– Калеб прав, – сдавленно произносит Лео. – Он заслуживает смерти.
– Ты хочешь, чтобы цикл продолжился? – спокойно и сдержанно спрашивает Бен. – Потому что так и произойдет, если ты убьешь его голыми руками. К чему это приведет?
Умный взгляд Бена впивается в Лео, и они молча общаются, пока лицо Джино приобретает прелестный синий оттенок.
Если бы это зависело от меня, я не возражала бы против его скорой кончины.
Джино убил моего ребенка, и я его не простила. Хотя он сказал, что поверил моей лжи насчет насильника, но все равно винил меня. Он превратился из мужчины, которого я считала готовым к компромиссу, в холодного, сурового, отстраненного мужа, упорно стремящегося держать дистанцию со мной.
Это был момент, когда наш брак умер, и я не лишилась бы сна, убей Лео его сейчас.
Но рядом со мной дрожит Джошуа, и хотя Калеб произнес воинственные слова, я знаю, он не желает своему отцу смерти. Не взаправду. Если Лео убьет Джино, он подпишет себе смертный приговор и спровоцирует войну, потому что нет сомнений, что Греко используют это для своей выгоды.
– Бенни прав. – Я отхожу от сыновей и подхожу к трем мужчинам. – Не так, любимый.
Я кладу ладонь на руку Лео и резко тяну.
Он неохотно опускает руки, стоя перед моим мужем и кипя от нерастраченной ярости. Я глажу его по спине, и Лео подается ко мне, обнимая за талию одной рукой.
– Думаю, будет лучше, если мы с Джино продолжим этот разговор у меня в кабинете, – предлагает Бен, и я знаю, что это не просто желание разрядить обстановку.
Он дает мне время с Лео. Драгоценное время, необходимое нам, потому что я вижу боль в глазах любимого, и вижу, как эта новость потрясла его. Также мне нужно поговорить с сыновьями. Сегодняшний день принес много откровений, и нам надо их обсудить.
– Я хочу совместную опеку, – сверлю Джино вызывающим взглядом.
– Мой переезд в Чикаго исключен. – Калеб скрещивает руки на груди. – Я остаюсь с мамой. Если никогда больше тебя не увижу, то умру счастливым.
Лицо Джино искажается от боли, но лишь на мгновение.
– Мальчикам нравится их школа, и здесь их друзья. Разреши им жить со мной на неделе, и если они захотят видеться с тобой по выходным, то смогут прилететь.
Я пытаюсь отодвинуть свои эмоции в сторону и сделать то, что правильно для близнецов. Калеб со временем тоже может передумать.
– Можешь забыть о нашем существовании, – говорит он. – Ты и так уже сделал это с тех пор, как переехал в Чикаго. Женись на своей шлюхе и оставь нас в покое.
– Следи за языком, – рявкает Джино. – Я все еще твой отец.
– Только на словах, – возражает Калеб. – Именно мама всегда была рядом. А ты никогда.
Это не совсем правда, но в отношении сыновей Джино действительно был невнимателен и теперь расплачивается за это. Джошуа молчит, но я знаю, что он принимает все близко к сердцу. Я подхожу к нему и притягиваю к себе. Сынок цепляется за меня, прижимаясь подбородком к моей макушке. Оба мальчика так выросли, что теперь выше меня.
– Разговор не окончен. – Джино пронзает сына мрачным взглядом. – Пока я еду с Беном уладить детали нашего соглашения. Вернусь завтра поговорить с вами обоими.
Брандо остается с нами, а Нарио и Чиро, забрав свое оружие, уходят с Беном и Джино. С их уходом дышать становится легче.
– На кухне есть маффины, и я сделала свежий апельсиновый сок, – говорю я сыновьям. – Идите подождите меня там. Мне надо несколько минут с Лео наедине.
Джошуа высвобождается из моих объятий, и я целую его в щеку, после чего обнимаю Калеба. Он напряжен словно натянутая тетива, и я знаю, что его переполняют эмоции.
– Я люблю тебя. – Целую его в лоб. – Все будет хорошо.
Сын уходит, не произнеся ни слова.
Я робко подхожу к взволнованному Лео.
– Давай поговорим на балконе.
Лео идет следом за мной к двойным дверям на балкон, который опоясывает наш пентхаус. Еще тепло для конца сентября, но на такой высоте довольно сильный ветер, так что я обнимаю себя руками, чтобы прогнать холод, который доходит до самых костей.
Сажусь на плетеный диван, и Лео следует моему примеру. Его мрачное молчание тревожит, и у него такой вид, будто на его плечах вся тяжесть мира.
– Прости, что никогда не говорила тебе, – шепчу, борясь со слезами, от которых щиплет глаза. – Я хотела, но была очень напугана.
Лео поднимает на меня напряженный взгляд:
– Поверить не могу, что ты была беременна и скрыла это. Поверить не могу, что ты прошла через все одна.
– Я не видела другого выхода, Лео. Знала, что, если скажу тебе, ты захочешь сбежать или выступишь против Джино, и в итоге мы все умрем.
– Ты даже не дала мне шанса, Наталия. Ты просто исключила меня из решения, а потом этот ублюдок…
Он прячет лицо в ладонях, и его плечи тяжело поднимаются.
– Я все еще помню… – шепчу, поднося руку к своему плоскому животу. – Момент, когда из меня вырвали нашего ребенка. – По моему лицу катятся слезы. – Я кричала и плакала все время, умоляя Джино не делать этого, но он лишь помог доктору привязать меня. Тогда я поклялась, что никогда не прощу его и никогда не подарю ему ребенка. Я не хотела носить малыша под сердцем, если он не от тебя.
Меня душат рыдания, и тело сотрясает дрожь.
Лео резко поднимает голову с немым вопросом и обнимает меня. Я позволяю ему утешать меня, и, хотя способ, каким все стало известно, ужасен, ни капли не жалею, что теперь он знает.
– Я тайком установила внутриматочную спираль, – продолжаю объяснять. – Джино злился, что я не могу забеременеть, и хотел отправить меня на обследование. Я соврала ему, что после насильственного незаконного аборта, вероятно, стала бесплодной и что обследование только вызовет вопросы, так что он отказался от этой идеи, приняв мои объяснения.
– Я хочу его убить, – рычит Лео. – Всегда хотел его прикончить, но это? – В его глазах стоят злые слезы. – Это непростительно, и он должен умереть.
Качаю головой.
– Нет, Лео. – Беру его лицо в ладони. – Нельзя жить прошлым. Пришло время оставить его позади и двигаться вперед. Только так мы сможем быть вместе. У нас есть будущее. Будущее, включающее детей, если ты этого хочешь.
– Господи, Нат. – Лео выворачивается из моих рук и, встав, начинает ходить туда-сюда. – Как ты можешь это говорить? Я только что узнал, что ты была беременна моим ребенком и эта мразь насильно сделала тебе аборт! – кричит он. – Я не могу забыть это. Не могу отпустить. Я даже думать не могу о других детях. – Он хватается за волосы. – Мне надо идти. Проветрить голову и подумать.
Я встаю.
– Лео, пожалуйста… Мне очень жаль.
По моему лицу струятся слезы.
Он подходит и притягивает меня к себе.
– Я знаю, – произносит уже не таким злым голосом. – И ни в чем тебя не виню, Нат. Ты была молода и поступила так, как считала нужным. Я все это понимаю. И лишь злюсь на себя за то, что поставил тебя в такое положение, и ненавижу этого ублюдка за то, что он с тобой сотворил. За все, что сделал тебе за прошедшие одиннадцать лет. Особенно за это. – Он отстраняется, целуя меня в лоб. – Это обрушилось на меня неожиданно, и просто нужно время, чтобы переварить.
– Я не могу потерять тебя… Не снова.
– Тихо, детка. – Он нежно целует меня. – Ты меня не потеряла. Мне больно, и нужно время, чтобы осознать это, но я никуда не денусь.
От его слов я расслабляюсь, крепче обнимая за шею.
– Я люблю тебя, Лео.
– И я тебя люблю. – Он еще раз целует меня и отстраняется. – Не покидай квартиру без звонка от меня или Бена. Брандо тебя защитит. Я позвоню специалисту, чтобы сменил замки, потому что не доверяю этому подонку. Просто продержись, пока я или Бен не придем за тобой.
Я киваю, соглашаясь без проблем. На меня наваливается усталость, но надо еще поговорить с мальчиками.
Провожаю Лео до двери и обнимаю в последний раз, прежде чем закрыть дверь и задвинуть щеколду.
Джошуа и Калеб молча сидят за кухонным столом. Я наливаю себе кофе и сажусь, глядя на обоих своих сыновей.
– Мне жаль, что вам пришлось услышать все это. Что пришлось узнать то, что вы узнали, таким образом.
– Это правда? – спрашивает Джошуа. – У папы в Чикаго другая женщина?
Я киваю.
– Как он мог поступить так с тобой?
– Любовь – сложная штука.
Я нарочно отвечаю расплывчато, потому что не хочу врать им, но и правду сказать не могу. Не хочу быть причиной, по которой они откажутся разговаривать с отцом.
– Любовь для слабаков, – говорит Калеб. – Я никогда не влюблюсь.
– Ты не знаешь, от чего отказываешься, – возражает Джошуа, говоря как настоящий томящийся от любви подросток. У него даже на лице появляется мечтательное выражение, но он тут же становится серьезным, когда поворачивается ко мне. – Я ненавижу, что папа не проявлял любовь к тебе. – Он сжимает мою руку. – Я видел это, и это всегда меня расстраивало.
– Я тоже, – говорит Калеб. – И что с ним не так? Ты красивая и добрая, и к тому же готовишь лучший яблочный пирог.
Смеюсь, наклоняясь поцеловать своих мальчиков в щеки.
– Вы оба окружаете меня любовью, и это помогало мне держаться в трудные дни гораздо больше, чем вы думаете.
– Все равно не понимаю, как папа мог тебе изменить. Это позорно и неуважительно.
Господи, я очень надеюсь, что Джошуа придерживается этих ценностей.
– Все так делают, – отмахивается Калеб. – Доны так делают.
– Не все, – поправляю я. – Ваш дядя Бен верен Сьерре, и многие посвященные не заводят романов на стороне и не ходят к шлюхам.
– Я буду как дядя Бен, – говорит Джошуа. – Я никогда не смогу изменить Беттине.
Калеб фыркает, закатив глаза:
– Она горячая девчонка, бро, но и только. Ты же не собираешься на ней жениться.
Лицо Джошуа становится красным, и я вмешиваюсь, пока не завязалась драка.
– Калеб, не говори так о девушке своего брата. О любой женщине, если на то пошло. Я учила тебя уважению.
Он трет нос, слегка оробев: