там забуду, конечно. Не в ближайшее время точно.
Глава девятнадцатая
Амина впархивает в мой кабинет с чашкой кофе наперевес и полным ртом сплетен, как обычно. Как у нее получается быть в курсе всего и оставаться отличной помощницей — ума не приложу, но сейчас ее ненавязчивая болтовня как раз кстати.
Хотя пару полезных вещей я для себя все равно выношу — например о том, что одна ее сплетня точно никак не коннектится с нашим внезапно «заболевшим» маркетологом, который во время тяжелого гриппа был замечен с одной женатой дамой из кадров. Не в больнице, само собой, а за покупкой белья.
— А еще у нас японцы, — говорит Амина, зачем-то приглушив голос. — Ну, вернее, у «элианов».
— Да к ним постоянно кто-то приезжает. — В прошлом месяце немцы были, в июле — британцы. Взаимное опыление не секретным разработками, обмен опытом.
— Я слышала, что хотят к какому-то нашему гению, — мотает головой Амина, мол, вообще не в ту степь я думаю. — Электронщику вроде.
Вопрос «Ну а это-то ты откуда знаешь?!» спотыкается об первую же логическую мысль: речь о Дубровском. Я помню каждую строчку в его анкете, и про разработку какую-то там уникальную штуку для электродвигателя, и что он помогал тестировать, и еще разные непонятные термины. Целая простыня.
— Сначала ездят, а потом раз — и забирают к себе, — закатывает глаза Амина, как будто это уже свершившийся факт.
— «Элианы» хорошо платят, — говорю машинально.