«Подруга»? Кто может прийти и искать меня с таким накалом страстей, что даже невозмутимая Амина начинает паниковать? Вариант один и он слишком очевидный, чтобы я даже не пыталась искать другие.
— Юля, — выдыхаю я, и Наташа позади меня мгновенно напрягается.
Амина неуверенно кивает. Лицо у нее при этом такое, что я буквально пятой точкой чувствую — она явно не сказала мне всей правды. Деликатничает? Или благородно пытается подарить мне еще пару минут?
— Майка, слушай, — Наташа на секунду поджимает губы. — Давай ты просто останешься здесь, а мы с Аминой все разрулим. Есть охрана в конце концов, можно вызвать полицию и…
— … пока я буду сидеть на своем празднике как крыса в углу? — Я не хочу грубить, но получается резко. На секунду прикрываю глаза, выдыхаю. — Прости, Натка. Я должна сама решить вопрос, хорошо?
Она кивает.
Амина отступает в сторону, давая мне пройти, но они обе следуют за мной как верные секунданты.
Пока иду, пытаюсь расправить плечи, на которых внезапно осел вес всей истории, случившейся больше десяти лет назад, но так и не ставшей пылью. Моя «Пчела» на шее кажется вдруг обжигающе горячей. Мне отчаянно хочется спрятаться обратно в уют туалетной комнаты, где мы только что смеялись и обсуждали мои татуировки, но понимаю, что это бесполезно. Это мой День рождения, и если кто-то решил устроить скандал — я должна быть на сцене, а не в гримерке.
Возвращаюсь в зал и резкий контраст между тишиной туалета и напряженной атмосферой здесь бьет по ушам. Музыка, которая еще минуту назад создавала легкий фон для разговоров, будто выключилась. Все взгляды устремлены в одну точку — на женщину, стоящую в паре шагов от нашего стола.
Да, это Юля.
Она выглядит… измученной? Или скорее, доведенной до предела. Волосы растрепаны, на лице — следы то ли слез, то ли просто усталости, которые только подчеркивают злость. Одета в какое-то нелепое, явно не для такого случая, пальто, которое она не снимает. И этот взгляд… Он направлен прямо на меня, и в нем кипит такая откровенная, нефильтрованная ненависть, что мне становится физически холодно.
Юля замечает, что я вышла, и ее глаза сужаются. Она делает шаг навстречу, и тут же один из официантов, тот самый, с татуированным быком, делает движение, чтобы преградить ей путь. Но Юля просто отмахивается от него, как от назойливой мухи.
— Ну наконец-то появилась главная звезда программы! — Ее голос срывается на крик, эхом отдаваясь в зале. Она даже не пытается поддерживать хотя бы видимость приличия. — Святая, блядь, Майя!
— Юля… — Сашкина спина вырастает передо мной, закрывая как щит. — Юля, тебе лучше остановиться прямо сейчас.
Мои коллеги испуганно переглядываются. Наташа и Амина тут же подходят ко мне, встают рядом.
— А вот и белый сверкающий рыцарь! — Юля театрально всплескивает руками. Пытается обойти Сашку, но он предугадывает маневр и снова ее блокирует на безопасном расстоянии от меня. — Бедняжка, ты так страдал все эти годы, да?!
— Уходи, пожалуйста. — Я стараюсь говорить спокойно, и не показывать, как сильно у меня дрожат руки.
— Тебе не кажется это крайне негостеприимным — не позвать на свое долбано тридцати трехлетие лучшую подругу? — Она вскидывает руки, ее голос становится еще громче. — И вообще — это так странно, да? Что пока ты сидишь тут, отмечаешь свой гребаный День рождения, моя жизнь просто рушится и катится в пропасть?! И знаешь почему, Майя? Потому что ты, святая наша и безгрешная, отняла у меня ВСЁ!
Она предпринимает еще одну попытку наброситься на меня, и на этот раз рывок настолько отчаянный, что у нее даже получается протолкнуть руку где-то у Сашки под подмышкой, но он всё равно сильнее, выше и больше, и перехватывает женские запястья до того, как Юля даже успевает что-то сделать.
Настойчиво отталкивает от меня. Двумя шагами — выводит из «зоны поражения».
— Защитничек, просто обнять и плакать! — Юля резко смещает фокус злости на него, в ее глазах мелькает что-то вроде торжества. — Думал, я не узнаю, где ты? Что ты здесь, с ней?! Со своей любимой Пчелкой! Вы уже назначили дату свадьбы, несчастные влюбленные? Не советую ближайшие пару лет, потому что раньше ты от меня никогда не отделаешься, Григорьев!
Последнее слово она выплевывает с такой яростью, что старое ласковое прозвище, которым Саша когда-то меня назвал, теперь звучит как ругательство. Я чувствую, как кулон, который я до сих пор сжимаю в кулаке, впивается в кожу.
— Наш развод — это мое решение, и к Майе оно не имеет никакого отношения, — голос Саши звучит сдержанно, но я слышу в нем стальную нотку. — Не прикидывайся, что от нашего брака до сих пор хоть что-то осталось!
Он пытается отодвинуть ее еще на шаг, но она резко одергивается, сбрасывает его руки, как будто они начинают причинять ей боль.
— Не имеет отношения?! А кто, по-твоему, все это время подтачивал тебя?! Шептала тебе на ухо?! Строила из себя бедную овечку?! Ты всегда был у нее на поводке, Григорьев! А тебе… — Она указывает на меня трясущимся пальцем. — Тебе было мало просто разрушить мою семью! Ты решила забрать у меня еще и работу! Лишить меня всего, в надежде, что я останусь ни с чем и приму любую вашу подачку в обмен на быстрый и легкий развод? И, знаешь что? Нихуя у тебя не получится!
Она трясет головой и снова набрасывается на Сашку, как на амбразуру.
На секунду я ловлю в ее взгляде безумную решимость. Как будто она будет пытаться делать это снова и снова, даже зная заранее, что каждая следующая попытка добраться до меня обречена на провал как и предыдущая. Потому что Сашка никогда не даст ей даже пальцем меня тронуть. И я почему-то уверена, что именно это на самом деле причиняет ей самую сильную боль.
— Я вызываю полицию, — врезается в сцену решительный голос Амины. Она подносит телефон к уху, но как бы невзначай мне подмигивает, давая понять, что блефует. Но достаточно моей отмашки, чтобы она выполнила угрозу без клоунады.
— Да пожалуйста! — Теперь Юля кричит уже не просто на меня или Сашу, а на всех присутствующих. Гости сжимаются, атмосфера становится невыносимой. — Давайте пригласим еще больше свидетелей на маленький пир этой суки!
Ее обвинения в мой адрес по поводу работы — это не просто ложь, это какая-то дикая, абсурдная фантазия, рожденная в ее голове исключительно злостью и ревностью. Но Юля, очевидно, еще долго не будет готова услышать правду. Если вообще когда-нибудь будет готова.
Я давлюсь сотней невысказаных слов, потому что не могу придумать ни одной причины, зачем даже начинать. Она явно не настроена слушать трезвые аргументы. Она в принципе пришла не для того, чтобы слушать «вторую сторону», а просто выплеснуть ненависть в лицо адресатам.
Но на секунду, когда мне кажется, что она все-таки выдохлась, Сашка отводит руку назад и его пальцы — так получается — наталкиваются на мои. Я замираю, потому что это хорошо знакомый мне жест из нашего общего прошлого. Он как бы дает понять, что у меня всегда есть его рука и он готов подхватить меня во всем и в любой момент.
Ничего крамольного — так делают даже малознакомые люди, когда хотят дать понять, что на их помощь можно рассчитывать.
И я даже ничего не успеваю сделать в ответ, потому что взгляд Юли мечется туда же. Она прищуривается, поджимает губы так сильно, что она становятся мертвенно-белыми. Я могла бы шарахнуться от Сашки как черт от ладана, но уверена, что теперь это не имеет никакого значения, потому что Юля увидела достаточно, чтобы ее генератор ненависти заработал с новой силой.
— А что такое, Саш? — ее голос тише, чем раньше, но теперь каждое слово буквально сочится ядом. — Нравится поёбывать за кем-то?
Я сглатываю. Стараюсь не выдать свою панику, но это тоже не имеет никакого значения.
Уверена, если я даже брошусь бывшей подруге в ноги — она все равно не «смилостивится» и не закроет рот. Она и так, мученица, столько времени носила в себе это дерьмо. Мне остается только подготовиться держать удар. Хотя, разве к такому можно подготовиться?
— А что вы все тут сидите с такими святыми лицами? — Юля преувеличено театрально всплескивает руками, оглядывая моих гостей. — А там в коробках, надеюсь, презервативы? Лучший подарок для шлюхи, чтобы она случайно не заразила весь ваш замечательный офис. А то знаете, как бывает — сегодня ее «катает» молодой нарик, завтра — какой-то бомж.
«Молодой… нарик?»
На секунду мой мозг настолько зацикливается на этой мысли, что я перестаю слушать продолжение ее «истории». А она, судя по всему, забористая, раз Натка все-таки вырывается из-за моей спины, но Сашка снова становится громоотводом.
Нарик — это она про… Дубровского?
Типа, раз у него такая альтернативная внешность, то…?
Это настолько абсурдно, что я издаю неконтролируемый, похожий на смех звук.
И это окончательно срывает Юлю с катушек.
Она начинает верещать, набрасывается на Сашку с кулаками. Он подставляет себя под удар, но чем больше она лупит его по плечам и голове. Тем сильнее становится каждый следующий удар и громкость ее крика.
— Юля, закрой рот. — Саша берет ее за плечи и решительно встряхивает. Возможно. Даже немного перебарщивает, потому что ее голова пару раз странно болтается на шее, словно у поломанной куклы. — Во всех свои проблемах виновата только ты сама.
Он говорит абсолютно правильные вещи, но в эту минуту Юля не готова их услышать.
В ее глазах вспыхивает ярость, стремительно трансформирующаяся в бешенство. Она издает какой-то не то вскрик, не то рычание, и вскидывает руку. Откуда в ее руке появляется стакан — кажется, с вином — я без понятия. Прежде чем кто-либо успевает среагировать, она делает резкое, широкое движение, целясь явно не в Сашу, а скорее в воздух между ним и мной, но Сашка стоит слишком близко.
Ярко-красная жидкость разлетается брызгами, и большая часть попадает прямо на белую рубашку Григорьева, оставляя огромное, безобразное пятно на груди и плече.
Тишина. Кажется, даже Юля на секунду замирает, осознавая, что она сделала.