стейком форели, потому что в отличии от нашего мэра, у меня дома ни
фига “пожрать” нет.
— Ты на юбилей губера пойдешь?
— Пойду…
— Я в командировке буду. Пригласительный есть?
— Не-а…
— Тебе один?
Глубоко задумавшись, взвешиваю ситуацию.
Еще две недели назад я бы без раздумий предложил Марго составить мне
компанию, потому что ходить на подобные мероприятия одному не самый
комфортный вариант. И даже несмотря на то, что она вряд ли согласилась
бы присесть со мной на одном поле после того, как я продинамил ее в
новогоднюю ночь, я бы мог обратиться к ней с таким предложением.
Моя проблема заключается в другом.
В том, что ее рука на моей ширинке меня больше не интересует. У меня в
штанах уже два дня шарит другая рука. И я пустил ее туда прекрасно
понимая последствия. Они таковы, что я не могу взять с собой Любу на
юбилей губера. Я, твою мать, даже в ресторан ее с собой взять не могу.
Блукаю глазами по залу, владельцем которого является друг моего детства.
Две недели после открытия, поэтому зал битком.
Я в этом городе родился, вырос и функционировал слишком долго, чтобы в
набитом битком зале нового ресторана не встретить знакомых лиц. То же
самое касается и Руса. Я даже мог бы сказать, что нас с ним в этом городе
каждая собака знает, и появиться здесь или в любом другом соизмеримом
месте с Любой — это значит напылить так, что я вовек не отмоюсь.
Если бы Чернышев узнал чем и с кем я занимаюсь, он бы решил, что у
меня гребаное клиническое недержание. И я бы не смог ни хрена ему
возразить, потому что сам ни хрена не понимаю, но о том, чтобы всерьез
пустить девятнадцатилетнюю студентку в свою жизнь и речи быть не может.
Я должен донести до нее это, прежде чем ввяжусь в очередную игру, после
которой она окажется подо мной голая в реальности.
— В общем определишься, свяжись с Раисой, — ныряет Руслан в свой
телефон.
— Оке’й, — бормочу себе под нос, посмотрев на часы.
Половина пятого вечера, и у меня висит непрочитанное сообщение, которое я не заметил.
— Как у Оли дела? — интересуется Чернышев.
— Нормально…
“Это Люба. Это мой новый номер” , — читаю на экране.
— Сын сказал, ее какой-то мужик с работы подвозит.
— Не в курсе…
“А старый чем не угодил?” , — пишу я.
“Мировой разум приказал сменить”, — отвечает она. — “У того цифры
были не в гармонии”
Мировой разум значит.
Почесав бороду, улыбаюсь.
“Теперь все в гармонии?”, — судя по последним цифрам ее нового номера, гармонией там и не пахнет. Четыре нечетных цифры, которые ни в сумме
ни по отдельности не кратны друг другу.
“Другой был еще хуже”, — пишет Люба.
“Понятно”, — поднимаю глаза, продолжая ухмыляться.
На лице Чернышева выражение тупейшего снисходительного удивления.
Осознаю себя последним придурком, который в отрыве от реальности
лыбится собственному телефону.
Свою личную жизнь мы с Русом обсуждаем крайне редко, хотя вряд ли я
смог бы обсудить ее даже в самой легкой форме с кем-то, кроме него. Тем
не менее, твою мать, у меня появился секрет, как у какого-то пубертатника
или ходока по чужим женам.
— Кхм… повтори? — ставлю на стол локти, пропустив все, что было им
сказано минуту назад.
— Давай у Вагена поедим, — усмехается, бросая на стол меню. — Я
сегодня к молекулярной кухне не расположен.
— Момент… — торможу, возвращаясь в телефон.
На экране геолокация и приписка: “Я буду здесь”
Через полтора часа я должен был забрать ее из дома, но каким лешим ее
занесло в этот отбитый район?
“Ближе салона связи не нашлось?”, — спрашиваю, примерно представляя, что случается, когда ее носит по городу.
“Ага”, — читаю я.
Провалившись в адрес, узнаю, что это какое-то кафе на отшибе города, что
впрочем не так далеко от ее квартиры, и я на секунду забыл о том, что ее
квартира — это тоже солидный отшиб, хотя популярный и активно
строящийся.
Зараза…
Обведя языком зубы, снова поднимаю глаза на Руслана. Выражение моего
лица без слов дает понять, что у меня резко изменились планы. Кажется, сегодня на ужин меня ждет офигенный десерт, и я собираюсь забрать его
из кондитерской прямо сейчас. Давиться форелью вдруг становится
неохото.
— Ясно, — качает друг головой, вставая. — Отдыхай, — протягивает мне
руку, которую я пожимаю, сгребая со стола ключи и телефон.
Пожав еще пару рук по дороге к гардеробу, забираю свое пальто и выхожу в
метель, которая уже неделю никак не уймется. Разметав щеткой легкий
снег с капота и стекол, сажусь в машину и прокладываю маршрут на
навигаторе телефона, синхронизируя его с навигатором машины.
“Буду через тридцать минут”, — пишу, пропуская петляющий по
проспекту грейдер и выводя машину на дорогу.
Глава 30. Романов
Можно врать себе самому, но нетерпение, с которым гоню машину по
городу, никуда не запихнуть.
Я в нетерпении.
Тихо смеюсь самому себе, ероша волосы и меняя полосы, как мажор без
мозгов на папином Лексусе. Давлю на газ, и теперь Любовь Стрельцова
вряд ли смогла бы обвинить меня в “пенсионерской” езде. Пропустив
пешехода, сворачиваю в узкий проезд между многоэтажками, осматривая
забитые вывесками фасады первых этажей.
Разумеется, я не успел добраться за тридцать минут. В час пик пришлось
застрять на каждом светофоре, и дорога заняла на десять минут больше
времени, чем я ей пообещал, но телефон покладисто молчит. Если бы речь
шла о Яне, мой мозг был бы уже выеден подчистую, но в данной ситуации
я окрещаю себя мерзавцем самостоятельно, потому что вижу то, что мне
нужно: под светящейся вывеской подвальной кофейни переминается с ноги
на ногу от холода закутанная в шарф Люба.
Голова в оранжевой шапке поворачивается вслед за моей машиной, но на
всякий случай все равно два раза ударяю по клаксону. Не уверен, что она
узнала меня, как и в том, что проткнутое стрелой сердечко, выведенное
пальцем на заднем стекле моей машины два дня назад — это ее рук дело.
— Куда?.. — рычу, пока она бодро перебегает дорогу, проигнорировав знак
пешеходного перехода в десяти метрах от себя. — Твою мать, Люба… —
смотрю во все подряд зеркала, чтобы убедиться в том, что дорога чистая.
Она одета в ту самую короткую малиновую куртку, которая была на ней в
день нашего знакомства. Худые мальчишеские бедра обтянуты черными
джинсами, на ногах мохнатые ботинки. Цветные вязаные аксессуары в виде
шапки, шарфа и варежек как всегда сводят возможность не заметить ее в
толпе к минимуму.
Перегнувшись через пассажирское сиденье, открываю для нее дверь.
Вместе с Любой в салон попадает снег и холодный воздух, но аромат
цветочных духов вытесняет и то и другое.
Делаю глубокий вдох, поглощая его с жадностью.
Кажется, в моей башке аромат цветов отныне будет опасным элементом, потому что на него у меня не самая здоровая реакция, а когда на моем
лице останавливаются голубые глаза с пушистыми ресницами, ловлю этот
взгляд своим. Она жжет меня ими, глядя в упор. Ароматная и охренительно
хорошенькая настолько, что из ступора меня выводит только длинный
сигнал какого-то придурка позади.
Посмотрев в зеркало, трогаюсь.
— Привет… — лепечет из своего шарфа.
Голос тихий, но мне хватает, чтобы уловить в нем веселье и волнение.
— Привет, — повернув голову, наблюдаю за тем, как Люба располагается в
моей машине.
Пристегивает ремень, снимая варежки и шапку. Укладывает все это на
своих коленях, не забывая при этом коситься на меня. Рыжие волосы
волнистые и пышные, убегают под намотанный вокруг шеи шарф. Кажется, это называется накрутиться на “бигуди”. Если это для меня, то в точку.
Желание потрогать яркие пряди нестерпимое, и это помимо того, что я
чертовски хочу ее поцеловать.
— Замерзла? — заставляю себя сидеть смирно.
Вводить традицию поцелуев при встрече нам противопоказано.
Мазнув глазами по моим губам, пожимает плечом:
— Угу…
Включив обогрев ее сиденья, пытаюсь соориентироваться и прикинуть
самый короткий путь из этого района. Вариантов того, куда мы с ней можем
отправиться не так много. Вообще-то, он один — ко мне домой.
Не в гостиницу же нам ехать, твою мать.
Гулять за ручки по городу нам противопоказано так же, как и целоваться
при встрече.
Тупость моего положения зашкаливает, и город начинает казаться слишком
маленьким.
— Чем займемся? — мурлычет, заставляя меня улыбаться.
Откинувшись на сиденье, бросаю на нее ироничный взгляд.
Закусив губу, делано-внимательно смотрит в окно.
Свет уличных фонарей гуляет по ее профилю.
Расслабляюсь, говоря:
— Как насчет ужастика?
Посмотрев на меня, жует губы, с серьезным видом уточняя:
— В кино?
Усмехнувшись, откидываю голову на спинку кресла.
— На моем домашнем кинотеатре.
Пухлый рот демонстративно принимает форму маленькой буквы “О”, когда
Люба строит из себя картинное удивление, дескать, что это вы, похотливая
скотина, Александр Андреевич задумали?
— А диван у тебя большой? — хлопает глазами, облизывая губы.
Твою мать… хочу ее сожрать…
Тормози, Романов.
The, девственница. На первый раз хватит и петтинга. Просто, твою мать, начнем с чего попроще.
Сжав руками руль, хрипловато заверяю:
— Мощный.
Заерзав на сидении, она бормочет:
— Где ты живешь?
— Там, где познакомился с твоим братом.
— Он… не плохой, — со стоном выдыхает Люба.