– Не сомневаюсь. Только не слишком ли быстро ты внедрился в «Стопкрим»?
– Я не внедрялся – меня просто вычислили и предложили работать на них. В общем, о моей причастности к «Смершу», как оказалось, знает, кроме вас и Анатольевича, по крайней мере еще один человек.
Ивакин крякнул, откинулся в кресле. Матвей поспешил его успокоить:
– Я не могу винить в утечке информации ни вас, ни начальников ГУБО. Человек, который вышел на меня и предложил работать на «Чистилище», скорее всего живет за гранью пяти чувств. Но об этом мы поговорим позже, я и сам еще не все понимаю. Батальон «Щит» потревожил я. Вывод: в похищении оружия из «Арсенала» участвовала команда «Щита». Я оставил на складе маяк и филера ММ, изъяв в качестве вещдока автомат «гном» и два пистолета «волк-2». Кстати, навел меня на «Щит», вернее, дал точные координаты тот же сотрудник «Чистилища».
Ивакин покачал головой:
– Навел тень на плетень… извини, это я себе. Честно говоря, таких удач я не понимаю. А если не понимаю – боюсь.
– Сэлф мейд, как говорят американцы: удача делается собственноручно. «Щит» теперь ваша забота. А у меня появился реальный шанс укусить мафию. Иными словами, я попробую выйти на Купол.
Ивакин молча выпил еще бутылку пива, поковырял остатки раков, отодвинул тарелку.
– Вообще-то, если дела обстоят так, как ты говоришь, можешь в любое время сойти с дистанции. Задание выполнено до команды «в ружье», естественно, свидетелей брать придется живыми. Дикой не хочет тобой рисковать и предложил дать «губошлепам» отбой.
Матвей посмотрел на Ивакина сквозь бокал.
– Борис Иванович, вы знаете меня достаточно хорошо…
– Потому и не согласился с шефом. Во-первых, ты первый перестанешь себя уважать, уйдя в тень, а во-вторых, руководители ГУБО поверили в тебя.
Неожиданно зазвонил телефон. Ивакин вздрогнул, с удивлением воззрился на белый аппарат фирмы «Саундизайн», соединявший в себе часы, будильник, магнитофон, радиоприемник и телефон. Заметил взгляд Матвея, кривовато улыбнулся:
– Синдром застигнутого врасплох любовника… Но мне никто не должен звонить. Вообще никто не должен звонить, это телефон моей личной «горячей линии».
– Как в анекдоте: не может быть, чтоб Петька помер, он нам еще должен. Возможно, это шеф?
Борис Иванович оценил шутку, снял трубку:
– Слушаю.
В трубке зачирикали воробьи отбоя.
Контрразведчики молча смотрели друг на друга.
Ровно в одиннадцать вечера Матвей нырнул в благоухавшую свежестью постель, предвкушая удовольствие чтения, и в этот момент дверной замок сыграл марш непрошеного гостя. Матвей замер, непроизвольно сжимаясь и вызывая секундный стресс. Но интуиция сигнала тревоги не подала: звонивший опасности не представлял. Напротив, пси-фон его был добрым и, судя по «цвету» ауры, сам нуждался в защите.
Недоумевая, Матвей накинул халат и открыл дверь. Перед ним стояла Кристина. Не то чтобы зареванная, но явно пустившая недавно слезу.
– Явление Криста народу, – сказал Матвей первое, что пришло в голову, встревожился: – Что случилось?
– Может быть, впустишь? – Кристина оглянулась, зябко передернув плечами. Матвей отступил в сторону, запер дверь. Кристина молча прошествовала в ванную, закрылась. Послышался плеск воды.
Почесав в затылке, он зажег газ на кухне, поставил чай, достал хлеб, масло, сыр, сделал бутерброды, и когда гостья, приведя себя в порядок, вошла в комнату, то увидела чай в пиалах, конфеты и бутерброды.
– Извини. – Девушка смутилась, перехватив его взгляд, уколовший голые коленки; одета она была в бело-голубой блузон, не годившийся для вечерних прогулок; на шее алела свежая царапина.
– Кошки? – Матвей придвинул второе кресло ближе к столу из полупрозрачного пластика. – Или зацепилась за что?
Кристина села, попытавшись натянуть блузон на колени.
– Жорж. Пристал вечером… – На глазах ее мгновенно набухли слезы. – Вдвоем с одним… девочек выгнали… Если бы не Катя… – Она не выдержала и разревелась. – Сказал: все равно будешь под… а твоему ха… хахалю ноги повыдергаю…
Матвей достал полотенце, молча опустился на колени и принялся вытирать лицо Кристины. Она уткнулась носом в его плечо, затихла. Потом обвила шею руками и поцеловала. Тогда он подхватил ее на руки, понес в спальню. На пороге она напряглась, вглядываясь в его лицо потемневшими глазами.
– Если боишься – не делай, – шепнул Матвей.
– А сделал – не бойся, – улыбнулась Кристина. – Старое студенческое правило, мне его уже сообщили.
– Я серьезно. Ведь ты меня не знаешь.
– Какой вы галантный кавалер, – фыркнула Кристина. – Только не думай, что я тороплюсь завести семью. Семья – это, по обыкновению, руины любви.
Теперь фыркнул Матвей, и они захохотали – шепотом, целуясь, сжимая друг друга в объятиях, растворяясь друг в друге, в разгорающемся огне страсти и нежности.
В два часа ночи они пили кофе с молоком. Кристина с влажными после душа волосами щеголяла в рубашке Матвея, а он перекинул через плечо простыню и теперь смахивал на молодого римского патриция. Гостья только теперь смогла разглядеть своего нового друга и подивиться текучей игре мышц при каждом движении. Удивительное ощущение силы и уверенности исходило от всего облика Матвея, передавалось девушке и вселяло спокойствие и радость.
– Вряд ли мы уснем после кофе, – застеснялась Кристина под красноречивым взглядом хозяина. – Кстати, ты все еще продолжаешь видеть свои сны?
– Не каждый день, но вижу.
– Я за это время прочитала массу литературы. По Лангедоку, в тебе заговорил паратекст, высшие письмена души, то есть глубокая психологическая программа. Ты или твой род закодированы, и, если окажешься слабее, можешь даже сойти с ума.
– Я уже сошел, – проворчал Матвей.
Кристина покраснела, но глаз не отвела.
– Ты, наверное, считаешь меня…
Матвей остановил ее поцелуем, унес поднос с кофейником и чашками. Пришел, погасил свет.
– Я лягу на диване, спи. Не боишься, что я глубоко… это… психический?
Девушка засмеялась, соскочила с кровати, потянула его за волосы, обняла.
– Я, может, тоже ведьма. Бабуля рассказывала, что у нас в роду даже шаманы были. Ложись рядом.
– Но тогда мы не уснем и без кофе.
– Я тебя усыплю, проснешься свежим как сквозняк.
Через секунду они снова целовались…
Уже под утро Кристина сказала сонным голосом:
– Можно я у тебя поживу? Не хочу возвращаться в общежитие… боюсь. Не прогонишь?
И он ответил не то, что хотел:
– Не бойся, никто тебя больше не тронет.
ИЗМЕНЕНИЕ СОСТОЯНИЯ СИСТЕМЫ
Кудрявого Жоржа Матвей отыскал вечером в общежитии на Университетской, бывшей Шверника, куда проник под видом студента. Но прежде он выяснил, что фамилия Жоржа Синявский и что отец его – зампредседателя Центробанка. После этого стали понятны амбиции кудрявого красавца, привыкшего ко всем благам цивилизации, культивирующего закон вседозволенности и поступившего в университет по звонку из «черно-белого дома» – здания правительства на Краснопресненской набережной.
Жорж веселился в компании пятикурсников на восьмом этаже, Матвей насчитал в комнате шестерых интеллигентов, двух мордоворотов – тех же «качков», которые встретили его у филфака, и четырех девиц, дымивших сигаретами «Мор». Устроились все, кто где мог: на двух кроватях, на диване и даже на тумбочках. На столе стояла бутылка «Абсолюта», ликер «Амаретто» и пиво, в качестве закуски – консервированная ветчина, колбаса и яблоки.
На вошедшего никто не обратил внимания, и Матвей, найдя в дыму ораторствующего, по обыкновению, Жоржа, пошел прямо к нему. Сказал, приятно улыбаясь:
– Узнаешь, красавчик?
Сидевшие рядом с Синявским девицы оторопело уставились на гостя, шум в комнате постепенно стих.
– Что еще за чучело? – лениво поинтересовался парень в рубашке нараспашку, демонстрируя волосатую грудь. – Чего ему надо?
– Схлопотать по фейсу, – отозвался Жорж, ставя стакан. – Феня, разберись с бобиком, сам к нам пришел.
Один из бугаев – телохранителей Жоржа стал подниматься, но Матвей ласково усадил его обратно легким с виду тычком пальцев в грудь, от которого «качок» тем не менее задохнулся и не сразу пришел в себя.
– Почеши спину, малыш. – Следующим движением Матвей врезал Жоржу тыльной стороной ладони по щеке, где еще виднелся синяк прошлой пощечины, так что тот слетел с дивана, взвыв от боли. – Еще раз позволишь – даже не гнусное предложение, упаси Господь! – а хотя бы косой взгляд в сторону нашей общей знакомой – покалечу! Усек, говнюк?
– Ах ты мерза… – вскочил второй громила… и сел с удивлением на лице, пропустив незаметный мгновенный выпад Матвея. Остальные ничего не поняли, взирая на происходящее сквозь дым.
– Ясно, – кивнул будущий филолог с волосатой грудью, – снова вумен вульгарис. Наш Жоржик где-то позарился на чужую юницу.
– Да ты, скотина, знаешь, кто я?! – завопил опомнившийся Жорж. – Я тебя в выгребной яме сгною, в болото засажу, я тебя, гад… – Синявский схватил стоявший на тумбочке утюг, двинулся на Матвея. – Попадание внутрь – смертельно, соображаешь? Убью!
Еще двое парней встали с кроватей, явно собираясь помочь товарищу, да и бугаи оклемались, уверенные в своей силе. И Матвей вынужден был применить превентивные меры воздействия.
Русбой, которым он владел в совершенстве, как и айкидо, основан на приемах нейтрализации противника без тяжелых травм. Поэтому Матвей использовал хаппо ундо[23] – принцип «движения на восемь сторон света» – лишь в приложении к тодомэ – пресечению атаки, в результате чего утюг из рук Жоржа перекочевал к нему, телохранители красавца улеглись на пол, а двое студентов залезли под стол. Движение в комнате прекратилось, шепот девушек стих, воцарилась полная тишина. Матвей аккуратно поставил утюг в тарелку с ветчиной, наставил палец на держащегося за руку Жоржа:
– Покой ценя, покой любя, ни ты меня, ни я тебя. О’кей, мальчуган? Же не компран па? Андестенд ми, май френд? Кивни, язык жестов я тоже понимаю. Вот и отлично. Теперь ты мой бенефициарий, а это значит, что я тебя предупредил, сопляк.