— Спасибо, Костя, — чмокаю его в щеку, — цветы роскошные.
Амина тут же включает режим смышленой помощницы и относит букет в заранее приготовленную вазу — понятия не имела, что они такие огромные вообще существуют.
Я усаживаю гостей за стол, перед нами появляется официант, предлагает напитки и легкие закуски, пока ждет отмашки выносить остальное.
Сашка приходит почти одновременно с двумя моими коллегами — Настей и Вадимом.
Мы обмениваемся взглядами — Григорьев терпеливо ждет, пока я приму поздравления от коллег и проявляю пять минут вступительного гостеприимства. Потом, когда остаюсь одна, делает пару шагов навстречу.
Останавливается рядом.
У него синяки под глазами от недосыпа, потому что только пару часов назад вернулся с рейса. Волосы немного распушились, и Сашка приглаживает их пятерней, пытаясь придать хоть какой-то порядок. Я помню, что так с ними всегда, когда спешит и сушит феном. С моей шевелюрой ровно то же самое, если не буду как ненормальная орудовать расческой и специальными средствами.
— Шикарно выглядишь, Пчелка, — шепчет около моего уха Сашка, пока мы оба зачем-то пытаемся делать вид, что не обнимаем друг друга. — Такая счастливая.
— Это ты еще главный сюрприз вечера не видел, — посмеиваюсь, чтобы спрятать неловкость, с которой принимаю из его рук маленькую коробочку, упакованную элегантно и со вкусом.
— Стриптизер из торта, надеюсь, выпрыгивать не будет? — Он в шутку трагически закатывает глаза.
— Обязательно будет, — делаю серьезное лицо, — а ты думал зачем брали подписку о неразглашении?
Я знаю, что Сашке важно увидеть, с каким лицом я распакую его подарок.
Я делаю это немного деревянными пальцами, потому что под вечер татуировка начала немного опухать (все, как и предупреждал мастер), хотя боли я почти не чувствую. В коробочке, на бархатной подушке — красивый кулон в форме пчелы из белого золота и с желтыми, и черными камешками. Выглядит мило и озорно, и я сразу протягиваю его Сашке, предлагая самому поучаствовать в его надевании.
Становлюсь к нему спиной, убираю волосы с шеи.
Он немного рвано дышит мне в макушку, справляется с застежкой только со второго раза. И, пусть это длится всего секунду, я чувствую, как он проводит костяшкой пальца по моей шее, там, где начинается линия роста волос. Именно так, как делал это много лет назад, когда ему не хватало слов для нежности.
Я веду головой, вздрагивая не столько от самого телесного контакта, а от нахлынувших воспоминаний. Слышу Сашкино хрипловатое: «Черт, Пчелка, прости…».
— Все хорошо, — улыбаюсь, но все-таки увеличивая расстояние между нами до шага. Это совсем немного для обычных людей, но для нас — почти целая пропасть. — Я эту пчелу не сниму до старости.
— Снимешь, Пчелка, — его губы улыбаются, но карие глаза остаются все такими же грустно-уставшими. — Как только у тебя появится более важное украшение.
И мы оба, конечно, знаем, о чем все эти метафоры.
Мое место за столом между Аминой и Наташей. Нам приносят меню, но я заранее согласовала сет из трех основных блюд: рибай средней прожарки с соусом на красном вине и трюфельной пастой, медальоны из телятины с карамелизированным луком, и стриплойн с кукурузным кремом и перечным соусом. В качестве гарниров — картофельный гратен, брокколи в панко и обжаренные шампиньоны. Вино — Пино Нуар, а ещё крафтовый сидр и ледяная вода с лаймом и огурцом.
Официант, молодой парень с вытатуированным на предплечье быком — видимо, местный маскот — ловко разливает Пино Нуар по бокалам, начиная с меня. Аромат вина, чуть терпкий, с ягодными нотками, приятно щекочет ноздри.
— Именинница, первый тост за тебя! — Амина поднимает бокал, ее глаза светятся от восторга. — За то, чтобы ты была такой же яркой и смелой как сегодня! Чтобы все «может быть» остались в прошлом, а впереди — только то, что делает тебя счастливой. И пусть все мужики… кхм, пусть все пчелы летят на правильный мед!
Последнюю фразу она произносит тише, с хитрым прищуром глядя на меня поверх бокала, и я не могу сдержать улыбку, чувствуя, как слегка краснеют щеки. О том, что у меня роман с Резником (до сих пор или уже в прошлом — я пока не решила), на работе точно не знают. Мне хочется в это верить, хотя я всегда оставляю шанс на разные случайные стечения обстоятельств. Насчет Дубровского — мне кажется если бы Амина услышала какие-то такие грязные сплетни, она бы точно дала мне знать.
Сашка, сидящий напротив, едва заметно дергает уголком рта — всегда так делает, когда раздражается. Хотя для всех остальных он выглядит таким же вежливо-внимательным, слушающим. И даже первым поднимает бокал, чтобы присоединиться к пожеланиям.
— Присоединяюсь! — Наташа с энтузиазмом чокается сначала со мной, потом — с Аминой. — Майка у нас не просто правильный мед, а самый вкусный! А сегодня еще и какой-то особенный.
Я еле держусь, чтобы прямо сейчас не задрать рукав пиджака и не сунуть им под нос свою красоту на предплечье. Решила, что делать из этого шоу не буду, а когда появится повод ускользнуть из-за стола на пару минут — обязательно похвастаюсь Натке первой. Она точно не осудит, хотя я с трудом припоминаю, чтобы мы когда-то обсуждали тему татуировок.
Первым приносят закуски — легкий салат с прошутто и грушей, тартар из говядины и брускетты с вялеными томатами. Разговоры становятся громче, смех чаще прерывает фразы. Амина рассказывает какую-то забавную историю с работы, Наташа громко делится успехами Кати в новой развивашке, Костя сдержанно ей поддакивает. Сашка больше слушает, иногда вставляя короткие реплики, его взгляд то и дело останавливается на мне, на кулоне, и в эти моменты я чувствую знакомый укол под ребрами — смесь нежности и какой-то застарелой боли.
«Как только у тебя появится более важное украшение…» — эхом отзываются его слова. Я стараюсь отогнать их, сосредоточиться на друзьях, на вкусе еды, на ощущении праздника, который я сама себе устроила. Впервые за долгое время этот праздник ощущается не обязанностью, а искренней радостью.
Костя, немного смущаясь общего внимания, бормочет: «Счастья, здоровья, Майя», и отпивает вина. Вадим и Настя, мои коллеги, тоже присоединяются к поздравлениям, желая карьерных взлетов и «чтобы от меня все отскакивало». Стандартный набор, но искренний.
Чуть позже, когда выдается свободная минутка, проверяю телефон.
Просто рефлекторно, потому что ни капли не сомневаюсь — Дубровский будет ждать, пока я сама его наберу Не знаю почему я так в этом уверена. После того дня — наконец-то я могу вспоминать о случившемся без боли — я должна бы шарахаться от него как от чумы. Но не могу, потому что мой внимательный, интересный и язвительный собеседник вдруг оказался частью человека, про которого я бы еще вчера сказала, что он придурок.
От Славы ничего нет.
Зато висит пара сообщений от Резника. Я секунду медлю, раздумывая, стоит ли читать. Прихожу к выводу, что раз у него не нашлось для меня времени раньше, то лучше бы вообще ничего не писал.
Убираю телефон в карман и переключаюсь на разговор за столом.
Примерно через полчаса, когда Натка выбирается из-за стола и делает мне выразительный «знак» глазами. Я иду за ней, мы закрываемся внутри и подруга сразу выразительно на меня смотрит.
— Ну-ка рассказывай, что случилось? — в шутку грозит мне кулаком, намекая, что я уже и так заслужила. — Ты вся светишься, Майка. Просто как гирлянда!
До того, как успеваю ответить, показывает пальцем на подаренный Сашкой кулон.
С небольшим опозданием доходит, что именно она имеет ввиду.
— Это просто подарок, — сжимаю пчелу в кулаке, наслаждаясь ее весу и теплоте, как будто она со мной целую жизнь. — Мы просто друзья, Натка.
— Угу, только Григорьев с тебя глаз не сводит и ревнует даже к гипотетическим будущим мужикам. — Она делает лицо «ну это же очевидно!». — Май, слушай… Если вы решите снова… ну… попробовать — ноль процентов осуждения и сто процентов понимания. Честное слово.
Я зачем-то киваю, хотя вопрос о нас с с Сашкой даже не стоит на повестке дня.
Вместо этого задираю рукав пиджака и хвастаюсь своим чернильным пауком.
Натка замирает, удивленно открывает рот. Я подталкиваю руку, давая понять, что можно посмотреть ближе. Она аккуратно берет меня за запястье, вертит, смотрит ближе.
— Это просто офигеть какая красота! — выдает первую внятную реплику после моего «каминг-аута». Смотрит блестящими от восторга глазами в которых ни намека на отвращение или непонимание, или брезгливость. — Майка, ты просто…
— Что? — рискую переспросить, потому что она смотрит слишком пристально, на этот раз — уже мне в лицо.
— У тебя точно кто-то есть, — выносит вердикт. — Знаешь, когда я вот такие щеки у тебя видела? Когда тебе Григорьев в любви признался!
— Это было в прошлом тысячелетии.
— Ладно, — она понимает, что говорить о бОльшем я пока точно не готова. — Продолжай хранить свои секреты, но имей ввиду — у тебя на лбу все написано, Майка. И знаешь, даже если у тебя там очередной роман в путешествиях с датчанином или шведом, или чертом лысым — я определенно говорю, что он классный парень, раз смог вытащить из тебя вот эти красные щеки!
Я поддаюсь порыву, крепко ее обнимаю, хочу сказать, что для полного катарсиса сегодняшнего дня мне как раз не хватало ее слов, но в дверь раздается настойчивый стук.
— Майя? Кажется, тебе лучше поскорее вернуться в зал, — раздается с обратной стороны голос Амины.
Я сразу узнаю нотки волнения в ее голосе. Хотя правильнее было бы назвать это паникой.
Мы с Наткой переглядываемся. Только что ее взгляд был полон восторга от моей татуировки, а теперь в нем мелькает настороженность.
— Что случилось? — спрашиваю, открывая дверь.
— Там… какая-то женщина. — Амина не договаривает, но ее голос звучит так, словно она пытается удержать что-то очень неприятное в замкнутом пространстве. — Ищет тебя. Я не уверена, но, кажется, это твоя подруга.