Кусает губу и погружается в меню, но я прекрасно вижу, что она заставляет
себя помалкивать изо всех сил. Искать темы для разговоров для нее не
проблема, это я уже отлично уяснил. Как и то, что она была права — ее
оценки занижались. Диктовать Алёне рекомендации в отношении одной
единственной студентки я не могу, поэтому пришлось переоценить
нескольких, а если ситуация не выправится… что ж, на этот случай у меня
есть новый просторный кабинет.
Взяв со стола свое меню, предполагаю:
— Хочешь что-то спросить?
Подняв на меня глаза, интересуется как бы между делом:
— У нас… эм-м-м… свидание?
Всерьез задумываюсь.
Юмор ситуации заключается в том, что ни единому человеку вокруг не
пришло бы в голову, что у нас может быть “свидание”. И это отсылает к
причинам, по которым никакого, твою мать, свидания у нас быть априори
не должно.
— Предлагаю оставить этот вопрос открытым, — смотрю на нее поверх
меню.
Рыжие тонкие брови сходятся на переносице. Кажется это означает, что
мое предложение отклоняется. С интересом наблюдаю за тем, как
вращаются колесики в ее голове и дуются губы.
Девчонка.
— Мне овощное пюре и печень… — вручает подошедшей официантке
меню. — Латте с карамелью и… один “Медовый месяц”. Спасибо.
— Стейк, овощной салат и бутылку минеральной воды, — отдаю свое
меню, складывая на груди руки.
Метнув в меня взгляд исподлобья, Люба отворачивается к окну, за которым
метёт.
Не могу перестать на нее смотреть. И это не в первый раз. Черт…
— Хотите сыграть в игру? — спрашивает деловым тоном, продолжая
смотреть на то, как мою машину прямо на глазах засыпает по самую крышу.
Ее щеки заметно розовеют.
— В игру? — переспрашиваю.
— Да, — переводит на меня глаза. — Если я выиграю, вы меня поцелуете.
Я должен был догадаться.
“Девятнадцать лет”, — напоминаю себе. — “Че ты хотел?”
Игры в поцелуи. Ладно. Предположим.
— Этой игрой ты предлагаешь закрыть вопрос “свидания”? — интересуюсь.
— Это называется “гамбит”, — растягивает в фальшивой улыбке губы. —
Ход, чтобы сдвинуть игру с мёртвой точки.
Не совсем так, но мне без разницы, как “это” называется. Ее рот — это то, чего мне хочется и без всяких игр с тех пор, как увидел его две недели
назад.
— А если выиграю я? — просто из любопытства.
— М… — пожимает она плечом. — Тогда я вас поцелую.
Выгибаю брови.
— У этой игры существуют альтернативные версии?
— Нет.
В голубых глазах пляшут фейерверки.
Вздохнув, осматриваю полупустой зал.
Отшиб города в разгар новогодних праздников. Самое “то”, чтобы сыграть в
игру, в которой я собираюсь прицельно и взвешенно проиграть.
Глава 23. Романов
Встав со стула, разворачиваю его и ставлю рядом с Любой, чтобы свести
наше положение в пространстве к позиции “лицом к лицу”.
— Начнем? — сажусь на стул, положив на колени локти.
Теребя черный атласный бант блузки, разворачивается ко мне вместе со
своим стулом и, вытянув шею, смотрит на зал за моей спиной, а потом на
меня.
К горящим щекам добавился блеск в глазах.
Ее волнение я мог бы пощупать пальцами, до того оно очевидное. Я был
бы последним брехуном, если бы сказал, что сам не волнуюсь. Я волнуюсь, и еще как, потому что с трудом могу припомнить, когда целовал женщину
ради поцелуя, а не ради секса. Черт. Если исходить из этой логики, я не
делал этого долбаную кучу лет. Рот Яны оказался в моих трусах раньше, чем мы допили первую бутылку шампанского из моих марочных запасов.
Чертовски соблазнительно облизнув губы, Люба хватается пальцами за
сидушку деревянного стула, не забыв бросить взгляд на свои колени между
моих разведенных ног. Заглянув в мои глаза, очень тихо говорит:
— Я меня есть тату.
— Кхм… чего? — переспрашиваю, застигнутый врасплох таким поворотом
событий.
Не найдя ничего лучшего, машинально осматриваю ее тело.
В голову приходит абсолютно тупая мысль о том, что эта новость мне не
особо нравится. Ее кожа матово-белая и, твою мать, я бы не хотел, чтобы
где-то на этой коже присутствовало что-то инородное.
— Тату… — повторяет громче.
— Ясно, — смотрю в ее глаза, которые смотрят на мои губы.
Если она хотела с размаху ментально садануть мне между ног, то у нее это
получилось. Тату, твою мать. Я старею, потому что единственная игра, до
которой мог бы додуматься сам, это спросить столицу Анголы.
— Если угадаете где, вы выиграли, — шелестит тонким голосом.
— Люба, — говорю вкрадчиво и немного раздраженно. — Хватит мне
“выкать”.
— Как скажите, Александр Андреевич…
Сделав глубокий вдох и потрепав свои волосы, спрашиваю:
— И сколько у меня попыток?
— Эм… — ерзает по стулу. — Три…
Отлично. Три попытки на то, чтобы найти места, в которых тату у нее быть
не может.
Удачи, Романов.
Наклонив голову, смотрю в пол и чистосердечно веселюсь.
Я вошел во вкус ее игр раньше, чем успел впасть хоть в какой-то скепсис.
Кажется, я всерьез переоценил свою “зрелость” как мужика и как индивида.
Подняв голову, расслабляюсь и сцепляю в замок руки. Медленно и никуда
не торопясь осматриваю ее тело с прищуром, от которого она снова ерзает
по стулу. Затаившись, смотрит на меня исподлобья.
— Маленькая или большая? — уточняю.
— Не известно… — пожимает плечом.
Улыбаюсь.
Конечно же маленькая.
Думаю, ее бешеный брат открутил бы ей башку, если бы она набила купола
во всю спину.
Какие у них отношения?
Она не выглядит заброшенной или морально задавленной. Она выглядит
как девушка, которая не стесняется испросить совместное селфи у мэра, или бросить мне в лицо обвинение в том, что я хреново управляюсь на
своей кафедре. Этот максимализм как раз то, что отличает нас друг от
друга. Свой максимализм я оставил где-то далеко позади.
Смотрю на маленькие острые колени, обтянутые черными плотными
колготками, возвращаюсь к кружевному лифику под белой блузкой, к ее
глухому вороту и хитрым глазам владелицы, которые наблюдают за мной
неотрывно.
Скорее всего, этот придурок, ее брат, вообще не в курсе. Это сужает круг
поисков, и я чувствую себя королем дедукции, с азартом собираясь
прогуляться по минному полю.
Опустив вниз руку, касаюсь пальцами внешней стороны ее лодыжки через
замшевый рыжий сапог.
— Здесь?
Отрицательно мотает головой, провожая мою руку взглядом.
Разумеется не здесь. С учетом ее любви к деталям, этот вопрос просто
чертова головоломка.
Проехавшись пальцами вверх, накрываю ладонью коленку.
Ее бедра вздрагивают, и мое тело откликается мгновенно.
— А у ва… тебя… есть тату? — выдыхает Люба.
— Есть, — тяну руку вверх по клетчатой юбке, очерчивая бедро, и
останавливаюсь на ягодице.
— Здесь?
Приоткрыв губы, смотрит на мою руку.
Даже без микроскопа вижу, как бьется жилка на ее шее.
— Нет…
За спиной кто-то скрипит стулом. Нам обоим плевать, но я должен быть
более дальновидным. Со всей ясностью понимаю, что эта игра слишком
интересная, чтобы заканчивать ее в угоду моим низменным желаниям, поэтому, убрав с ее задницы свою руку, выпрямляюсь и говорю:
— Мне нужен тайм-аут.
Глава 24. Романов
Округлив глаза, Люба поднимает их вслед за мной, когда встаю и, прихватив свой стул, возвращаюсь на место. Плюхнувшись на него, с
весельем наблюдаю смену настроений на ее лице. От растерянности до
протеста, который она выражает, стреляя в меня возмущенным взглядом.
Усмехнувшись, обращаюсь к возникшей у стола официантке:
— Принесите счет.
Расставляя тарелки и раскладывая приборы, спрашивает:
— Карта или наличные?
— Карта, — смотрю на Любу, устраиваясь поудобнее.
То есть так, чтобы последствия нашей прелюдии не очень сильно давили
ниже пояса, особенно когда она смотрит на меня, снова дуя свои губы и
дыша так, что трепещут крылья маленького прямого носа.
Этот пит-стоп меня ни фига не радует, но попробовать ее на вкус я бы
предпочел без свидетелей, особенно когда сонное спокойствие вокруг нас
нарушает ввалившаяся в кафе толпа народа, нагруженная детьми и
ледянками. Не могу сказать, что это вернуло меня в реальность. Моя
реальность полностью сконцентрирована на сидящей рядом девушке, и все
о чем я сейчас думаю, так это о том, куда все эти чертовы игры нас заведут.
Сдув со лба прядь волос, Люба хватает маленькую столовую ложку и
вгоняет ее в присыпанное шоколадной крошкой пирожное, говоря:
— Приятного аппетита.
— И тебе, — взяв приборы, набрасываюсь на свой стейк.
Перестав жевать, наблюдая за тем, как она расправляется с пирожным и
только после этого принимается за нормальную еду.
Что за?..
Легкость, с которой она провернула эту несусветную хренатень, оставляет
на моем лице неизгладимый отпечаток. Увидев его, откашливается и
замечает:
— Суфле у них не очень.
— М-м-м… — тяну, стараясь не поперхнуться. — Может оно лучше заходит
на десерт?
— А вы… кхм… ты… — трясет головой. — Ты что, всегда следуешь
правилам?
— Если бы я им следовал, нас бы здесь не было.
Посмотрев мне в глаза, обещает:
— Я никому не скажу.
Я не сомневаюсь в том, что она прекрасно осознает положение вещей и то, что приватность происходящего идет по умолчанию.
Молча отпив воды из стакана, проверяю время. Почти три дня.
Поймав мой взгляд на своем лице, отодвигает тарелку и тихо произносит:
— Я все.
Это мало похоже на нормальный прием пищи. Кроме некатирующегося
суфле она толком ничего не съела, и что-то мне подсказывает, что для нее