Поправив свои очки, поднимает на меня глаза, и я очень благодарен ему за
то, что в его взгляде отсутствует какое-либо выражение. Как и во взгляде
четырех его подчиненных, которые где-то за моей спиной делают вид, будто их не существует. Это спасает меня от необходимости ставить людей
на место, потому что любое юродство в свой адрес сегодня я буду топтать
и карать, как долбаный, твою мать, терминатор!
— Можно вычислить отправителя… — протягивает мне бумажку. — Но это
не ко мне. У меня таких возможностей нет.
Не знаю на кой черт мне искать отправителя, ведь я просто не сомневаюсь
в том, что Любовь Стрельцова знает кто этот отправитель. Потому что к
утечке нашей переписки я и мой телефон не имеем никакого отношения
хотя бы потому, что это подтвердил Семен.
Тогда какого хрена происходит, твою мать?!
В самых безумных снах я мог бы решить, что она сделала это специально, но правда в том, что я знаю ее достаточно. Я не сомневаюсь в том, что
прямо сейчас она прячется от мира где-нибудь под одеялом или в шкафу!
Она прячется и от меня!
Я не злюсь на нее. Уже не злюсь. Если она думает, что злюсь, то она
маленькая дурочка. Если она в чем-то виновата, пусть просто расскажет
мне об этом.
Желание увидеть ее сжигает изнутри.
Увидеть и вытрясти из нее всю правду, а потом спрятать ее от всего этого
дерьма. Я просто дурею от того, что сейчас она справляется со всем этим в
одиночку! Как бы не выкручивала она мои причиндалы, с этим дерьмом она
без меня не справится.
“Где ты, твою мать?” , — рычит мое подсознание, скребясь под кожей
когтями.
Нажав отбой, забираю у Семена бумажку со словами:
— Что с соцсетями?
— Сейчас почищу что смогу, — передергивает он плечами. — Но только то, что наше, университетское. Остальное… кхм, — откашливается в кулак. —
Сам.
— Ясно, — киваю, покидая кабинет айтишников.
В полупустых коридорах главного корпуса мне попадаются редкие
студенты.
Все как обычно, за исключением того, что теперь кто-то из них с головой
нырнул в мое личное пространство, и когда я узнаю кто это сделал, буду
беспощаден.
Выйдя на улицу, трусцой сворачиваю к аллее, направляясь на стоянку и
запуская двигатель своей машины с брелка. От холода сводит челюсть, но
это бодрит. Мысли постепенно выстраиваются в правильном порядке, и я
формирую стратегию, в которой еще много пробелов, но она, по крайней, мере есть.
Забравшись в салон, сжимаю пальцами руль, глядя в одну точку.
Я знаю, что замазать такой скандал с ноги не получится. Я знаю, что моя
репутация получила пинка под сраку. Знаю, что в кругу моего общения мне
будет крайне неуютно ближайшее десятилетие. Знаю, как выгляжу в глазах
многих, даже в глазах своей семьи. И на все это от начала и до конца мне
сейчас плевать. Мне не плевать только на то, что сейчас творится в голове
Любы и где она, черт ее дери!
Мне необходимо ее увидеть. Просто необходимо. Это похоже на агонию. Я
точно знаю, что после того, как ее найду, никогда в жизни не отпущу. Если…
я все еще ей нужен. А если нет…
Что ж.
Если нет, для меня это будет печальный финал.
Закрыв глаза и откинув голову на сиденье, издаю тихий смешок.
Очень печальный финал.
Прежде чем завести машину, связываюсь с пиарщиком Чернышова, прося
побыть буфером между мной и городским пресс-сообществом. Просить о
помощи Марго нет никакого желание.
Врезав кулаком по двери Любиной квартиры, снова прихожу в бешенство, потому что в квартире ее по-прежнему нет.
— Придушу тебя… — бормочу, прижавшись к кулаку лбом и усиленно
соображая.
Я не смогу по-человечески разгребать нашу проблему, пока ее нет со мной!
И то, что ее нет по месту прописки окончательно гробит мое терпение.
Выпрямившись, смотрю на дверь сквозь эту взрывоопасную пелену.
Прикинув в голове, даю себе четыре часа на то, чтобы ее найти и закрыть
вопрос. И клянусь, когда я ее найду, она навсегда лишится привычки быть
для меня вне зоны любого доступа.
Глава 52. Люба
— Люба…
Голос Глеба за дверью тихий, как и стук, но они все равно заставляют
вздрогнуть и стянуть с чугунной головы одеяло.
Глядя на дверь и утирая рукавом свитера мокрые щеки, молча жду, чего он
хочет.
— Тут… пиццу привезли… давай поедим, — бормочет брат.
Возвращаю голову на подушку и накрываю ее одеялом. Я знаю, что
бессовестно заняла его надувной матрас и вообще половину его квартиры, забаррикадировавшись в комнате, но я планирую остаться здесь до
старости и тихо умереть в одиночестве, потому что не хочу больше видеть
людей. И чтобы они видели меня. Хочу стать маленькой и незаметной…
хочу исчезнуть…
Вжавшись лицом в подушку, глушу вырывающиеся из груди рыдания.
Я думала, на них у меня просто нет сил, но они все равно не
останавливаются, высасывая из меня последнюю энергию. Мое тело будто
набили ватой, и я его не чувствую, все равно продолжаю тихо реветь, игнорируя вопрос Глеба:
— Хочешь чего-нибудь? Могу в кондитерку сгонять…
Хочу, чтобы он ушел.
Хочу хотя бы на секунду представить, как буду смотреть в его глаза, зная, что он знает. Что он в курсе каждой буквы и каждой запятой, которые
выпрыгивали из-под моих пальцев и складывались в слова. Ужасно
пошлые. Даже грязные. И очень… кошмарно личные. Хотя бы на секунду
пытаюсь представить, как вхожу в аудиторию, где каждый мой
одногруппник тоже в курсе. В курсе того, что я развязная и бесстыдная. Что
мне нравится и что не нравится. Что я умею и чего не умею. Что нравится…
ему и что нравится нам обоим… Все знаю об этом. Может быть даже его
высокомерная сестра. Или друзья…
Новая порция слез подкатывает к глазам, и обжигает щеки. Подушка под
моей щекой совершенно мокрая.
Я знаю. Уже знаю, что не смогу пройти через это. Никогда не смогу. Я
просто останусь здесь. Навсегда.
Как я буду смотреть в глаза Саши, зная, что подставила его самым
унизительным на свете образом. Что я… может быть разрушила его
карьеру… Я даже не знаю, где взять силы на то, чтобы просто позвонить
ему и сказать, что это я во всем виновата, хотя я толком и не знаю, как и в
чем! Но разве это важно? Я испортила ему жизнь… я…
— Люб…
Зажмурив глаза, сворачиваюсь клубочком.
— Мне нужен твой телефон, — говорит Глеб за дверью. — Хочу отдать
своему спецу…
Мой телефон… кажется он больше мне не принадлежит. Ведь я даже войти
в него не могу.
Какое это имеет значение? Я и так знаю, кому обязана. Кажется, я никогда
в жизни никого не ненавидела, потому что ни к одному человеку на свете я
не испытывала таких всепоглощающих чувств, как к Касьянову.
Всепоглощающей ненависти и беспомощности, а сейчас… к нему я вообще
ничего не чувствую. Только апатию. Если он хотел разрушить мою жизнь, у
него это получилось.
Тоска сжимает сердце так, что становится трудно дышать.
Саша он… теперь меня ненавидит? Он ведь стеснялся меня и до
сегодняшнего дня, а теперь…
Холод под моей кожей посылает по телу озноб.
Я злилась. Так злилась на него, хотя и не имела на это права. Я не хотела
его видеть. По крайней мере пару часов в сутки я действительно не хотела
его видеть. Эта обида, засевшая в груди, такая жалящая.
Его образ в компании другой женщины крутился в моей голове нон-стоп. И
я понятия не имела, что должна делать! Я хотела, чтобы он тоже злился. А
еще больше я хотела, чтобы он скучал без меня также, как я скучала без
него. Каждый день. А теперь…
— Ты уже восемь часов там сидишь, — осторожно говорит Глеб. —
Нужно… это самое, поесть…
Он меряет шагами коридор, и они эхом разносятся по его полупустой
квартире.
Я благодарна ему за то, что он не пытается ничего обсудить. Я бы сгорела
заживо! Разговаривать с ним мне стыдно. Кажется, выйдя на улицу, я бы
шла, все время оглядываясь. Даже в потоке незнакомых людей. Я не хочу
выходить отсюда. Может быть когда-нибудь. Когда люди просто забудут
мое имя. Все забудут мое имя.
Душу всхлипы, потому что не хочу, чтобы мой брат знал о том, что я плачу
без остановки целый день. Я никогда не плакала так много. Кажется, я
просто будто сломалась и не могу себя починить.
Откинув с лица одеяло, смотрю в темный потолок, по которому гуляет свет
первых уличных фонарей.
Не знаю, когда успело стемнеть.
Я с трудом могу вспомнить, как оказалась в квартире брата. Просто мне
больше некуда было идти. Я не могла пойти к Саше, потому что мне было
страшно! И я не знала, где его искать! И хочет ли он меня видеть. Если не
хочет, то я… я… просто исчезну из его жизни…
Я не могу представить кого-то на его месте. Другие руки вместо его рук.
Голос другого мужчины, другой запах, другая логика, другие мысли в
голове!
Потолок расплывается перед глазами, когда пытаюсь представить себе
такую перспективу.
Я люблю конкретного мужчину. Единственного и неповторимого! Люблю его
ум, голос, запах! Его тело. Люблю то, как он на меня смотрит! И как он меня
целует.
Но он обещал, что я буду у него единственной, а теперь я уже в этом не
уверена.
— Люб, открой дверь, а? — усталый голос брата.
Тело слушается с трудом, когда пытаюсь сесть.
Не получив ответа, Глеб говорит:
— Я тебе новый телефон купил. Оставлю под дверью.
Моя растрепанная коса кажется неподъемной тяжелой, клетчатая юбка
перекосилась на талии, сдавив живот. Только в этот момент вспоминаю, во
что вообще сегодня одета.
— Люб…
Остановившись перед дверью, обнимаю себя руками. Чувствую себя