Я сжимаю лежащую на коленях сумку и чувствую облегчение только когда Форвард выходит на сцену и начинает говорить. Его внимание полностью переключается на зал. У него идеальная речь, четкая дикция и никаких слов-паразитов (в наше время даже чиновники топ-уровня далеко не всегда могут таким похвастаться). Форвард-старший говорит уверенно, четко, без бумажки: о государственных интересах, о стратегическом партнерстве, о будущем, которое мы строим вместе.
Он — человек власти. И эта власть ощущается в каждом его жесте, в каждом слове.
Я ищу глазами Славу. Он сидит в третьем ряду, рядом со своей командой. Он тоже в костюме. Идеально скроенном, темно-сером. Белоснежная рубашка, узкий черный галстук. Он больше не похож ни на бунтаря-байкера, ни на гениального конструктора. Сейчас он как будто снова Вячеслав Форвард, как будто царевна-лягушка сбросила, наконец, свою кожу.
Сейчас он тот самый красавчик, с глянцевых обложек трехлетней давности.
Стильный. Успешный. И… чужой.
Пропасть между нами, которая и так была огромной, теперь кажется непреодолимой.
Он не смотрит на сцену, он смотрит на отца. У Славы совершенно непроницаемое лицо. Но я все равно замечаю, как напряжены его плечи, как сжаты в кулаки лежащие на коленях руки. Когда Павел Форвард заканчивает речь под гром аплодисментов и возвращается на свое место, он проходит мимо сына. Они не обмениваются ни словом, ни взглядом. Просто холодный, едва заметный кивок. И все. Между ним как будто холодная ледяная стена — почти такая же толстая, как теперь между ним и мной.
Потом выступает наши собственники — Шаталин, Мельник и Орлов. С Орловым я пересекалась чаще, он был тем, кто рискнул взять меня на должность ТОП-менеджера, несмотря на скромный, как для такой должности, послужной список. Наверное, поэтому, когда взгляд Орлова скользит по залу и натыкается на меня, он делает небольшую паузу и вставляет пару слов благодарности за организацию сегодняшнего мероприятия… мне.
Сидящая рядом Амина громко шепчет, что это очень круто.
Я поднимаюсь со своего места, принимаю полностью посвященный мне гром аплодисментов. Улыбаюсь, улыбаюсь еще шире, когда взгляд падает на сцену и сразу цепляется за белое от ярости лицо Юли — она, может, и сидит в первом ряду, но исключительно в роли болванчика.
Форвард-старший снова на меня смотрит — его ладони тоже отбивают ритм. Не такой энергичный, как общий, но все же. Особенно бросается на фоне делающего это как будто из-под палки Резника.
Я хочу посмотреть на Славу — для этого достаточно просто чуть-чуть повернуть голову.
Но… запрещаю себе даже это. Кажется, если посмотрю — все мои попытки принять наше «все закончилось» тут же сойдут на нет. И как только закончится это театральное шоу — я буду бегать по залу в отчаянных попытках вырвать хотя бы пять минут его внимания и попытаться объяснить свои вчерашние слова.
А может, это не такая уж и плохая идея?
Я возвращаюсь на стул, Орлов заканчивает речь. Передает слово остальным.
Потом наступает очередь Резника, но слушать его мне настолько не хочется, что я готова заплатить любые деньги за беруши.
— Он с тебя глаз не сводит… — шепчет на ухо Амина.
Я поджимаю губы. Она про Дубровского? Я держусь, не смотрю на него, даже когда это до смешного нелепо.
— Шикарный мужик, ой мамочки…. - продолжает моя помощница.
Это про Форварда. Я неопределенно дергаю подбородком и даю понять, что нам лучше сосредоточиться на происходящем на сцене, чтобы в камеры бегающих журналистов не попали наши болтающие непонятно о чем лица. Мелочи, но на них еще как обращают внимание — кто с каким лицом сидел, кто как улыбался, когда на сцене солировала очередная важная «шишка».
А потом ведущий, выдав заранее приготовленную и сдобренную шутку, объявляет следующего спикера, и волосы у меня на затылке медленно становятся дыбом.
— А сейчас я с огромным удовольствием хочу предоставить слово нашему ключевому европейскому партнеру! Главе международного фонда по инвестициям в «зеленые» технологии «Veridian Horizons»! Встречайте, Алина Вольская!
Мое сердце пропускает удар.
Вольская? Нет. Не может быть. Я помню каждый пункт программы, каждую фамилию в списке приглашенных.
Этого фонда там не было.
Этого имени там не было.
Но на сцену, под аплодисменты зала, действительно выходит она — но откуда-то из-за кулис, как будто все это время ждала, свой звездный час, намеренно скрывалась для большего эффекта.
Я на секунду зажмуриваюсь, надеясь, что этой смешной детской хитрости будет достаточно, чтобы образ роскошной блондинки исчез со сцены как туман. Но она все еще там. И почему-то сильно не похожа на ту ослепительную красотку с глянцевых фото, хотя все еще абсолютно так же красива. Просто теперь она выглядит как королева. В безупречном белом брючном костюме, который подчеркивает ее точеную фигуру. Длинные платиновые волосы уложены в гладкую, строгую прическу. Минимум макияжа, который только подчеркивает ее природную, ослепительную красоту. Огромные голубые глаза смотрят на зал уверенно и даже немножко властно.
Не знаю, что случилось с той напыщенной красоткой, о которой так яростно сплетничали «насекомые» с форума «Багиня», но сейчас на ее месте просто идеальная иллюстрация на тему женского успешного успеха. Она из мира Форвардов, Резников, генпрокуроров и политиков высших эшелонов власти. Эта «Алина Вольская» совершенно точно не тусуется в ночных клубах до потери пульса и не вываливается оттуда вусмерть пьяная и с безобразно размазанной по всему лицу помадой.
Она начинает говорить. У нее низкий, грудной голос, почему-то с легким французским акцентом — в определенных словах буква «р» характерно вибрирует, и мне с дикой завистью кажется, что она точно делает это не специально. Вольская говорит об экологии, об инвестициях, о будущем планеты. Она умная, обаятельная, убедительная.
Зал слушает ее, затаив дыхание.
А я смотрю на Славу.
Сначала он вообще никак на нее не реагирует.
Только на секунду, услышав знакомую фамилию, бросает взгляд на фигур в белом у микрофона, потом отворачивается, без намека на интерес или грусть, или что-то еще.
Но я даже не успеваю с облегчением выдохнуть, потому что он снова на нее смотрит.
На этот раз — медленно, очень медленно, как в кинематографическом эффекте, возвращается к ней взглядом. Как будто только теперь осознает, что это действительно она. Его выражение лица меняется. Ледяная маска исчезает, уступая место чему-то очень живому. Чему-то сложному и болезненному, но живому.
В какой-то момент своей речи — Алина не стесняется до конца использовать свой звездный час и говорит много, гораздо больше, чем обычно допускается по регламенту — она поворачивается к сидящим на сцене. Отсюда мне никак не увидеть, на кого именно направлен ее взгляд, но догадаться не сложно. Я вижу, что Слава тоже на нее смотрит. Не моргая, пристально, только хмурится. Выглядит… точно н разочарованным. Не как мужчина, который наткнулся на свою «бывшую» катастрофу, которую точно больше никогда не хотел бы видеть.
Между ними чувствуется целая история.
Это так очевидно, что даже Амина шепчет что-то вроде: «А они знакомы что ли?»
Мне приходится врубить свою любимую считалочку о том, что я — профи, что я поставила крест на служебных романах… Что «нас» никогда по-настоящему и не было, и ревновать, надумывать, что все могло быть иначе — это вершина глупости. Даже, возможно, большая, чем мой безрассудный роман с Резником.
Официальная часть, наконец, заканчивается. Зал взрывается новой волной аплодисментов.
Люди встают, начинают двигаться и смешиваться.
Начинается фуршет. Стеклянные двери в соседний зал распахиваются, открывая вид на столы, уставленные изысканными закусками, на сверкающие пирамиды из бокалов с шампанским, на суетливых официантов с выхолощенными лицами, которые с одинаковым почтением подают бокалы и канапе с икрой и важным правительственным чиновникам, и такой «мелочевке» как обычные ТОП-менеджеры.
Я остаюсь на своем месте еще несколько минут, пытаясь собраться с мыслями, заставить себя встать и влиться в эту гудящую, самодовольную толпу. Воздух густой и тяжелый, пропитанный запахом успеха, от которого меня немного подташнивает.
Я чувствую себя потерянной. Инородным телом в этом безупречно работающем механизме. Возможно потому, что мысленно уже смирилась с тем, что мои пути с этим блеском очень скоро разойдутся.
Машинально ищу его глазами. Славу. Его нигде нет — как сквозь землю провалился. Мой взгляд скользит по толпе, выхватывая знакомые лица, но его среди них нет. Зато я почти сразу наталкиваюсь на Алину. Она стоит в центре небольшого круга из солидных, упакованных в дорогие костюмы мужчин, и что-то оживленно им рассказывает, жестикулируя тонкой, изящной рукой. Она похожа на солнце, вокруг которого вращаются планеты. Она здесь своя. И от этого осознания во рту появляется горький привкус.
Но почему-то мне радостно от того, что Дубровского рядом с ней нет.
«Как будто это мешает им встретиться за кулисами «шоу» и вспомнить прошлое», — ядовито подсказывает моя внутренняя Майя-сука.
Я заставляю себя подняться. Нужно двигаться. Нужно играть роль. Улыбаться. Делать вид, что все в порядке. Плевать на Юлю, на Резника, на внезапно всплывшую как айсберг перед Титаником Вольскую. Не плевать только на Славу, но ему, похоже, все это претит и он решил с чистой совестью слиться. Шершень бы именно так и сделал.
Я беру с подноса проходящего мимо официанта бокал шампанского. Холодное стекло обжигает пальцы. Делаю глоток. Пузырьки шипят, царапают горло, но алкоголь на вкус как кислая, покалывающая язык вода.
Иду по залу, как лунатик, киваю знакомым, отвечаю на какие-то вопросы, которых даже не слышу. Мой мозг работает на автопилоте, выдавая стандартные, социально приемлемые реакции. А внутри как-то чертовски пусто. Наверное, просто сегодня именно тот пик усталости, который моя нервная система переварить уже не в состоянии, и меня просто «выключает», чтобы не перегорела окончательно, до состояния «не подлежит восстановлению».