Я считаю до трех, уверенная, что сразу после этого просто уйду и поставлю себе «плюсик» за выдержку. Но оставляю сама себя без награды, потому что считать перестаю после двух и уже просто заглядываю в эту маленькую щелочку как любопытный Пиноккио — в замочную скважину механических часов.
Сегодня Дубровский выглядит иначе. Строже как будто. Уверенно на двести процентов, потому что на своей территории. Хотя уверенность, кажется, последнее, чего бы я ему отсыпала. Между нами с десяток метров, но его спокойная деловая энергия считывается даже с такого расстояния.
Я ловлю себя на том, что взгляд начинает бегать по его татуированным ладоням и быстро отвожу взгляд. Нам еще работать вместе и видеться чаще, чем мне бы хотелось. То есть — мне бы хотелось не видеться вообще, но для этого пришлось бы принести в жертву карьеру. Именно сегодня, по странному стечению обстоятельств, сделавшую новый виток.
«Три, Майка, — слышу строгий тон своего внутреннего голоса, — уходи».
И я все-таки отворачиваюсь.
Зал заполняется быстро. Здесь все: представители ЛюксДрайв, ЭлианМоторс, партнеры, журналисты, инвесторы. Я замечаю лица, которые еще месяц назад смотрели на нас как на конкурентов. Сегодня они сидят рядом, делят столы, говорят о будущем.
На сцену поднимается председатель совета директоров. В зале приглушенный шум, потом — тишина.
— Уважаемые коллеги, — начинает он, — сегодня исторический день.
И дальше толкает длинную речь про объединение, про силу, про амбициозные цели. Про векторы, научный прогресс.
Я украдкой поглядываю на затылок сидящего передо мной Резника.
Он сегодня даже в галстуке. Том, который купила я, неделю назад, когда подбирала себе наряд для сегодняшней конференции. В ответ он устроил мне «приятную благодарность», после которой я вырубилась прямо на своем диване в гостиной.
Его приглашают на сцену первым.
Я хлопаю, хотя стараюсь сделать его тише, потому что не могу отделаться от мысли, что именно я смотрю аплодирую как-то по-особенному, и именно я смотрю на него с явным не только профессиональным интересом.
Резник выступает без пафоса. Теперь я знаю, что это его фирменный стиль. Он принципиально игнорирует громкие слова, зато проходит по фактам — предстоит много работы, будет сложно и до конца дистанции дойдут определенно не все. Но к финишу останутся лучшие.
После такой «отповеди» на лицах собственников появляются нервные улыбки.
Резник спускается со сцены, принимает рукопожатия от наших инвесторов, кто-то говорит ему на ухо, они смеются, явно под камеры. Это какой-то денежный мешок, которого пытались сманить наши конкуренты. Так что все это маленькое показательное шоу — спланированная акция, чтобы Nexor уже в открытую застолбила своих финансовых патронов. Еще примерно через месяц будет аналогичное большое мероприятие, но уже с представителями власти по поводу «государственной стратегии развития» и поддержки электротранспорта, защитны окружающей среды и создания необходимой инфраструктуры.
Следующими представляют команду разработчиков, ответственную за новую линейку электрокаров. Ведущий делает паузу, прежде чем объявить следующего:
— Вячеслав Дубровский, руководитель проектного отдела разработки.
Он поднимается на сцену. Идет уверенно. Его профиль виден отчетливо.
Дубровский получает свою порцию аплодисментов, но внешне он к ним совершенно равнодушен. Говорит четко и уверенно. Представляет несколько слайдов, «сливает» парочку слайдов прототипов будущих электрокаров — явно как и задумано, чтобы все наши инвесторы ни на секунду не засомневались, что правильно влили свои капиталы. Люди увлечены. Дубровский — в своей стихии. И это видно.
Я слушаю его голос и будто слышу другого человека. Он сейчас и сам другой — совершенно не похож на того, который простуженным голосом просил прощения, а тем более того, который оставил меня одну, голую, в прихожей. Он в принципе выглядит как мужчина, которому не интересны никакие вещи в этом мире, кроме тех, которые он очерчивает на экране лазерной указкой — плавный изгиб корпуса будущего премиального авто, инновационные части двигателя. И уже даже смотреть на него с болью не получается. Хотя боковым зрением замечаю, что основная часть женской аудитории приглашенных, буквально не сводит с него глаз. Логично, в целом — он слишком красивый и опасный, выглядит как мужчина, которого все хотят, но не каждая может себе позволить.
А еще я замечаю, что одна из наших инвесторов, Виктория Фомина, владелица очень прибыльной сети складов и терминалов, смотрит на него… так… Что я готова поспорить на что угодно — мысли в ее голове, под аккомпанемент которых она крутит длинную нитку бус из жемчуга, абсолютно очевидны. На секунду даже хочется встать, подойти к ней и сказать какую-то гадость. Нельзя же смотреть на живого человека как на… мясо.
Но я вовремя беру себя в руки.
Дубровский заканчивает свою речь. Спускается в зал.
На меня он даже не посмотрел. Ни разу.
Это дает ощущение безопасности, но и странно… дергает. Я знаю, что это просто остаточные явления прошлой, оставленной им боли, и что это нормально — не иметь возможности сразу выключить человека из головы. Но эти мысли как будто подсвечивают мою слабость, а последнее, чего бы мне хотелось на этом вечере — выглядеть беспомощной.
Через час после всех официальных церемоний, начинается фуршетная часть. Где-то играет лаунж, кто-то уже смеется вполголоса, кто-то раздает визитки, кто-то заказывает еще одно шампанское, и только я держу пустой бокал, в который официант успел налить на старте — и больше не подходил.
Не потому что я не хочу еще. А потому что пока не знаю, как правильно. На своей же новой должности. В своей новой роли. Среди всех этих страшно богатых и деловых мужчин. Все они выглядят, как будто знают, зачем пришли. Как будто все, что здесь происходит — по плану, а я даже не успела проверить парашют пред этим прыжком.
Резник сейчас на другом конце зала. Окружен инвесторами, его обступили со всех сторон, кто-то смеется, кто-то заливает с преувеличенным энтузиазмом. Он отвечает сдержанно, но уверенно. Я украдкой на него посматриваю, потому что подходить без очень острого повода точно не решусь.
— Майя, — голос рядом отрезвляюще резкий, но знакомый. Сегодня я уже дважды слышала его со сцены — Геннадий Климов, один из «столпов» со стороны «элианов». — А вы уже пообщались со Славой Дубровским?
Я стараюсь держать лицо.
Я же целый месяц к этому готовилась. Я знала, что мы точно будем пересекаться и, скорее всего, чаще, чем «часто». Я даже, господи боже, перед зеркалом тренировалась, добиваясь того самого «я-просто-серый-камень» выражения лица.
Но когда Климов поднимает руку и машет: «Слава! Иди к нам, тут наш новый эйчар-директор, заодно и обсудите…» — мне кажется, мои мысли можно считывать по лицу, как на табло на хоккейном матче.
Мне хочется валить — именно в такой формулировке. Начихать на то, что Климов исходит на словесный понос на тему каких-то новых проектов, людей, занятости, командной работе, которую именно я должна организовать.
Дубровский подходит примерно в начале этой тирады. Становится рядом. Я фиксирую стакан с минералкой в его руке. И чертову дольку лайма, как будто вот это — специально вписанная в фуршетное меню деталь, для нового руководителя проектного отдела. А для меня — триггер размером в Луну.
Его серебряные глаза абсолютно холодные, но взгляд цепляется за мой на секунду дольше, чем принято. Климов официально представляет нас друг другу. Мы обмениваемся кивками, потому что рукопожатие я бы точно не вывезла. А потом он просто сваливает, с приставкой: «Кажется, Слава хотел обсудить новые кадры к нему в команду…»
А я остаюсь наедине с человеком, который знает, что у меня под чертовым платьем. Хотя абсолютно никак это не показывает.
— Добрый… вечер, — выдавливаю совершенно глупое, потому что вообще не понимаю, о чем разговаривать и стоит ли вообще держать формальность без третьих лиц.
— Он у тебя только начинается? — Голос у Дубровского тихий, но без подкола. — Мы же тут уже четвертый час, Би.
Би. Замираю. Но не подаю виду.
— Лучше «Майя». — Голос хрипнет. — Я здесь не по прозвищам. У нас рабочее взаимодействие.
Слава кивает. Медленно. С едва уловимым движением плечом, типа, ну ок, без проблем.
— Хорошо. Майя, — добавляет уже словами, но как будто все-таки приправляет мое имя легкой иронией.
— Нам действительно нужно будет поговорить. — Я не знаю, почему говорю это. Но говорю. — По отделу. Переход людей в новую структуру, Согласовать адаптацию инженеров и твоей команды… Планы по обучению. Новый бюджет.
— Презентацию прототипа видела? — спрашивает Дубровский. — Будет еще одна. Через две недели. Для внутренней фокус-группы. Хочешь прийти?
— Если это поможет мне лучше понимать вашу команду — да.
Молчит. Потом кивает:
— Тогда я пришлю тебе приглашение. На почту Nexor.
Теперь моя очередь молчать и кивать.
Все… правильно и я уверена — даже самый придирчивый «зритель» не услышал бы в нашем разговоре тяжелый фон. Но почему так чертовски неловко? Он же даже дистанцию держит, не протянул руки, чтобы лишний раз до меня не дотрагиваться.
— Если не возвращаешь…. — Дубровский кивает куда-то за спину.
— Да, конечно. Жду приглашение.
Он кивает, но уйти я успеваю первой.
Делаю круг по залу, где то и дело звучат речи, хохот, официальные заявления. Кто-то хлопает, кто-то обменивается визитками, кто-то очень громко обсуждает вслух пафосные планы, большая часть которых так и не выйдут за пределы этих стен. Это важный день: для всех нас и для меня — в первую очередь. Но я чувствую себя просто чертовски уставшей. В основном из-за того, что приходится все время улыбаться, останавливаться, принимать поздравления, в которых между строк читается неприкрытое «ну а теперь главное — удержать, девочка». Как будто я снова та девочка, которая в двадцать пять хочет чего-то такого, на что не имеет права претендовать.