Сначала, как водится, пулеметы. Первым захлебнулся MG-34 в полутора километрах от намеченной нами точки прорыва и, соответственно, метрах в четырехстах от меня. Я специально пытался нанести наибольший урон самым удаленным противникам, чтобы отвлечь внимание немцев от людей Плужникова, пытающихся сейчас без выстрелов пробраться к дороге, где их должен подобрать грузовик. Тем не менее, оставлять в покое те пулеметные точки, которые могли достать моих товарищей, я тоже не собирался, и по одной пуле из каждой обоймы доставалось им.
Немцы реагировали быстро. Несмотря на посеянную мной неразбериху и очень чувствительные потери, в панику противник не ударился. Примерно через минуту после моего первого выстрела на опушке леса разорвалась серия восьмидесятимиллиметровых мин, и я понял, что пора уходить.
В этот момент совершенно неожиданно для меня в зоне нашего прорыва вспыхнула яростная стрельба. Что-то там пошло не так, и, похоже, уйти чисто нам не дали. Я остановился, упал за ствол большого дерева и попытался оценить обстановку.
Наш отход засекли, причем произошло это уже при погрузке отряда в трофейный «Опель Блиц». Грузовик, к счастью, поврежден не был, и сейчас, набирая скорость, уходил к назначенной мной точке встречи. Для меня это означало только одно — времени больше нет. Я вскочил и ломанулся сквозь лес, окончательно перестав думать о чем-либо, кроме скорости бега и необходимости избегать лобовых столкновений с деревьями и толстыми ветками.
Не помню, когда в последний раз я бегал так быстро, и уж точно было это не в таких условиях. Спортзалы лунной базы могли, конечно, предоставить мне различные варианты тренировок, но до такого экстрима фантазия дизайнеров и инструкторов все-таки не доходила.
И все равно я опоздал. Когда я достиг условленного места, наш грузовик уже проскочил вперед. Остановиться, чтобы подождать меня, он не имел никакой возможности, поскольку буквально в трех сотнях метров за ним по дороге метался свет фар трех мотоциклов, а дальше лязгал гусеницами «Ганомаг» и взревывали моторами несколько грузовиков.
Что ж, я знал, на что шел, и теперь мне следовало до конца отыграть свою роль. Ближе к границе леса я подходить не стал. Дорога и отсюда просматривалась неплохо, а скачущие по ней мотоциклы с ярко светящимися на фоне остывающего поля моторами представляли собой отличные мишени.
Выстрел! Первый мотоцикл с убитым водителем совершает на полной скорости кувырок через себя. Реакция немца, ведущего вторую машину, вызывает уважение. Он дергает руль и избегает столкновения, но при этом ухитряется удержать собственный мотоцикл от опрокидывания. Выстрел! Трехколесная машина слетает с дороги и заваливается набок. Водитель третьего мотоцикла пытается развернуться, но скорость слишком высока, он не справляется с управлением и тоже слетает с дороги. Двигатель глохнет, зато стрелок в боковом прицепе дает длинную очередь в мою сторону. Пули выбивают кору из древесных стволов. Что-то больно чиркает по плечу, я падаю на землю, перекатываюсь вправо и перезаряжаю винтовку. Выстрел!
На сцене появляется бронетранспортер. Где же ты, мое «панцербюксе»? Как мне тебя не хватает! Пулемет, установленный в кузове «Ганомага» бьет длинными очередями. Стрелка прикрывает металлический щиток, но его голова все же видна, нужно только тщательно прицелиться, а вот этого-то пулеметчик мне сделать и не дает. Он верно определил мою позицию, и прижимает меня к земле, не жалея боезапаса. Выстрел! Промах. Пуля с визгом уходит в рикошет от щитка, но пулеметчику такой расклад тоже не нравится, и он старается сделаться мельче и незаметнее, прячась за броневым бортом и своей защитой. Выстрел! Пулеметчик жив, но его оружие разбито пулей. Так даже лучше, теперь я могу сменить позицию.
Бронетранспортер стоит на месте. Грузовики за ним тоже остановились, а значит, у наших появился шанс. Пока погоня занимается мной, они уходят все дальше на юг. Но из грузовиков выпрыгивает пехота. Винтовочный и пулеметный огонь становится все плотней. Выстрел! А вот не надо так опрометчиво палить с рук из своего MG прямо из кузова «Бюссинга». Выстрел! «Ганомаг» не так страшен — у него броня, но он не быстр, а вот грузовики — реальная угроза для отступающего отряда. Их двигатели хорошо видны в инфракрасном диапазоне. Добиваю обойму, стараясь лишить противника самого быстроходного транспорта. Все! Вот теперь пора уходить. Не знаю пока, куда, но куда-то подальше отсюда. Здесь становится трудно дышать — в воздухе слишком много свинца.
Минут через двадцать немцы прекратили преследование. Двигаться с моей скоростью в таких условиях они не смогли, да и ночной лес — не самое комфортное место для прогулок, особенно когда из кромешной тьмы регулярно прилетают русские пули. Моей основной проблемы это, однако, не решило — я так и остался в том гиблом месте, которое так стремился покинуть, причем остался один. Впрочем, один ли? Что это за небольшая отметка, пробирающаяся от южной опушки вглубь леса? И ведь не боится, идет достаточно уверенно. Я усмехнулся про себя, осмотрел глубокую царапину на плече и неспешно зашагал навстречу неожиданному гостю.
Глава 10
— Нагулин, слоняра недоделанный! Это ты там ветками хрустишь? — услышал я приглушенный голос сержанта Игнатова со стороны завала из двух упавших друг на друга деревьев.
— Я, товарищ сержант. Выходите, нет тут кроме нас никого. Немцы утра ждут, чтобы начать лес прочесывать.
— Меня капитан Щеглов за тобой послал, — пояснил Игнатов, — Как стрельба за нашими спинами началась, сразу понятно стало, что это ты немцам палки в колеса втыкаешь. Тут мне товарищ капитан и говорит: «запомни, сержант, встречаемся в трех километрах за второй развилкой, той, что в лес ведет — Нагулин знает». Ты все понял?
— Понял, товарищ сержант. Мы перед началом операции по карте товарища капитана маршрут отхода планировали, так что куда идти я знаю. Теперь бы еще из этого леса как-то выбраться. Немцы вокруг на ушах стоят…
— Это только к лучшему, — усмехнулся Игнатов. — У них там сейчас забот выше крыши. Ты, похоже, убил всего нескольких солдат, зато раненых у них полно. И техника на дороге стоит побитая — один грузовик даже загорелся. Надо прямо сейчас уходить, а то потом они в себя придут, да и поле пересечь до рассвета можем не успеть. Направление только выбрать надо.
— Юго-запад, товарищ сержант, — чуть помедлив, чтобы свериться с данными с орбиты, ответил я, — Метров на триста правее той точки, где вы должны были меня подобрать. Судя по карте, там не так далеко до ближайшего перелеска, а он длинный и тянется почти в нужном нам направлении на несколько километров. День там пережидать, конечно, опасно, но если поторопимся, успеем еще до рассвета рвануть из него через поле на юг. Только когда к опушке выйдем, снова послушать надо — обстановка быстро меняется.
— Ну, веди, слухач. С грузовиком ты все точно определил. Надеюсь, и тут не оплошаешь.
Двигаясь к опушке леса, я не слишком переживал за успех нашей затеи. Сейчас мы с Игнатовым находились в заведомо лучшей ситуации, чем та, что имела место еще несколько часов назад. У нас на руках не было раненых и нас не задерживали неопытные плохо подготовленные бойцы, не способные выдержать длительный ночной марш. Зато каждый из нас умел что-то, что выгодно отличало его от большинства немецких солдат, неплохо обученных своим воинским специальностям, но никак не ночной ловле злых русских диверсантов.
Сержант Игнатов имел за плечами солидный опыт разведчика, то есть знал местные условия куда лучше меня, практически бесшумно перемещался по любой местности, неплохо стрелял, метал ножи и владел еще десятком мелких, но важных в своем деле умений. Ну а я давал ему в руки самое важное для разведчика преимущество — знание о местонахождении и силах противника.
— Нагулин, хорош ветки ломать! Носком проверяй сперва, куда ногу ставишь. Кто тебя учил так по лесу ходить?
— А надобности не было, товарищ сержант, — сосредоточенно ответил я, пытаясь внять совету бывалого человека — сначала ощупывать поверхность носком ботинка, и только потом наступать на нее всем весом, — Я зверей все равно слышу раньше, чем они меня.
В результате моих упражнений скорость движения резко упала, и Игнатов досадливо махнул рукой, мол, иди, как шел, пробухтел себе под нос что-то невнятное про слонов, посуду и лавку и двинулся дальше.
На опушке мы остановились, и я еще раз внимательно проверил, что творится вокруг. Ситуация почти не изменилась. Немцы, правда, уже более-менее справились с изначальной неразберихой, наладили эвакуацию раненых и сейчас лихорадочно восстанавливали цепь опорных пунктов и патрулей, но до нашего участка руки у них пока не дошли, так что мы имели дело лишь с малочисленным секретом в сотне метров от нас, и пулеметной точкой, расположенной еще дальше. Оттуда регулярно взлетали осветительные ракеты, но высокая трава не давала немцам обнаружить наши перемещения. Здесь сержант полностью взял управление нашим движением на себя, и я лишь механически выполнял его команды: «Замри!», «Вперед!», «Голову не высовывай!», «Ниже задницу, салага!».
Мы довольно быстро преодолели поле, правда, промокли при этом насквозь, но, наверное, это был не худший из возможных вариантов. По перелеску шли быстро, поскольку Игнатов опасался, что до рассвета мы не успеем пересечь открытую местность и добраться до крупного леса, куда уходила южная дорога, и где нас должен был ждать отряд.
Ситуацию усложняло наличие на нашем пути довольно большого села, естественно, занятого немцами. Лезть туда мы, конечно, не собирались, и пришлось давать изрядный крюк, чтобы обойти это опасное место. К рассвету мы с сержантом отмахали километров двадцать, что после боя и почти суток без сна оказалось непросто даже для меня. Игнатов же держался исключительно на силе воли, не желая показать младшему по званию, что еще чуть-чуть, и он просто упадет на землю. Я видел состояние сержанта, но ничем помочь ему не мог. Оскорблять опытного разведчика предложением понести что-то из его снаряжения я не стал, а остановиться в поле на привал означало дождаться рассвета на открытом месте. Но мы все-таки дошли. Не до того леса, куда стремились, но до небольшой поросшей кустарником и молодыми деревьями возвышенности, с которой уже был хорошо виден нужный нам лесной массив.