Электронной ручкой Мигель заполнил бланк, засвидетельствовав, что является моим сексуальным партнёром, и поставил электронную подпись. Помощник Энтони нотариально её заверил. Закончив оформление, Энтони отослал документы в Центр натурализации и тотчас же получил сообщение, подтверждающее принятие заявления.
– Первый шаг на пути к натурализации сделан, – удовлетворённо подвёл он итог.
– Долго придётся ждать?
– У всех по-разному, но процесс длительный. После прохождения полугодового испытательного срока кандидату предстоит сдать экзамен, и доказать, что он действительно заслужил право считаться радужным.
– Это ещё предстоит доказывать?! Кому?
– Радужной комиссии. Никто заранее не знает её состав. Она назначается по тому же принципу, как присяжные для судебного заседания по уголовным делам.
– Как я должен доказывать? Осуществить на глазах комиссии акт однополой любви?
– Что в этом противоестественного? – изумился адвокат. – В средние века обряд посвящения в рыцари ордена тамплиеров содержал раздевание кандидата донага, целование великого магистра в половые органы, и участие в радужном групповом сексе. Это зафиксировано в исторических хрониках.
– Зачем? – воскликнул я, вспомнив эпохальное полотно Леонардо да Винчи «Праздник любви», висящее на всю ширину зала в музее Метрополитен. Картина, долго пролежавшая в запасниках, изображала сцену посвящения в рыцари.
Энтони деликатно кашлянул, но всё же разъяснил.
– Испытание доказывало верность рыцаря однополому братству. А целование половых органов – преданность вассала своему феодалу.
Я похолодел, представив себя средневековым рыцарем ордена тамплиеров, участвовавшим в варварском ритуале, однозначно решив отказаться от торжественного обращения в радужное братство, и осторожно спросил, обдумывая приемлемую форму отказа от сдачи экзамена.
– А как подобное мероприятие происходит сейчас?
– Не так возвышенно как во времена тамплиеров. Закон гибок. По желанию новообращённого ему предоставляется право самому выбрать партнёра. Кого угодно, нового друга, или подружку – для радужных женщин, или такого же, как и он, подателя заявления, или, в крайнем случае, однополого партнёра, арендованного на время экзамена из сертифицированного мэрией «радужного эскорт сервиса».
– Я помогу, – гордо сказал Мигель и обнял меня за плечо.
– Не сомневаюсь, – похвалил Энтони. – Ещё одна новость. В Нью-Йорке по традиции верховодят либерал-демократы. На прошлых выборах они добились изменения конституции штата. В общественных местах отменены раздельные туалеты, и на государственную службу принимают теперь…
– Это я знаю…
– Но ты не знаешь другого, – Энтони повысил голос, – на прошлой неделе из-за вашингтонского скандала на неопределённое время заморозили проведение экзаменов для новообращённых и отменили статус кандидата в радужные.
– Тогда зачем мы торопимся? Зачем спешили с заполнением декларации?
– Ну что ты?! – возмутился Энтони. – Не понимаешь простейших вещей! Мы уложились в срок, подали документы и получили регистрационный номер, до того как Конгресс ужесточил «Закон о натурализации радужного мужчины». Во-вторых, ты приобрёл право на работу в государственных компаниях. Усекаешь? К счастью, и консерваторы, и либералы об этой привилегии забыли. А, возможно, сознательно для неофитов оставили лазейку для найма на государственную работу.
– Тогда другое дело, – восхитился прозорливостью адвоката. – Можно начать поиск государственной работы?
– Конечно. По всей стране. В анкете, заполняемой для отдела кадров, достаточно указать регистрационный номер. Он действителен на протяжении двенадцати месяцев. Надеюсь, за этот срок мы успеем пройти все этапы натурализации. Ещё есть вопросы?
– Нет.
– Тогда до свидания, у меня нет времени для долгих дискуссий.
Я не успел попрощаться – экран погас.
…В предусмотрительности Энтони нельзя отказать. Когда после двухнедельного отдыха я вернулся в Нью-Йорк, в почтовом ящике лежало извещение, что компания, в которой я отработал пять лет, выставила меня за дверь. Я разделил участь Кондолизы Вильтор, виновницы кризиса власти, и перешёл на пособие по безработице. Из скромности Президент великой страны к нам не присоединился.
Глава VIIIНе будьте католиками больше, чем папа римский
Вынужденный отпуск начался с подготовки к сдаче экзамена на натурализацию радужного мужчины. Для удобства ньюйоркцев подготовительные классы были открыты во всех пяти районах Большого Нью-Йорка. Я выбрал Манхеттен. В Сохо в двух блоках от станции метро, в сером двухэтажном здании, зажатом с двух сторон небоскрёбами, на первом этаже разместились офис руководителя курсов, комната отдыха для преподавателей и четыре класса для лесбиянок; на втором – небольшой кинозал и учебные классы для радужных мужчин.
В учебную программу помимо практических занятий, входили гуманитарные и общеобразовательные предметы: «История гомосексуализма», «История мировой культуры», классы живописи, искусств, радужной этики и эстетики.
Я отучился три дня. Позвонил агент по трудоустройству, заинтересовавшийся моим резюме, и предложил шестимесячный контракт в Вашингтоне. Жизнь заставляет принимать предложения, которые в иное время всерьёз не рассматриваешь. Я ухватился за предоставленный шанс, как за манну небесную; в тот же день успешно прошёл интервью; на другой день подписал контракт; взволнованный радостной новостью, зашёл в офис и заполнил заявление об отчислении. Координатор без тени улыбки на лице поздравил с возвращением на рынок труда и назидательно напомнил, что подготовительные классы имеются в каждом городе.
Из трёх дней учёбы запомнился первый, открывшийся классом «История мировой культуры». Рассказав о творчестве Шекспира, радужных страданиях Гамлета и короля Лира, преподаватель включил фильм «Ромео и Джульетта». Провалившись в прокате – зрители брезгливо восприняли любовную драму гетеросексуалов – кинофильм положили на полку и использовали в учебных целях для изучения быта и нравов сектантов средневековья. Когда фильм закончился, преподаватель открыл дискуссию.
– Прошу высказываться. Кто первый?
Класс молчал. Учитель благожелательно улыбнулся и обозначил направление диспута.
– Ромео и Джульетта болезненно переживали эротическое влечение. Осознав, что они родились сектантами, юные веронцы, не желая быть сожжёнными на костре, покончили жизнь самоубийством.
– Это жестоко сжигать на костре за сексуальное инакомыслие, – прозвучало с последней парты.
Я обернулся. Щуплый, болезненно-бледный юноша, осмелившийся возразить лектору, выглядел как ровесник сценического Ромео.
– Трагический финал не случился бы, – терпеливо пояснил учитель, – если бы в старину в Вероне существовали специальные курсы, подобные нынешним, на которых опытные педагоги помогали бы молодым людям искоренить чудовищную болезнь.
– Это не болезнь… – нарываясь на неприятности, пропищал юноша.
Преподаватель не дослушал его и повысил голос.
– Медицина совершенствуется и не стоит на месте. Невозможное вчера, доступно сегодня.
– Я не об этом, – заспорил юноша, пожелавший погибнуть, как камикадзе, но ценой своей жизни нанести максимальный ущерб неприятелю. – Колыбель демократии, Древняя Греция относилась толерантно к инакосексуалам.
Наставник искоса на него посмотрел и ничего не ответил. Аудитория замерла, ожидая бурной реакции лектора, но тот, почувствовал напряжение, возникшее в классе, справился с эмоциями и, не обращая внимания на диссидента, обратился к аудитории.
– Если проводить аналогию с литературными персонажами, то любовь мужчины и женщины сродни порочной связи стойкого оловянного Солдатика и бумажной Танцовщицы. Трагический финал замечательно изображён Андерсеном: еретики погибают в камине, сгорают дотла. Так было всегда. Разнополая любовь противоестественна. У неё нет будущего. Волшебство настоящей любви отражено в образе Дюймовочки. Поцеловав Спящую Красавицу, Дюймовочка разбудила принцессу, вернула её к радужной жизни. Девушки отпраздновали свадьбу, родили дочь, Принцессу на горошине, и в любви и согласии прожили до глубокой старости.
Сидящие на первой парте две средних лет женщины, коротко стриженые и, как близнецы, одетые в одинаковые юбки и свитера, озарили друг друга пылкими взглядами и демонстративно взялись за руки. – Мы против сектантов, – пропели они в один голос и звучно чмокнули друг друга в губы. – Разносчиков спермы надо кастрировать.
Преподаватель наградил подруг милой улыбкой и записал в своём журнале в отличницы.
– Более естественны чувственные и глубокие взаимоотношения литературных героев Марка Твена… – ожидая подсказки, лектор вскинул голову, замолк, и подруги-отличницы хором выкрикнули, опередив одноклассников: «Тома Сойера и Гекльберри Финна».
– Молодцы, – похвалил он подруг. – Детская привязанность с возрастом перерастает в глубокие отношения, достойные подражания…
В перерыве возмутителя спокойствия пригласили в офис координатора. К нам он уже не вернулся. О его судьбе ни в классе, ни в частных беседах никто не заговаривал. Он был и исчез.
Следующий в расписании класс «История гомосексуализма». Начался он неожиданно. Преподаватель, лысый коротышка с брюшком лет пятидесяти – мысленно я окрестил его «колобком» – прежде чем представиться, запрокинул голову, вскинул над головой правую руку и артистично воскликнул:
– Салют, гугеноты!
Кто-то хихикнул, но большинство, в том числе и я, промолчало, ошеломлённое эксцентричным поступком.
– Удивились? – обрадовался жизнерадостный колобок. – А вы и есть гугеноты. Самые что ни есть настоящие.
– Это хорошо или плохо? – сыронизировал я, поддавшись благодушному настроению колобка.
– А-а-а! Сам Роберт Маркус пожаловал к нам, – сгримасничал колобок. – Я узнал вас. Благодаря телевидению, вы у нас личность известная. Милости просим, мистер Маркус, – он наклонился до пояса и сделал вид, что грациозно снимает передо мной шляпу.