Но тут же нова к ней возвращаюсь.
Больше некому. Я даже Сашке так до сих пор ничего и не рассказала, хотя мы созванивались на неделе, когда он вернулся из рейса. К стыду своему, пришлось соврать, что я слишком поглощена работой и мне даже по телефону с ним поболтать не получается.
Значит, все-таки Дубровский? Спросить его об этом напрямую? Чтобы… что? Втянуть его в это еще больше? Я не могу. Это будет означать, что я жду, что он будет решать мои проблемы. А мы же… просто друзья.
— Нет, Сергей Петрович, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Никаких влиятельных знакомых у нас нет. Видимо, нам просто повезло, что попались адекватные люди.
— Что ж, и так бывает, — в его голосе слышится легкое сомнение, но он не настаивает. — Главное — результат.
— Мою сестру не посадят? — Спрашиваю — и скрещиваю пальцы, как дурочка, потому что до сих пор не могу поверить в благополучный исход. Но все равно — надеюсь.
— С вероятностью в девяносто процентов — нет, — отвечает адвокат. — Если Лилия и дальше будет сотрудничать со следствием и мы сможем доказать, что она — потерпевшая, скорее всего, она отделается статусом свидетеля.
— Господи… боже… — Я делаю глубокий вдох и закрываю рот рукой, потому что от внезапно нахлынувшего облегчения копившийся все эти дни стресс, наконец, находит выход через рыдания. Настолько сильные, что сдерживать их не получается — как ни старайся.
Хорошо, что женский туалет буквально в конце коридора, и пока я бегу туда — не встречаю ни одной живой души. Просто чудо — в нашем-то муравейнике в разгар рабочего дня.
— Я просто… — бормочу, отвинчивая вентиль и прикладывая к лицу влажные холодные ладони. — ущипните меня.
— Боюсь, с долгами ситуация не настолько радужная, хотя и здесь, я бы сказал, нам удивительно легко идут навстречу. Майя Валентиновна, долги никуда не денутся. Основную сумму налоговой задолженности и кредит банку, скорее всего, придется гасить. Возможно, получится добиться реструктуризации, списать часть процентов… Но это уже следующий этап. Главное — мы сняли угрозу уголовного преследования. А это уже победа.
— Это же просто… деньги. — Моя «Медуза» уже выставлена на продажу. Я собрала все свои сбережения на один счет, чтобы иметь точно представление, сколько у меня есть. Вроде бы не мало, но на фоне Лилькиного долга кажется незначительной. Но если продать машину, то останется погасить совсем немного. Негромко смеюсь, вспоминая слова своей любимой бабушки, которые сейчас как нельзя кстати: — Знаете, как говорят, Сергей Петрович? «Спасибо, боженька, что взял деньгами».
Я отключаюсь, и несколько минут просто стою, прислонившись к дверце кабинки. В ушах шумит.
Лильку не посадят. Эта мысль пульсирует в висках, перекрывая все остальные. Долги, проблемы, долгая и муторная борьба — это еще далеко не конец. Но самое страшное — уже позади.
Я могу выдохнуть.
Хотя бы немного.
Я разглядываю телефон в руке, почему-то начинаю его мысленно уговаривать «зазвонить» входящим. И чтобы на экране было Славы. Просто потому что мне хочется поделиться с ним новостью. Хотя, если это действительно его вмешательство — до сих пор ноль идей, каким образом — он, скорее всего, и так примерно в курсе происходящего.
К тому же, в середине рабочего дня, Дубровский явно полностью поглощен работой.
Подумав секунду, все-таки нахожу его имя в списке контактов.
Можно просто написать СМС-ку, но это кажется каким-то… не правильным.
Наверное, на минуту разговора он найдет время? Или я вед себя как эгоиста?
Мы же друзья.
Мой палец зависает над иконкой вызова.
Друзья созваниваются и делятся друг с другом хорошими новостями.
Нажимаю на вызов. Слава отвечает после четвертого или пятого гудка, и у меня на секунду язык прилипает к нёбу. А потом я начинаю тараторить просто как ненормальная.
— Прости, что отвлекаю, — мозг поздно фиксирует, что я даже не поздоровалась. — Просто хотела сказать, что с Лилей… с моей сестрой… Мне сейчас звонил адвокат — сказал, что мы почти полностью вышли из риска тюремного срока и ее, кажется, не посадят. Боже. Я до их пор не могу поверить и…
Из меня льется как из чайника — слова облегчения, нервы, все невыплаканные слезы между строк, ужасы, которыми я накручивала себя каждую ночь и каждую свободную минуту. Как пыталась представить, что скажу родителям и как буду смотреть им в глаза, если ее все-таки посадят.
Слава слушает, не перебивая.
— Спасибо тебе, — наконец, выдыхаю я. — Ты нашел этого Зайцева и… это сразу изменило дело. Знаешь, оно просто перестало быть таким безнадежным и мой адвокат…
Я делаю глубокий вдох, понимая, что давно вышла за рамки «двадцатисекундной вежливости».
— Извини, что я так много болтаю… — пытаюсь исправить ситуацию. Хотя, кого я обманываю? Я давно могла бы сказать короткое «пока» и положить трубку, но вместо этого прислушиваюсь к тишине на том конце связи, которая нарушается редкими странными звуками и очень отдаленными голосами.
— Можешь выдыхать, Би, — наконец, говорит Слава. Спокойно, даже не пытается напроситься на комплименты по поводу своей помощи. — И не надо больше думать о плохом по ночам. Потому что ночью надо спать — у тебя сил не будет «железо» в зале таскать, и даже розовые лямки не помогут.
То, что он все помнит и не забывает даже незначительные мелочи, щиплет в носу.
— Я очень тебе благодарна, Слава, — говорю еле слышно. Так тихо, что сначала кажется — он не услышал ни слова.
Смотрю на свое отражение в зеркале и вижу, как снова по-детски скрещиваю пальцы.
Сначала мозг даже не фиксирует, почему.
Только через секунду доходит, что я очень боюсь услышать от него предложение все-таки сходить в кино. Потому что сейчас я абсолютно к этому не готова. Но отказать, конечно, не смогу.
Но Слава ничего такого не говорит.
Только напоминает, что вечером я должна лечь вместе со сказкой на ночь.
Мы прощаемся — спокойно, уже без обычного надрыва, с которым я говорила ему «пока» каждый из вечеров на протяжение всей недели. Он ни о чем не просит, ничего не предлагает, ни на что не намекает.
Говорит: «Созвонимся, Би» и гудки сменяют его голос в динамике, потому что я еще долго не могу убрать телефон от уха.
Глава тридцать вторая
Еще семь дней сливаются в один бесконечный, тягучий, серый ком из нервов, кофе и коротких, рваных ночей. Неделя, за которую я, кажется, постарела лет на десять — уверена, что чтобы найти седину в волосах, теперь даже не нужно особо стараться. Так что я радуюсь хотя бы тому, что блондинка и это по крайней мере не так сильно бросается в глаза.
Я снова вернулась в свою квартиру, в свою тишину и свою одинокую крепость. Наслаждение тишины в пустых стенах перестало давить, а снова превратилось в благословенный покой. Каждый вечер, зарываясь под одеяло и бездумно переключая каналы, я все больше ловила себя на мысли, что, наверное, мама права — я действительно не создана для семейной жизни. Не представляю, как бы пережила весь этот двухнедельный кошмар, если бы нужно было параллельно обхаживать мужа и возить детей в школу, сади или на кружки. Или, может, я нашла бы в этом поддержку и опору? Я предпочитаю не гадать на кофейной гуще, и пока останавливаюсь на том, что в ближайшие полгода или даже год, мне точно будет не до того, чтобы пускать кого-то в свою неприступную крепость.
О том, что Слава будет ждать и, тем более, хранить верность, я даже не думаю.
Это смешно. Он молодой, чертовски красивый парень, а я сама обозначила наш статус рамками «только дружба». Возможно, сначала он зажегся, но проблема, которую я скинула ему на голову, явно остудила его пыл — за эту неделю мы даже ни разу не созванивались. Все наше общение за семь долгих дней — десяток ничего незначащих фраз друг другу.
Я знаю, что так лучше.
Я все понимаю.
И… просто свыкаюсь с реальностью. Вбиваю сваи и заливаю бетоном фундамент на случай, что однажды снова увижу его… с кем-то. В том, что это рано или поздно произойдет, нет никаких сомнений. Ему точно не нужна женщина с целым ворохом проблем.
Я снова переключаю фильм, который казался интересным еще пять минут назад, делаю глоток кофе и силой переключаю мысли.
Угроза тюремного срока для Лили окончательно миновала. Этот кошмар, нависший над моей семьей дамокловым мечом, наконец, отступает. Адвокат сработал четко и профессионально.
Но финансовая удавка на шее моей сестры никуда не делась.
Точнее говоря — на моей шее.
Суммы долгов перед налоговой и банком удалось частично реструктуризовать, частично — списать, но это была все равно капля в море, а финальная сумма, когда я, наконец, ее услышала. Накрыла меня как цунами.
Девяносто семь тысяч долларов.
Я прикрываю глаза, в который раз прокручиваю в голове каждый цифру и нолик, пытаясь уговорить Вселенную сжалиться хоть немного, но чуда не происходит. Именно столько нужно погасить.
Это больше, чем все, что у меня есть.
Моих сбережений не хватит и на четверть этой черной дыры. «Медуза», моя красная, дерзкая мечта, уже неделю висит на всех возможных сайтах по продаже авто, но покупатели не спешат выстраиваться в очередь. Машина новая, эксклюзивная, и цена на нее, соответственно, кусается. Снизить ее я не могу — на счету каждая копейка. Но и время тоже играет против нас, поэтому, скорее всего, мне придется сбивать.
А что потом?
Брать кредит, чтобы погасить кредит?
Я чувствую себя эгоистичной сукой, потому что каждый раз, когда допускаю такой вариант, внутри оживает едкий протест — какого хрена, я должна тащить все это, если это даже не моя вина?! А потом вспоминаю племянников, серое лицо папы… и пытаюсь играть в смирение с судьбой.
Это глухое, постоянное беспокойство о деньгах стало фоновым шумом моей новой реальности.
На работе тоже новый аврал. Офис гудит, все на взводе из-за главного события года — официальной конференции, на которой должно было состояться подписание исторических документов и меморандумов о сотрудничестве NEXOR Motors с государством. Речь о миллиардных инвестициях в развитие транспортной инфраструктуры для электрокаров: строительство сети заправок по всей стране, льготные программы, масштабная рекламная кампания. Подготовка идет полным ходом, мой стол завален проектами, сметами, списками приглашенных.