— Видите там впереди поваленное взрывом дерево? Я устроюсь в его кроне и буду вести огонь оттуда. Ваша позиция дальше, вон за той кочкой. Или это пень, мхом поросший — отсюда не разобрать.
— Давай уже на ты, ефрейтор. Твое выканье уши режет, к тому же здесь и сейчас командир именно ты.
— Вы старший по званию, — возразил я.
— Тогда это приказ.
— Есть.
— Вот так-то лучше, — проворчал сержант и быстро пополз вперед.
Сзади с новой силой загрохотали взрывы. Это немецкие минометчики пытались подавить вражеского снайпера, помешавшего их пехоте спокойно добраться до леса, а через минуту мины начали взрываться и вокруг бывшей позиции сержанта, которую мы столь своевременно покинули. Немцы действовали четко и слажено, и если бы они имели дело с обычным противником, все бы уже давно закончилось. Но не в этот раз.
Я занял позицию под склонившимися к земле ветвями упавшего дерева, немного подождал, пока сержант доберется до своего пня, и подал ему знак рукой. Короткая пулеметная очередь положила начало новой фазе операции. Второго избиения поредевший немецкий взвод не выдержал и, потеряв еще четверых, откатился в южном направлении, освободив, отряду Щеглова путь вглубь леса. Половина дела была сделана. Теперь нам оставалось какое-то время удерживать пробитый проход, а потом как-то суметь уйти самим, причем хотелось бы сделать это в полном составе. Терять Чежина или Плужникова я был категорически не готов.
По моим прикидкам, эта позиция могла оставаться для нас относительно безопасной очень недолго. Потом немцы вновь перенесут огонь своих минометов, и нам конец. Я еще раз мысленно поблагодарил генерал-лейтенанта Музыченко, столь вовремя затеявшего свой контрудар, лишивший «наших» немцев поддержки артиллерии, иначе сейчас мы имели бы дело с такой плотностью вражеского огня, выжить при которой можно только чудом.
Мы водили немцев кругами еще часа полтора, не подпуская их близко и внимательно следя за тем, чтобы они не приближались к медленно уползающим в лес людям Щеглова. Сами мы тоже постепенно смещались вслед за уходящим отрядом, поскольку иначе я бы не смог держать стенки «коридора», в котором двигались наши товарищи.
Последняя лента в патронном коробе MG-34 давно закончилась, да и у меня сумка с боезапасом уже показывала дно, даже несмотря на то, что я отобрал все патроны у Бориса. Правда, и немцы изрядно растеряли свой энтузиазм. Нужно иметь железные нервы, чтобы сохранять самообладание, когда вокруг падают твои мертвые или раненые товарищи, а ты не можешь даже толком понять, откуда прилетают убивающие их пули. Я сбился со счета, но даже по самым скромным прикидкам выходило, что человек сорок-пятьдесят немцы потеряли, а это почти два взвода! К тому же у противника из оружия остались одни винтовки. Раскуроченные моими выстрелами пулеметы превратились в груду бесполезного хлама. Стрелять в лесу из пехотных минометов немцы не решались, а корректировать огонь батареи, установленной в поле, они не успевали, и мы каждый раз ускользали из-под ее огня.
— Пора уходить, — сказал я сержанту, когда мы покинули очередную временную позицию. — Нашим мы дали вполне достаточно времени, и оставаться здесь дальше становится все опаснее.
— Можно подумать, до этого мы тут в полной безопасности прохлаждались, — усмехнулся Плужников.
— Тогда этот риск имел смысл, товарищ сержант, а теперь нам пора подумать о собственных жизнях, которые, напомню, в соответствии с уставом являются самым ценным, что есть в Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
— Ты опять за свое, ефрейтор?
— Опять, товарищ сержант, — кивнул я, — и повторю это еще не раз. Но ты, как мне кажется, в последние дни уже сам начинаешь понимать, что люди, вносившие эти слова в устав, не просто воздух сотрясали, а закладывали в них руководство к действию. Только почему-то многие наши командиры считают возможным эту статью устава игнорировать.
Сержант в ответ промолчал. Не знаю, о чем Плужников думал в тот момент, но выглядел он сосредоточенным и мрачным.
— Какой порядок отхода, ефрейтор? — наконец, спросил он, закрыв тем самым скользкую тему.
— Через час начнет быстро темнеть. Поэтому сейчас вы с Чежиным сначала ползком, потом просто скрытно двигаетесь на северо-запад в направлении отхода отряда капитана Щеглова. Примерно через пару километров останавливаетесь, находите укрытие, маскируетесь и ждете меня. Я еще немного поиграю тут в прятки с оккупантами, и, как стемнеет, разорву дистанцию. Ночью они нас в лесу ловить не станут. Вопросы есть?
— Может, мы лучше с тобой останемся? — предложил Борис.
— Нет смысла, — пояснил я, — во-первых, у вас нет патронов, а во-вторых, когда настанет время уходить, я сделаю это гораздо быстрее, если буду один. Вспомни наш маршбросок еще в том, первом, лесу, и ты сам поймешь, что я прав.
Сержант тоже хотел было что-то возразить, но, услышав мой ответ, передумал.
— За мной, боец! — приказал он Борису и первым пополз вглубь леса.
Оставшийся до сумерек час прошел относительно спокойно. Я очень экономно постреливал с закрытых позиций, меняя их после одного-двух выстрелов. Немцы тоже не настаивали, держась от меня на приличном расстоянии. Мины у них, похоже, закончились, а новых пока не подвезли. Артиллерия сто пятой пехотной дивизии все еще вплотную занималась заявками частей, сдерживавших уже выдыхающийся, но еще не отраженный окончательно контрудар шестой армии, так что в лесу наступило временное затишье. Мне даже не пришлось особо напрягаться, когда я решил, что пора покидать это негостеприимное место и тихо ушел на северо-запад, где в паре километров от меня вычислитель рисовал отметки Чежина и Плужникова, спрятавшихся в небольшом лесном овраге, поросшем по склонам молодыми деревьями.
Глава 9
К лагерю отряда капитана Щеглова мы вышли примерно через час. В стремлении уйти подальше от немцев они добрались почти до северо-западной границы лесного массива, но к опушке приближаться не стали и остановились метрах в трехстах от нее.
Место было выбрано неплохо. Вблизи этой оконечности леса не проходила ни одна дорога, а ближайший соседний перелесок, вытянувшийся длинным языком с севера на юг, находился всего в паре километров.
Сержант трижды негромко крикнул, подражая какой-то местной птице. На мой взгляд, получилось у него не очень, но цели своей он достиг — нас услышали и ответили, причем куда более профессионально, что и неудивительно, ведь капитан Щеглов командовал разведротой, а значит, свое дело его люди должны были знать неплохо.
— Все целы? — вместо приветствия задал вопрос Щеглов. Кровь с лица он уже смыл, но лоб под фуражкой белел свежей повязкой.
— Целы, товарищ капитан, — ответил Плужников. — Похоже, ефрейтор Нагулин отбил у немцев всякую охоту нас преследовать.
— Не думаю, что противника так просто испугать, — несколько смягчил я прозвучавший в этом заявлении оптимизм. — Если бы товарищ сержант и красноармеец Чежин не отвлекали на себя внимание противника, давая мне возможность спокойно стрелять, я не уверен, что мы вообще выбрались бы оттуда. Честно говоря, они рисковали куда больше меня.
Вокруг нас собрались все бойцы небольшого отряда, кроме лежачих раненых, и в их взглядах отчетливо читалось, что увидеть нас живыми они уже не рассчитывали.
— Благодарю за службу, бойцы, — произнес Щеглов. Фраза была уставная, но чувствовалось, что говорит капитан искренне.
— Служим Советскому Союзу, — негромко ответили мы, причем Плужников почему-то чуть не сбился на «служим трудовому народу», но вовремя исправился. Мне это показалось странным, ведь новый устав приняли в тридцать седьмом году. Четыре года уже прошло, можно было и привыкнуть. Давно, похоже, сержант на службе.
— У нас для тебя, Нагулин, сюрприз есть, — неожиданно улыбнулся капитан, — давай за мной.
Мы прошли в центр лагеря, и в свете направленного в землю фонаря я с удивлением увидел сидящего под деревом немца в летном комбинезоне. Руки унтер-офицера были связаны ремнем, и вид он имел весьма бледный.
— Мы наткнулись на него при отходе, — пояснил капитан, — висел на своем парашюте, зацепившись за крону дерева, и не подавал признаков жизни. Мы его сняли — думали документы забрать и карту, если есть, а он возьми и в себя приди. И как начало его выворачивать, я еле увернуться успел.
— Химии надышался, которой немцы патроны для противотанкового ружья снаряжают, — пояснил я. — Видимо, удачное попадание было, раз заряд сработал штатно. Вы его допрашивали, товарищ капитан?
— Как смог, — пожал плечами Щеглов, — с немецким у меня туговато. Что-то знаю, конечно, но этого явно недостаточно.
— Разрешите, я с ним предметно побеседую, товарищ капитан?
— Ну, давай, тем более что по большому счету это твой трофей, — усмехнулся Щеглов, — может, что полезное и расскажет.
— Имя, звание, номер части, — повернулся я к пленному члену экипажа «Юнкерса».
Майор Эрих фон Шлиман вынул из картонной папки листы с протоколом опроса командира одного из батальонов сто двадцать пятой пехотной дивизии, понесшего большие потери при попытке уничтожения крупной рейдовой группы русских. Потери казались действительно чрезмерными, но в итоговом документе полевой комиссии, расследовавшей этот инцидент, использовался именно термин «опрос», а не «допрос», а майор Тилль назывался «командиром батальона», а не «бывшим командиром», то есть по результатам расследования комиссия не нашла в его действиях ни преступления, ни некомпетентности, ни даже халатности.
— Герр оберст, как я понял, комиссия сочла, что майор Тилль столкнулся в этом лесу с чем-то настолько необычным, что это полностью оправдывает понесенные его батальоном потери?
— Все верно, Эрих, но ты читай дальше, я подожду. И называй меня Генрихом, наша беседа пока носит неофициальный характер.
Майор кивнул и перевел взгляд на строки протокола.
— Неожиданно высокая точность огня даже на дистанциях, вдвое превышающих все принятые нормы для прицельной стрельбы из данных видов оружия, — Шлиман прочел вслух заинтересовавшую его фразу и заскользил взглядом дальше по тексту. — Эффективная стрельба с позиций, полностью закрытых листьями и ветками такой плотности, что сквозь них не видна вспышка на дульном срезе оружия… Это мистика, какая-то, Генрих. Комиссия этому поверила?