— Товарищ сержант, от собаки нужно избавиться, иначе они будут гнать нас даже невзирая на темноту, и чем это закончится, совершенно неясно.
— Сможешь попасть отсюда? — с трудом выговорил все еще не восстановивший дыхание сержант. — Я бежать точно не смогу. По крайней мере, еще минут десять. Да и потом из меня бегун будет еще тот.
— Попасть смогу, — кивнул я, — но потом придется уложить пехоту мордами в землю, иначе они добегут до нас за пару минут. Товарищ сержант, давайте так сделаем: я буду бить прицельно, а вы просто стреляйте в их сторону, даже не целясь особо. Просто, чтобы выстрелы чаще звучали.
— Давай, Нагулин, — согласился сержант, — из меня сейчас стрелок все равно никакой — мне бы винтовку в руках удержать.
Позицию я выбрал недалеко от опушки. Стоило, конечно, отойти подальше, но уж больно удачное дерево с толстенным стволом встретилось нам на пути. Я старался не упускать из виду майора, командовавшего преследованием. Он показал себя умным и опасным противником, а весьма характерного вида чехол или даже футляр, который повсюду таскал за ним унтер, наводил меня на очень нехорошие подозрения. Поэтому я предпочел, чтобы между нами и майором осталась серьезная преграда, которая прикроет нас от летающих металлических сюрпризов.
— Готов, Нагулин? — сержант перевернулся на живот и навел винтовку на видневшуюся в четырех сотнях метров немецкую цепь.
— Готов, товарищ сержант, — я активировал боевой режим линз.
— Огонь!
Убивать овчарку мне не хотелось. Зверюга она, конечно, злая и опасная, но, в общем-то, именно люди сделали ее такой, и на самой собаке никакой вины не было. Выбор, правда, у меня был невелик, и, подавив в себе сочувствие к четвероногому хищнику, я плавно нажал на спусковой крючок.
Винтовка сержанта грохнула рядом. Я передернул затвор и следующей пулей ранил в бедро унтера, командовавшего немного вырвавшемся вперед отделением на правом фланге цепи. В лейтенанта я целенаправленно не стрелял, желая, чтобы именно он приказал цепи залечь, и после того, как с криком упал пятый солдат, мои ожидания оправдались — немцы попадали на землю.
За всей этой стрельбой я как-то упустил из виду немецкого майора, а он, между тем, совершенно не собирался оставаться в этой ситуации статистом. Звонкий шлепок пули, ударившей в защищавшее меня дерево, недвусмысленно сообщил мне об этом.
Майор оказался хорошим стрелком. Далеко не каждый сможет заметить в глубине леса вспышки на дульных срезах винтовок и сделать точный выстрел. Что ж, на такую заявку можно и ответить.
Я откатился в сторону, прополз несколько метров и поднял винтовку. Вот ты где, уважаемый — с комфортом в «Ганомаге» устроился, и уверен, что я тебя не вижу. А зря, между прочим. Прицельный маркер засветился зеленым. Выстрел! «Мосинка» — неплохая винтовка для этого времени и места, но начальная скорость пули у нее ниже девятисот метров в секунду, а значит, до цели ей лететь почти секунду. Майор резко пригнулся, и предназначенная ему пуля ударила в винтовку. Жаль. Оставлять за спиной такого противника мне очень не хотелось, но сейчас поделать с этим я ничего не мог.
— Товарищ сержант, — позвал я Игнатова, — нам пора уходить. Вы как?
— Уже лучше, ефрейтор. За мной!
Отряд капитана Щеглова ждал нас в семи километрах к юго-западу. Грузовик они загнали в лес по какому-то глухому проселку, крайне нерегулярно использовавшемуся до войны в каких-то лесохозяйственных целях и даже не обозначенному на картах.
Мы почти опоздали. Оставаться здесь еще на одну дневку Щеглов опасался, и если бы мы не вышли к лагерю к середине ночи, отряд бы ушел в прорыв к своим.
Канонада здесь, кстати, снова была хорошо слышна. Шестая и двенадцатая армии отбивались от наседающих на них с северо-востока и юга моторизованных и танковых дивизий противника, а с запада их охватывали сто двадцать пятая пехотная дивизия и части сорок девятого горного корпуса вермахта.
— Впереди пост, — едва слышно предупредил я сержанта. — Двое часовых в секрете. Восемьдесят метров прямо и двадцать вправо.
— Наши?
— Не знаю. Но вряд ли это немцы.
Игнатов сглотнул, сосредоточился и изобразил крик какой-то птицы. Раньше я таких звуков не встречал, но, наверное, в этих краях водились пернатые, способные на подобные немузыкальные вопли. Нам не ответили, хотя отметки людей Щеглова пришли в движение, и тогда сержант крикнул еще раз, но уже гораздо короче, а потом опять повторил такой же крик.
На этот раз ответ пришел почти сразу. Птичья перекличка успешно завершилась, Игнатов махнул мне рукой и, не скрываясь, зашагал к лагерю отряда.
— Все-таки добрались! — улыбнулся вышедший нам навстречу Щеглов. — А мы уже собирались уходить.
— Самое время, товарищ капитан, — усмехнулся в ответ Игнатов, — с восходом здесь станет очень неуютно. Нас гнал целый батальон, причем, если верить Нагулину, свежий, а не тот, который мы пощипали позавчера. Не знаю, чем мы заслужили такую честь, но немцы как с цепи сорвались.
— Мы провели разведку, — перешел на деловой тон капитан. — Наши закрепились на юге. До них семь-восемь километров, но чтобы туда попасть, надо преодолеть передний край противника. Правда, сплошного фронта нет. Немцы держат дороги, села и высоты. Между опорными пунктами днем все простреливается артиллерией и пулеметами, а ночью они пускают по дорогам сильные патрули. Наши пытаются атаковать в разных местах. Такое ощущение, что они готовятся к прорыву и пытаются нащупать слабые места в обороне противника.
Я знал обстановку куда лучше Щеглова. Котел вокруг шестой и двенадцатой армий захлопнулся окончательно, и вся контролируемая ими территория имела в поперечнике всего около десяти километров. Немцы полностью простреливали ее своей артиллерией и обрабатывали авиацией. Армии испытывали нехватку боеприпасов и продовольствия, и единственным разумным выходом из сложившийся ситуации являлся немедленный прорыв из котла. Но, видимо, командующие армиями не имели соответствующего приказа, а самостоятельно принять такое решение были пока не готовы.
— Через час мы выдвигаемся, — продолжил капитан, — используйте это время для отдыха — не думаю, что до выхода к передовой мы сможем позволить себе привалы.
Я, получил обратно свое тяжеленное «панцербюксе». Красноармейцы, вынужденные до нашего возвращения таскать на себе мое оружие, передали мне его с видимым облегчением. Девять оставшихся патронов я распределил между двумя прикрепленными к стволу коробами, почистил оружие и решил воспользоваться оставшимися до начала движения тридцатью минутами, чтобы немного поспать.
Использовать трофейный грузовик капитан не рискнул. Раскатывать на нем ночью по дорогам в немецком тылу действительно было бы полным безрассудством. Поэтому всю вторую половину ночи мы посвятили пешему маршу, периодически сменяя друг друга при переноске раненых. К моему удивлению за время нашего отсутствия ни один из них не умер, но их состояние ухудшилось, и жизни раненых прямо зависели от того, как скоро им будет оказана квалифицированная медицинская помощь.
Примерно за час до рассвета нам пришлось остановиться — впереди были немцы. Минут за двадцать до этого момента я предложил капитану отправить меня в головной дозор, и, помня о моей способности засекать противника по слуху, Щеглов согласился. В итоге остановились мы весьма своевременно. Перед нами лес плавно сходил на нет, и в зарослях кустарника перед пологим голым склоном невысокого холма заняли позицию немецкие минометчики. Место они выбрали удобное. Здесь им уже не мешали деревья, а находившийся перед позицией холм надежно прикрывал ее от огня красноармейцев. Вершину холма тоже контролировали немцы. Они вырыли там окопы и установили противотанковые пушки и пулеметы.
Похоже, командование противника не сомневалось в том, что с рассветом русские попробуют захватить село, расположенное в седловине между холмами, невдалеке от одного из которых мы и остановились. Через село шла единственная в ближайших окрестностях приличная дорога, столь необходимая для техники, которой у окруженных армий было еще довольно много. Немцы понимали, что попавшие в котел советские войска обязательно попытаются открыть себе путь на восток, и готовили им теплую встречу.
Помимо мощной обороны в самом селе, где засела усиленная пехотная рота, противник надежно контролировал высоты, с которых отлично простреливались все подступы к населенному пункту, а в ближайшем тылу ждали своего часа артиллеристы. Кроме того, я ничуть не сомневался, что если дела у пехоты пойдут неважно, ей на выручку очень быстро прибудет и авиация.
Наши войска сосредоточились в лесу в паре километров от села. Для попытки прорыва там уже накопилось около батальона пехоты и семь танков Т-26. За их спинами расположились минометные батареи, а еще дальше восемь полковых пушек. И, наконец, в трех километрах от переднего края изготовилась к стрельбе батарея легких гаубиц.
По нынешним скудным временам силы для операции были выделены немалые, но их все равно явно не хватало. Советские легкие танки Т-26 были по-своему неплохими машинами, но к началу войны сильно устарели, прежде всего, потому, что их пятнадцатимиллиметровая броня не держала пулю немецкого противотанкового ружья, а этим оружием пехота противника была весьма неплохо насыщена. Странно сравнивать, но лобовая броня этого танка имела такую же толщину, как у немецкого бронетранспортера. Так что особых надежд на успех атаки я не питал, если, конечно, в развитие событий не вмешается некий неучтенный фактор, наш отряд, например.
— Товарищ капитан, — шепотом доложил я Щеглову, залегшему вместе с отрядом в трех сотнях метров от позиций противника. Темнота неплохо скрывала нас, но до рассвета оставалось совсем немного, — впереди батарея восьмидесятимиллиметровых минометов. За ней высота, занятая противником. Наши вот-вот пойдут в атаку. Не думаю, что они станут ждать рассвета — им только немецкой авиации над головами не хватало. Вряд ли мы найдем лучший момент для попытки прорыва.