— А японцы — это японцы, — выразительно поднимает брови моя помощница. Типа, если предлагают японцы — откажется только ненормальный.
Она в чем-то права. Моя должность не предполагает глубокого знания всех технических процессов, но кое о чем я в курсе. Например, что у них отличная база для создания электрокаров, над которыми они начали работать еще лет десять назад, когда о машинах на электрике говорили с огромной долей скепсиса. И что три из четырех машин, которые опережают электрокар «элианов» — тоже японские. Это даже не про деньги, это — про другие возможности и способ заявить о себе. Так что если самураи захотят сманить этого умника — они точно найдут для него с десяток убийственных аргументов.
«Ну, может оно и к лучшему», — говорю себе мысленно. Так мы по крайней мере больше никогда не увидимся.
До обеда я разбираю почту, отвечаю на самые срочные письма, назначаю время для собеседования с новым менеджером. Пару раз бросаю взгляд на телефон, но Резник молчит. Сегодня и завтра совещания, а потом он на пару дней уезжает в столицу, откуда якобы должен привезти «новость» о частичном слиянии LuxDrive и Elyon Motors. Возможно, это немного малодушно, но я рада, что в первые рабочие дни после нашего стремительно разогнавшегося романа, мы не будем сталкиваться в офисе. Мне нужно привыкнуть к мысли, что на мне не написано, где и с кем я провела зимние каникулы. И что никто не шепчется о нас в женско туалете.
На обед выбегаю в кафе, и по дороге Резник все-таки пишет. Интересуется, как я. Простой вопрос, за которым читается намек: «Не нервничай, видишь, все в порядке». Отвечаю, что разбиралась с почтой, шучу насчет своего «строгого начальника», который очень любит придираться к моей работе.
Потрошитель:Я обязательно найду повод пригасить тебя для выговора в свой кабинет.
Читаю, весело прикусываю уголок рта и пишу в ответ, что у него ко мне явно предвзятое отношение. «Более чем», — отвечает он с выразительным многоточием в конце.
Я уже хочу убрать телефон, чтобы вонзить вилку в ароматную карбонару, которую официант только что щедро посыпал тертым прямо с куска пармезаном, но поддаюсь желанию сделать эстетический кадр, пока все это выглядит максимально в итальянском стиле. Выкладываю фото в сторис со словами: «Ем и не толстею, и что вы мне сделаете:)»
Задерживаю телефон в ладони.
Потому что хочу написать Шершню, но все время бью себя по рукам.
Притормаживаю.
Мы книжные виртуальные собеседники, нет необходимости писать ему в каждую свободную минуту. Это не про игры в «ближе-дальше», это просто границы, за которые нам лучше не заходить. Тем более — теперь.
Пролистываю нашу переписку. Радуюсь, что он удалил оттуда «себя», потому что мне, было бы максимально сложно сопротивляться желанию на него посмотреть. Очеловечить. Просто из свойственного всем женщинам любопытства.
Вижу, что его аватарка в розовом «кружочке». Секунду борюсь с желанием посмотреть.
Откладываю телефон, накручиваю на вилку пасту и с наслаждением ем.
Запиваю минералкой с мятой.
Да блин, какого черта? Он мои сторис регулярно смотрит. Молча, но смотрит. И явно не загоняется по этому поводу так сильно, как я. Мне тоже пора учиться смотреть на наше общение как на что-то спокойное, не предполагающее стыда за обычное любопытство. У меня в подписках есть качки — американцы, корейцы, немцы. Их я тоже регулярно смотрю, просто чтобы получить эстетическое наслаждение и почитать что-то про тренировки. И у меня даже мысли не возникло, что это может быть как-то неуместно. А тем более — будет выглядеть как не просто_любопытство.
У Шершня в сторис тренировка. Он тоже изредка, но их постит. Судя по дате публикации — в зал он гонят так же рано, как и я. Себя он там обычно не показывает, только обрывками, по которым в принципе ничего невозможно понять. На этот раз в кадре кроссы (размер у него кажется не маленький) и тяжелоатлетический ремень. Я мысленно смеюсь, потому что утром сделала похожий кадр, только там у меня вместо ремня — лямки для тяги. А еще у нас один и тот же бренд кроссовок, и даже идентичная модель, но у него брутально черные с темно-синими вставками, а у меня — белые со светло-серым. Импульсивно отвечаю на его историю своим фото и вставляю хохочущий до слез смайлик.
Он отвечает примерно через пару минут.
Hornet:Розовые лямки?
Я закатываю глаза, потому что как раз чего-то такого от него и ждала.
Я:Я же девочка!))
Hornet:Что ты в них таскаешь, девочка?
Я:Румынку (50 кг), плие с гирей (36 кг).
Hornet:Прямо как взрослая.
Я:Твой жим от груди?
Hornet:Рабочий — 120, на спор — 190.
Я сглатываю и улыбка, минуту назад бывшая веселой, становится немножко нервной. Хотя, несмотря на удаленные «визуалы», в моей памяти осталось, как он выглядит. Любовь к тяжелому «железу» там читалась буквально во всем даже через одежду.
Я секунду анализирую, насколько этот формат диалога вписывается в установленные мной же правила нашего «книжного клуба», но сообщение Шершня опережает:
Hornet: Ты можешь спрашивать все, что тебе интересно, Хани.
Hornet:Если что-то будет слишком личным — я скажу.
Я:Размер обуви?
Hornet: 47
Мои пальцы автоматически отправляют сошедший с ума смайлик.
Он в ответ присылает совершенно непонятные мне цифры: «192/98/19»
Я даже почти успеваю написать шутку, что он поклонник девяток… но палец зависает на середине сообщения.
Потому что доходит.
Рост, вес и…
Щеки заливает румянцем. Чтобы хоть немного их остудить, поочередно прикладываю к каждой прохладную тыльную сторону ладони. Его следующее сообщение всплывает буквально у меня перед глазами:
Hornet:Ты же все равно бы об этом спросила, Хани.
Я:Гадаешь по аватаркам?
Hornet:Нет, хорошо анализирую.
Hornet:Это всего-лишь цифры, не парься. Они к тебе не имеют никакого отношения и никак тебя не потревожат.
Hornet:Я же просто где-то тут существую, бестелесное нереальное существо))
Я страшно завидую его способности оставаться совершенно спокойным. Не знаю как, но это считывается между строк. Захотел — написал, а не завис в бесконечном: «А надо ли, а стоит ли, а это вообще снова слишком личное или просто так?»
Может, мне тоже нужно расслабиться?
Я:И как твои «190 на спор»? Сбежался смотреть весь зал или только женская половина?))
Hornet:Я не в курсе, я думал как бы не сломать руки) Сделал три, а потом положил плечо на месяц на полку.
Я:Впечатлила бы тебя своим плие, но у меня не такой драматичный бэкграунд)
Hornet:Скромница. Такую большую гирю даже я не рискну трогать))
Я:Потому что не надо недооценивать девочек с розовыми лямками! Мы тоже умеем вывозить))
Hornet:Слушаю и боюсь. В восхищении))
Пасту я доедаю уже почти остывшей, потому что так увлеклась перепиской, что совсем о ней забыла. Ругаю себя за это, даже когда листаю нашу с Шершнем переписку вверх-вниз, пытаясь понять, действительно ли тональность нашего разговора стал немного… легче или мне так только кажется? Или может быть, нам снова нужно погрузиться в обсуждение книги, чтобы он выпустил в меня свою фирменную иронию и цинизм?
А еще он ни разу не спросил про каникулы, хотя был фактически единственным (кроме меня и Резника), кто знал, что за кадром моих красивых фото из шале и рождественской ярмарки, существует мужчина. Я понимаю, что сама предельно четко дала понять, что любые разговоры на личные темы — табу, и он просто делает, как я попросила. И что любая моя благодарность его молчанию будет смотреться смешно, но все равно почему-то хочется сказать: «Спасибо, что ты не оказался мудаком».
Но ничего такого, конечно же, я ему не пишу.
Просто закрываю окно диалога и берусь за десерт.
Глава двадцатая
В конце первой недели февраля — большая конференция по поводу слияния с «элианами».
Будильник срабатывает в пять тридцать — на полчаса раньше, чем я обычно встаю.
Ворочаюсь в постели, выключаю звонок с экрана смарт-часов и заставляю себя смотреть на светящийся телефон, чтобы не позволить векам снова слипнуться. Потому что выбираться из постели категорически не хочется. На мне лежит тяжелая мужская рука. И хотя я почти сразу выключила будильник — Резника он тоже разбудил. Чувствую это по тому, как он ворочается сзади и тянет меня ближе, намекая, что быстрый и легкий побег в душ мне точно не светит.
Позволяю себе откинуться назад и потереться макушкой об его подбородок, но отзывается на это почему-то зудящая несильная боль на моем собственном.
Нашему тайному роману уже пять недель, но я до сих пор не привыкла к его колючкам и до сих пор каждое утро замазываю следы наших слишком плотных поцелуев корректором и тональным кремом.
— Если я приду на конференцию помятой — это будет целиком твоя вина, — говорю со смешинкой в голосе, когда в ответ на мою попытку все-таки выбраться из постели, Вова только еще более категорично тянет меня к себе.
Он любит поспать, но всей «глубины проблемы» я пока не знаю — среди недели, когда он остается у меня на ночь (примерно пару раз в неделю) валяться в кровати сколько хочется, нас просто не времени. А в выходные он, как и раньше, мотается в столицу.
У него дома я еще не была, хотя он и предлагал.
Я не хочу спешить. Чувствую себя кошкой, которая нашла подходящего кота, но на своей территории не дает ему сильно распушить хвост. А Резник пока подыгрывает, хотя в его повадках все чаще проскальзывает непрозрачный намек, что в самое ближайшее время он все-таки заберет у меня «руль» от наших отношений.
— Ты будешь красивой даже если будешь помятой, — слышу его сонный голос мне в волосы, теплое дыхание и громкий зевок.