орой снаряд. На месте правого двигателя «летающего глаза» вспух огненный шар. Конструкция крыла не выдержала столь сильного повреждения, и оно надломилось. Самолет резко просел, задрав вверх уцелевшее крыло с продолжающим работать левым двигателем. На удивление, «Рама» еще сохраняла какие-то остатки управляемости, но самолет явно был обречен. Кабина осталась целой, а высота позволяла экипажу спастись. От самолета последовательно отделились три точки, над которыми через несколько секунд раскрылись купола парашютов, а свалившийся в штопор «Фокке-Вульф», разваливаясь на куски, рухнул в лес.
Только теперь я вышел из боевого режима и огляделся вокруг. Звуки выстрелов из пушки заставили остановиться ушедшие вперед машины штаба. Такие действия без приказа, видимо, вызвали у высшего начальствующего состава некоторое недовольство, и если подбежавший ко мне первым лейтенант на жесткие действия не решился, то, судя по зажатому в руке «Нагану», товарищ полковой комиссар явно имел более серьезные намерения. Правда, сейчас он так и застыл с пистолетом в руке, не добежав до моей пушки метров двадцать, и уставившись в небо, еще хранившее дымный след, оставшийся после падения «Рамы».
Помимо особиста, к месту событий подтянулись и другие офицеры штаба, сейчас постепенно приходившие в себя после увиденного. Единственным, кто сохранил в этой ситуации полную невозмутимость, оказался генерал Музыченко, сейчас неторопливо подходивший к собравшимся полукругом вокруг зенитки подчиненным.
— Младший лейтенант! — полковой комиссар, не убирая револьвер в кобуру, сделал в мою строну несколько резких шагов. — Вы…
— Отставить! — голос Музыченко прозвучал негромко, но с такой интонацией, что особист споткнулся на полушаге и остановился, опустив свое оружие.
Генерал пару секунд молча смотрел на меня, как будто видел впервые, после чего бросил взгляд на купола парашютов, медленно снижающиеся над лесом, и все так же невозмутимо отдал приказ:
— По машинам! Восстановить целостность колонны и продолжить движение.
Поднимающийся над лесом столб черного дыма остался позади, а я все никак не мог отделаться от мысли, что сбитый «Фокке-Вульф» наверняка успел передать немцам наши координаты, и почему-то при этом мне все время вспоминался тот немецкий майор, который со своими собачками создал столько проблем нам с сержантом Игнатовым.
Несмотря на мои опасения, немецкие гаубицы молчали. Многие артиллерийские части противника подверглись атакам прорывающихся на юг красноармейцев и понесли большие потери, а те из них, кто сумел отбиться или вовремя отойти, видимо, еще не успели восстановить порядок и преодолеть дезорганизацию, вызванную нарушением линий связи.
Пикирующие бомбардировщики мы видели дважды, но они наносили удары в стороне от нас, атакуя остатки ударных группы, еще сохранивших часть техники, и стараясь помочь своим тыловым частям, пытавшимся оборонять спешно созданные узлы сопротивления.
Действительно серьезный противник встретился нам у реки Ятрань. Наши передовые части уже форсировали ее пару часов назад и следы этого сражения наглядно демонстрировали нам всю чудовищность понесенных ими потерь. Весь берег неширокой реки был забит сгоревшими грузовиками, тракторами и артиллерийскими тягачами. Разбитые орудия стояли здесь же, иногда даже не отцепленные от буксировавшей их техники. Река отблескивала радужной пленкой вылившегося в нее горючего. Тела убитых лежали около дымящихся обломков, колыхались в воде и устилали противоположный берег. Мертвые немцы на том берегу тоже попадались, но было их во многие разы меньше, чем погибших красноармейцев.
Несмотря на то, что значительной части ударной группы, форсировавшей реку в этом месте, удалось прорваться на противоположный берег и уйти дальше на юг, немецкая артиллерийская позиция не была уничтожена полностью. Сейчас одна зенитка калибра восемьдесят восемь миллиметров и две скорострельных двадцатимиллиметровых пушки FlaK 38 по-прежнему контролировали брод, который нам предстояло преодолеть.
Немцы неплохо замаскировали свои орудия. Скорее всего, они собирались подпустить нас метров на восемьсот, и смести большую часть колоны огнем скорострельных «Флаков», а против танков Т-34, бывших им не по зубам, использовать более мощную зенитку.
Позиция противника находилась на противоположном берегу Ятрани, местами густо заросшем кустарником. В одном из таких мест и встали немецкие зенитчики, успевшие даже выкопать для своих пушек неглубокие укрытия с брустверами. Невооруженным глазом и даже с помощью бинокля обнаружить их было весьма непросто. Приближаться к немцам даже на полтора километра было опасно, но кроме меня об огневой засаде в нашей колонне никто не знал, и мне опять пришлось брать инициативу на себя.
На мой взгляд, двигалась «колонна особого назначения» крайне беспечно. Видимо, генерал Музыченко рассчитывал, что раз мы идем по следам ушедших вперед ударных групп прорыва, ожидать серьезного сопротивления немцев не стоит. В результате у нас отсутствовал даже головной дозор. На начальном этапе при движении в темноте сразу за спинами атакующих частей это еще можно было оправдать, но сейчас, когда прорвавшие оборону немцев войска ушли вперед и рассеялись на относительно мелкие отряды, такое пренебрежение уставом выглядело очень нехорошо. Генерал, конечно, не знал о весьма невеселом положении дел у передовых групп, но, дозор все равно выслать стоило.
Когда до берега оставалось два километра, я вновь приказал водителю броневика остановиться. Возиться с зенитными пушками времени уже не было, и мне пришлось воспользоваться сорокапятимиллиметровым орудием, установленным в башне броневика. С этой пушкой я ознакомиться не успел, и мой прицельный комплекс мог работать с ней лишь примерно в четверть своих возможностей, поскольку не был на нее настроен. Тем не менее, в данном случае мне требовалась не столько точно стрелять, сколько просто предупредить Музыченко об опасности и указать танкистам позицию противника.
С такого расстояния самым опасным вражеским орудием была 88-мимиллиметровая зенитка. На нее я и навел пушку. Мой выстрел вновь заставил идущие впереди машины остановиться, но на этот раз никто не побежал выяснять, что опять пришло в беспокойную голову командира взвода ПВО. Немцы ответили на этот вопрос сами. С двух километров в немецкую пушку я не попал. Снаряд воткнулся в землю метрах в пятнадцати от цели, не причинив противнику никакого вреда, но вражеские зенитчики поняли, что русские каким-то образом их обнаружили, и немедленно открыли огонь по нашей колонне. Рядом с головным Т-34 поднялся султан земли, а вслед за ним послышалось несколько звонких ударов двадцатимиллиметровых снарядов в танковую броню. Скорострельные «Флаки» с такой дистанции стреляли не слишком точно, но создаваемая ими плотность огня позволяла все же иногда попадать в цель, тем более что огонь они вели не по единичной машине, а по колонне. Крики раненых подтвердили, что немецкие снаряды попадали и по грузовикам, откуда сейчас спешно выгружались красноармейцы.
Все десять наших танков рванулись вперед, посылая в сторону вражеской позиции снаряды своих орудий. Точность этого огня оставляла желать много лучшего, чего нельзя было сказать о немецкой зенитке. Третьим выстрелом ее расчету удалось подбить вырвавшийся вперед Т-26. Ударом снаряда танку оторвало башню, и он мгновенно вспыхнул.
Я продолжал вести огонь из пушки бронеавтомобиля, но, как и ожидалось, результат был не самым лучшим. После пятого выстрела я понял, что точность моей стрельбы перестала возрастать, и, видимо, я достиг предела возможностей ненастроенной системы прицеливания.
— Продолжать огонь! — приказал я экипажу БА-6 и выпрыгнул из бронемашины.
Мой взвод пока потерь не понес. Красноармейцы покинули кузова грузовиков, а расчеты пушек заняли свои места, но без приказа ничего не предпринимали.
— Перовое орудие на прямую наводку, быстро! — выкрикнул я и сам уперся плечом в четырехколесную железную повозку зенитки.
Нам на помощь немедленно пришли красноармейцы из нашего взвода и, кажется, даже из роты охраны штаба, во всяком случае, что-то кричавшего и указывающего в нашу сторону давешнего лейтенанта я краем глаза заметил.
Мы выкатили пушку на открытое место, где остановившиеся впереди машины не закрывали от нас немецкую позицию, и я снова прыгнул на сиденье наводчика. Заряжающий, не дожидаясь команды, вставил в приемный короб обойму и лязгнул затвором.
Я с облегчением отметил, что маркеры системы наведения вновь стали вести себя привычным образом, а овалы рассеяния перестали занимать чуть ли не четверть поля зрения.
Зенитку «восемь-восемь», как называли ее сами немцы, требовалось срочно заткнуть, пока она не сожгла все наши танки. Один из Т-34 тоже уже горел, а танки все продолжали сближаться с немецкой позицией, и огонь противника с каждым метром сокращения дистанции становился точнее.
Выстрел! Два километра и неподвижная цель — идеальные условия для стрельбы из пушки 61-к. Сама немецкая зенитка, похоже, цела, по крайней мере, внешне, но расчет выведен из строя взрывом осколочного снаряда. Выстрел! Замолчал один из «Флаков». Причина та же — вести огонь уже некому. Немцы из взвода охранения пытаются занять место артиллеристов. Выстрел! Больше желающих заменить погибший расчет не находится. Выстрел! Замолкает последняя скорострельная пушка, и немцы не выдерживают — начинают беспорядочный отход. Я больше не стреляю, снарядов и так осталось немного.
— Вернуться в колонну! Прицепить орудие к буксировщику! — отдаю я приказ и направляюсь к своему броневику. Дальше расчет справится и без меня.
«Колонна особого назначения» лишилась двух танков, и трех грузовиков. Сколько погибло и ранено бойцов, мне никто не докладывал, но человек двадцать мы точно потеряли. Если дальше пойдет такими же темпами, до своих мы рискуем не дойти.
Форсировать реку нам никто не мешал — немцы отошли и предпочли в бой не ввязываться. Я очень надеялся, что связи с командованием у артиллеристов не было, поскольку в ином случае, мы могли смело рассчитывать на большие неприятности. Как бы то ни было, к полудню «колонна особого назначения» достигла села Емиловка. Вид с орбиты показывал, что впереди все еще немцы, а до войск Южного фронта нужно дополнительно пройти около пятнадцати километров, но генерал Музыченко, несмотря на мое предупреждение, видимо, все же надеялся встретить части восемнадцатой армии именно на этом рубеже. Что ж, теперь его постигло жестокое разочарование.