об отставке. А уже через два дня на его место был назначен президентом Владимир Алексеевич Бондарь, пятидесятилетний генерал-майор, начальник Управления «К» ФСБ, то есть собственно службы контрразведки. Это явилось неприятным ударом по самолюбию начальника Управления «Т» генерала Ельшина, который считал себя преемником Панова и сделал все от него зависящее, чтобы назначили на пост директора его. Однако этого не случилось. А узнай Генрих Герхардович, что помешал ему ближайший помощник Рыков Герман Довлатович, он был бы взбешен еще больше. Пребывая в таком состоянии весь день двадцать седьмого мая, генерал отказался от встречи с Первухиным, продолжавшим настаивать на расследовании факта невозвращения из Чечни его подчиненного, вызвал Ибрагимова и дал ему задание убрать всех свидетелей похода группы перехвата в Чечню.
– Шмеля тоже? – не удивился приказу майор.
– А чем он лучше других? – вызверился генерал. – К тому же у меня возникли подозрения, что он примкнул к враждебной коалиции.
– С чего вы взяли?
– Недавно у него на даче побывали кое-какие гости, а он об этом не сказал ни слова.
– Все равно на основании этого выносить приговор неразумно.
– Что такое, Хасан?! – удивился Ельшин. – Ты не заболел, часом? Из твоих уст слышать подобные речи по меньшей мере странно. Ты Шмеля пожалел? Он что, твой брат, сват, шурин, свояк?
– Нет, – отвел глаза Ибрагимов.
– Вот и выполняй. – Генерал отвернулся (разговор происходил в его рабочем кабинете, только не на Лубянке, а на семнадцатом этаже высотного здания на Сенной площади, принадлежащего «Куполу»). – Заодно подумай, как убрать руководство «Смерша».
– Всех? – лаконично спросил командир «Стикса».
– Ивакина и Дикого в первую очередь, их помощников потом. Кстати, учти, что по твоему следу Первухин запустил какую-то свою особую команду. Она может копнуть и в Чечне, так что готовь своих оперов на акцию. И вот еще что: последи-ка ты за Рыковым. Не нравится мне его активность в последнее время, зачастил он к Бондарю зачем-то.
– Сделаем.
– Иди.
Ибрагимов четко повернулся и вышел.
Ельшин же нарисовал на листе бумаги кружок, написал в центре фамилию «Рыков» и стал пририсовывать к окружности стрелки.
В это время сам Герман Довлатович делал почти то же самое, только на экране компьютера: рисовал квадратики и кружочки со стрелками – схему взаимодействия «Купола» во главе с боссом – Ельшиным со всеми властными структурами. Оторвал его от этого занятия телефонный звонок по сотовой связи. Звонил Бабуу-Сэнгэ:
– Доброе утро, Герман Довлатович. Возникли некоторые обстоятельства, помешавшие мне собрать совет. Но все равно поработали вы там хорошо, за что примите благодарность. Новый директор вашей ФСБ знает о той роли, которую сыграли вы в его назначении?
– Не знает, но работать с нами будет. Он человек Системы, только тем и интересен нам. Играет по правилам, отменный служака, способный предвидеть волю вождя и исполнить ее. Что касается других его заслуг, то это и не суть важно.
– Подобную характеристику можно дать всей правящей элите. Прекрасно. Юрий Венедиктович все еще оказывает влияние на президента, что весьма увеличивает наши возможности. Петр Адамович и Виктор Викторович нашли способ усилить давление на Думу, что также немного усиливает возможности регуляции соцсреды. Все идет нормально.
– Вы не сказали, чем должен заниматься я.
– Разве? – удивился координатор Союза Девяти. – Я думал, вы поняли. Разве вы не согласовали с Юрьевым вопрос влияния на непосвященного Соболева? Вот и занимайтесь им. По моим сведениям, он собрался в Чечню, чтобы вызволить из неволи своего приятеля. Воспользуйтесь случаем.
Со струнным аккордом кодирующего устройства связь оборвалась.
Рыков некоторое время слушал гудение фона в трубке, потом набрал номер секретного канала Носового:
– Хейно Яанович? Рыков говорит. Как здоровье?
– Говори по делу, – кисло отозвался будущий босс «Купола».
– Я и говорю. Как идет формирование СС? – Герман Довлатович имел в виду Сверхсистему, в которую постепенно превращался «Купол».
– Нормально, – ответил Носовой. – А как себя чувствует СК? – Хейно Яанович имел в виду «Стопкрим». – Говорят, от вас ушел очень ценный работник.
Рыков не удивился осведомленности кардинала, но пережил неприятную минуту проглатывания горькой пилюли.
– Мы чистим ряды, – ответил он наконец. – Хейно, у тебя есть связь с Шароевым?
– Везирханом или Безумным?
– Старшим.
– Зачем тебе это знать?
– Мне надо поговорить с ним.
– О чем?
Рыков помолчал, переживая острое желание выругаться.
– В Чечню направляется объект «волны выключения», надо предупредить Шароева.
– Если речь идет о Соболеве, то Везирхан знает. Кстати, операция по вызову Соболева в Чечню – его рук дело. Этот человек нужен Везирхану.
– Мне тоже.
– Моей помощи не жди. Могу разве дать канал связи с Шароевым, а дальше сам.
– И за это спасибо. В долгу не останусь.
Носовой продиктовал восемь цифр и отключился. Рыков посидел немного с трубкой в руке, глядя на нее, как на змею, потом пожал плечами и выключил телефон. Он знал, что ему еще предстоит убирать Носового со своего пути, только не видел пока способа.
Самандар приехал в Рязань на следующий день после звонка Парамонова, благо появился повод повидаться с Ульяной.
Посвященные встретились в доме родственников Ивана Терентьевича, сначала вдвоем, потом к ним присоединилась Ульяна Митина, позвонившая Парамонову сразу после появления Самандара: она обладала тонкой чувствительностью к изменениям ориентированных на нее энергий.
Майский день располагал к отдыху, температура к одиннадцати часам дня поднялась до двадцати двух градусов, и Ульяна предложила даже пойти на речку позагорать и искупаться, но мужчины отказались, снисходительно переглянувшись: что возьмешь с девчонки? Хотя оба знали, что их подруга только выглядит на восемнадцать.
Сели пить чай в горнице, подвинув стол поближе к открытым окнам, через которые в просторную залу проникали запахи цветущей сирени, свежей зелени, близкого леса и реки. Дом хозяина, Харлампия Игнатовича Преснякова, троюродного дяди Ивана Терентьевича, был, как и все дома здешнего частного сектора, деревянный, старый, без особых архитектурных излишеств – мансард, фронтонов, башен, застекленных веранд и террас. Строили его век назад, но строили добротно, и внутри он был просторен, светел и чист. Зимой в нем было тепло, летом прохладно.
– Так я и не понял, кто такой Матвей Соболев, – сказал бесстрастный, как всегда, Самандар, одетый в строгий светло-серый костюм с однотонным галстуком.
– Ангел необъяснимого, – усмехнулся Иван Терентьевич, в отличие от Вахида Тожиевича одетый по-домашнему в холщовые штаны и старую, выцветшую футболку. Ульяна летом предпочитала носить джинсовую юбочку и майку, смотреть на нее было приятно.
– А может быть, демон необъяснимого? – усмехнулся в ответ Самандар, ревниво относившийся ко всем новым знакомствам Ульяны. – Что, если он работает на Конкере?
– Нет, – убежденно не согласилась Ульяна. – Он светлый идущий, и я уверена, что он говорил правду. Зло деятельно и энергично, ему надо давать отпор на всех уровнях, в том числе и на нашем, и нам просто надо определиться, какие методы противления злу мы изберем. Но Матвей прав: высидеть в своей «экологической нише», только лишь наблюдая за падением Закона возмездия, мы не сможем.
Мужчины переглянулись.
– Девочке хочется кусаться, – констатировал Самандар.
– Девочке хочется жить, не краснея за свое ничегонеделание, даже если это будет связано с тревогами и опасностью. В жизни каждого человека должны быть хотя бы маленькие радости и удовольствия, иначе она теряет смысл. Вот и давайте доставим себе радость – поможем хорошему человеку.
– Не убежден, что он хороший человек, – пробурчал Вахид Тожиевич. – Мы еще как следует не постигли иерархию Сил Круга, а уже пытаемся вмешаться в деятельность Посвященных II ступени, не говоря о мастерах высших планов. Если мы влезем в их разборки, костей не соберем. Да и вообще, какое нам дело до проблем этого вашего Соболева? Пусть сам их решает. За мной в молодые годы никто не ухаживал.
– А хочется? – прищурился Парамонов.
Самандар поймал веселый взгляд Ульяны, проворчал тоном ниже:
– А кому не хочется?
– Это явный признак старения, – огорчился Иван Терентьевич, – когда хочется, чтобы за тобой ухаживали.
Ульяна прыснула.
– Я не знала, что Вахид так стар. А кстати, мужчины, я никогда не интересовалась, сколько вам лет.
– Мне сорок пять, – не моргнув глазом ответил Парамонов, которому пошел на самом деле семьдесят второй. – А ему за сто перевалило, пора и о пенсии подумать.
Ульяна снова прыснула.
– Не нравится мне, когда ты шутишь, – мрачно проговорил Самандар. – Обязательно потом что-нибудь случается нехорошее.
Внезапно всем троим показалось, что на них кто-то посмотрел, внимательно и с надеждой. Посвященные замолчали, переглядываясь, в это время в сенях стукнула дверь – хозяин кого-то впустил. Несколько секунд был слышен разговор Харлампия Игнатовича с гостем, вернее, с гостьей, потом он открыл дверь в горницу и сказал дребезжащим баском:
– А тут к вам пришли, Иван. – Отступил в сторону. – Проходи, милая, здесь они.
В дом вошла очень красивая девушка с каким-то светлым, чуть ли не светящимся лицом, одетая в кофточку-паутинку и белую короткую юбку, открывающую стройные, точеные ноги. Она поклонилась разглядывающим ее Посвященным, бросив короткие взгляды на Самандара и Парамонова, потом выпрямилась и глянула на Ульяну. Некоторое время девушки смотрели друг на друга с любопытством и ожиданием, оценивающе, и вдруг Ульяна с изумлением узнала в гостье ту женщину в белых одеждах, которую видела во сне. Не совсем ту, были и отличия – в овале лица, рисунке губ, цвете глаз, но что-то роднило их столь сильно, что не оставалось сомнений: женщина из сна, идущая за процессией с прикованным к помосту Соболевым, и эта юная леди имели родство.