— Мы отвлечем их, — бросил он Василию, — у тебя будет всего три-четыре минуты. Уберешь Усова, захватишь его спецуху и оружие, и в овраги. Там тебя подберет один из наших водил на «даймлере». Пошел!
Василий не прореагировал на слова полковника «уберешь Усова», он вспомнил их потом, в данный же момент он жил боем и думал, как выполнить задание чисто и быстро. Темп он включил, как только выбрался из машины управления — неприметного фургона с полосой на борту: «Перевозка грузов».
Сад пробежал за минуту.
Еще одна минута ушла на проникновение в коттедж Кочкина через окно кухни: рывок за решетку окна, удар по стеклу, прыжок внутрь.
Минута понадобилась на поиск Усова; помогла стрельба — Максим изредка огрызался короткими очередями из своего «вепря», лежа в холле первого этажа здания и не имея возможности передвигаться. Он был ранен в обе ноги — в бедро и голень. Услышав шум за спиной, он чуть было не влепил очередь в Василия, и тому пришлось в прыжке выбивать пистолет из рук ослабевшего «копа».
Глаза Усова расширились, он упал на спину, вжался в угол коридора, облизнул губы, бледнея.
— Давай кончай…
— Не дури. — Василий взял его за руку и за талию, рывком поднял, перебросил через плечо. — Потерпи, пока не выберемся, покарауль спину.
Пробежав коридором до кухни, Василий преодолел подсобку, кухню, где у плиты затаилась поварская прислуга, и выскочил во двор, готовый стрелять или драться. Ни того, ни другого делать не пришлось, охрана РСС практически прекратила существование, приехавшие остались позади, у фасада здания, а машины ОМОНа, судя по сиренам, еще только въезжали в Вороново со стороны шоссе.
Усов не шевелился, потеряв сознание от тряски, и Василию выпало тащить его на себе целых три километpa no лесу и оврагу, пока он не вышел к месту, где его ждал один из водителей КОП на пятиместном, ржавом, помятом донельзя «даймлере».
Когда они прибыли на базу в Бирюлево, встретивший машину Каледин стал сначала багровым, потом белым.
— Спасибо, — слабо улыбнулся Усов, когда его выносили из машины. — Я теперь твой должник.
— Сочтемся, — равнодушно ответил Василий, провожая взглядом носилки, не обращая внимания на переговаривающихся бойцов отряда, обступивших машину.
— Ты, герой! — раздался над ухом Василия сдавленный от бешенства голос Каледина. — Ты понимаешь, чем рисковал? Ты должен был… замести следы… твою мать!
— Пошел ты, полковник, — любезно ответил Василий. — Я в такие игры не играю. Эта была последней.
— Да я тебя… без суда и следствия! Наши законы ты знаешь…
Василий медленно повернул голову к полковнику, смерил его ничего не выражающим взглядом, и Каледин умолк.
НЕ БЫЛО ПЕЧАЛИ…
У директора Федеральной службы безопасности, коим после отставки Коваля стал начальник Управления «К» генерал-майор Владимир Алексеевич Бондарь, проблем хватало. Поэтому донесение соответствующих подразделений о нешуточном бое в Воронове, после которого там обнаружили одиннадцать трупов, повергло Владимира Алексеевича в состояние крайнего раздражения. В тот же день он вызвал к себе начальников Управления «Т» (по борьбе с терроризмом и бандитизмом) и «СО» (спецопераций).
Генералы Баканов и Первухин явились в кабинет минута в минуту, хотя оба ехали на Лубянку с разных концов города: один с Рязанского проспекта, другой из Крылатского. Насколько Первухин был высок, худ, лысоват, подобран, настолько Баканов был широк в кости, вальяжен и прочен. Вдобавок он носил усы. Но обоих генералов роднило умение быстро принимать решение и быстро действовать.
— Слушаю вас, товарищи генералы, — скрипучим голосом произнес директор ФСБ. — У меня на столе запрос Думы: когда мы остановим наконец волну терроризма, захлестнувшую страну? Что происходит? За две недели убиты четыре депутата, двадцать с лишним сотрудников спецслужб! Чем занимается ваша служба, Игорь Владимирович?
Генерал Баканов выдержал взгляд из-под косматых бровей, помолчал немного, потом сказал в обычном своем стиле:
— Работаем.
— Плохо работаете! Взяли убийц Забодыко?
— Их же «взяли»… «чистильщики».
— Я не уверен, что «чистильщики», — тихо заметил генерал Первухин.
— Вот именно! Кто-то вырезает весь киллер-центр, а мы даже не знаем, чьих это рук дело! А кто убил Бородкина, уже выяснили?
Баканов и Первухин переглянулись.
— Работали профессионалы…
— Это я и сам знаю! Кто именно? Из какой конторы? «СС»? «ККК»?
— Появилась третья сила, — все так же тихо сказал Первухин. — Явно не Сверхсистема, но и не «Чистилище», хотя работают эти люди сверхпрофессионально.
— Есть предположение… — через силу выдавил из себя Баканов, не любивший раскрывать карты раньше времени. — Кто-то из высшего эшелона создал команду для ликвидации потенциальных соперников…
— Чушь! Бородкин всегда сидел в стороне от всех политических разборок, не высовывался. Кочкин же был связан с известными нам криминальными структурами, ему шум тоже был ни к чему. Но убрали именно их. Почему?
Вопрос был из разряда риторических, и Баканов промолчал.
— Я согласен с мнением Игоря Владимировича, — сказал Первухин. — Какой-то очень большой человек на самом верху создал свою собственную команду. Вас не удивляет, Владимир Алексеевич, одно обстоятельство? Почему президент вдруг перестал теребить нас за убийства депутатов? Когда он вызывал вас в последний раз?
Коваль задумался, машинально закуривая.
— После убийства Забодыко, пожалуй…
— Потом убили Бородкина, Кочкина, Моремана, Винокура, Петросяна… и ничего? Где благородный гнев? Где разносы? Внеочередные заседания Совета безопасности? Почему не летят головы?
Директор ФСБ озадаченно разглядывал строгое лицо Первухина, и даже Баканов глянул на сослуживца с удивлением.
— Что ты хочешь этим сказать, Федор Ильич?
— Ничего, — последовал лаконичный ответ. — Я просто думаю.
— А поконкретней? Сказал «а», говори «б».
Начальник Управления спецопераций покачал головой. Он был достаточно умен, чтобы понимать: инициатива всегда наказуема, даже если ты просто размышляешь вслух. У него, конечно, была версия относительно волны смертей депутатов Госдумы и сотрудников спецподразделений, но высказывать ее до времени он не хотел.
— Не знаю, Владимир Алексеевич, данных недостаточно для конкретных выводов.
Директор ФСБ понял своего подчиненного, помрачнел.
— А когда будет достаточно? Когда ваша «третья сила» перестреляет половину парламента? — Он перевел взгляд на ерзавшего на стуле Баканова. — Генерал, чтоб через три дня у меня был результат по делу Кочкина! То, что президент не вызывает на ковер, еще ни о чем не говорит. Но головы полетят, я уверен. А вслед за моей…
— Понял, товарищ генерал! — вытянулся Баканов, вставая. — Разрешите выполнять?
Встал и Первухин, разглядывая над столом за спиной директора портрет президента в натуральную величину. Бондарь оглядел их, понимая чувства обоих, усмехнулся.
— Ладно, не тянитесь, исполнительных служак вы изображаете плохо. Работайте быстрее, генералы, ФСБ должна стоять над ситуацией, а не под ней. Ясно?
Начальники управлений молча наклонили головы.
— А вам, Федор Ильич, все же придется высказать свои соображения по поводу… э-э, «третьей силы». В письменной форме.
— Вряд ли у меня получится, — возразил Первухин. — Я исполнитель, а не аналитик.
— Идите.
Генералы вышли.
— Ну, что ты об этом думаешь? — закурил в коридоре Баканов. — Не было печали…
— Был такой польский писатель, Станислав Лем…
— Почему был? Он и сейчас живет, пишет.
— Я как-то читал его интервью, где он высказал мнение о политиках. Постой-ка, вспомню… Ага, он сказал так: политик не должен быть слишком умным. Очень умный политик видит, что большая часть стоящих перед ним задач совершенно неразрешима.
— Ну правильно.
— Эта формула вполне отражает уровень директора. Меня-то он зачем вызвал? Я действительно не аналитик и не следопыт. Хочет повесить «мертвяка»[186]?
— Вполне возможно. Пути отхода и ему нужны. Однако я о другом. Кому понадобилось создавать спецкоманду? Может, Коржанову?
Первухин иронически прищурился, и Баканов понял, что ответа не получит.
ОТКАЗ № 2
Несмотря на основательный опыт трансовых путешествий — по мировой линии рода Соболевых, во время которых Матвей как бы внедрялся в память своих предков и мог видеть мир прошлого их глазами, ему никак не удавалось опуститься по времени в прошлое ниже определенного предела: все его «погружения» заканчивались в телах Перволюдей — полульвов-полулюдей-полунасекомых. То есть, если брать определенный отрезок земной истории, период, в который попадал Матвей, соответствовал стыку протерозоя и кембрия — около пятисот пятидесяти миллионов лет назад, когда природа Земли после колоссальной встряски Изменения реальности снова испытала бурный всплеск жизни, и по суше наряду с первыми измененными Инсектами уже бродили гигантские рептилии, динозавры и быстро прогрессирующие отряды млекопитаклцих.
Все попытки Матвея «нырнуть» за предел Изменения — хотя бы на миллиард лет назад, в мир Инсектов — терпели неудачу.
Вот и на сей раз, погрузившись в трансовый сон, он выплыл из временного «водопада» в теле одного из своих первопредков, видимо курьера или разведчика, посланного каким-то из кланов Перволюдей в один из районов материка, где когда-то обитали Инсекты.
Вход в сон напоминал зеркало: Матвей как бы продавил телом отражающую поверхность, преодолел залитый светом проход, не обращая внимания на тихие шорохи, шепоты и вздохи, пережил состояние невесомости, потом приятной расслабляющей эйфории и превратился в стремительный поток энергии, пронизывающий пространство генной памяти отца, деда, прадеда…
Сознание в этом полете не участвовало, прочерчивая штриховую трассу смысловых вспышек. Личностью Матвея, его «я» управляло подсознание, и именно оно останавливало падение в прошлое, непостижимым образом внедряя душу Матвея, его сознание, память, интеллект, чувственную сферу в сознание одного из предков…