Наверно, историю моей жизни следует назвать иначе. Исповедь несчастного гетеросексуала, потерявшего любимую женщину и ребёнка.
Глава IЛюбовь гетеросексуала
Я работал программистом в небольшой компании в Гринвич-Виллидже и, если позволяло время, заходил перед работой в «Старбакс» на чашечку кофе. Там я познакомился с Лизой. Внимание она привлекла сразу. На вид лет двадцать пять. Стройная. Рост около пяти с половиной футов. Тонкое, продолговатое лицо, аристократическое, благородное. Такие лица завораживают глаз художника-портретиста. Она сидела за соседним столиком, собралась уходить и предложила мне свежий номер «Нью-Йорк Пост», который только что просмотрела. В этом не было ничего подозрительного, но в её очах – взгляд не обманешь – я поймал на секунду блеснувший огонь и принял вызов. Так в давние времена световой азбукой Морзе передавались короткие сообщения.
Почти месяц мы встречались в «Старбаксе». Я осторожно проверял первоначальное ощущение, боясь оступиться. Такое случалось – подкладывалась «подсадная утка», попытка флирта с которой заканчивалась наручниками и радостными воплями в теленовостях: очередная успешная операция нашей доблестной полиции нравов. Лиза также боялась раньше времени рисковать и запустила пробный шар.
– Крис, моя невеста, занесла в домашний компьютер вирус. Ты можешь помочь?
Рискованное предложение, но я его принял, оставив путь к отступлению:
– У Майкла, моего друга, вечером занятия в колледже, и я свободен после шести.
Естественно, я выдумал Майкла, но если она из полиции, сигнал подан – я нормальный мужчина, радужный.
В тот вечер ничего не случилось, хотя мы близко подошли к роковой черте: невинно сидели у компьютера, нечаянно наши колени коснулись друг друга и застыли. Не дёрнулись. Я слышал учащённое биение своего сердца и боялся шелохнуться. Колени прилипли, и стоило немалого труда их оторвать. Дрожащим от волнения голосом Лиза шепнула: «На сегодня хватит». Прощаясь, я постеснялся протянуть руку – ладонь повлажнела от пота. Но уже на втором свидании – с компьютером якобы вновь случилась беда – в полуосвещённой комнате, Лиза с придыханием прошептала: «лампочка перегорела, а у меня нет запасной», – повторила трюк с коленями, и тормоза отказали. Ударило током, и мы ринулись в объятия. В безумную, звериную страсть мужчины и женщины.
Так продолжалось около полугода, пока Лиза не сообщила, что её друзья, Даниэл и Хелен, как и мы, одержимы безумием, наблюдаемым в природе у диких животных, и предложила купить двухсемейный дом. На первом этаже поселились женщины, второй этаж отдан мужчинам.
Для окружающих, мы образцово-показательные семьи. В мэрии заключили однополые браки и сыграли свадьбы. Мы соблюдали осторожность, нас трудно было заподозрить в обмане. Мужчины прилюдно дарили друг другу цветы, и нежно держась за руку, гуляли по набережной, а когда пришло время обзаводиться детьми, записались на приём к доктору Хансену.
Это одна сторона медали. Для публики. В действительности, нам не требовался доктор Хансен. У Лизы под сердцем уже стучал ножками плод нашей любви. Хелен и Даниэл не отставали – разница между зачатиями составила пару недель.
В ноябре обе женщины родили. Лиза – девочку, Хелен – мальчика. Так что не пришлось прибегать к ухищрениям – девочка воспитывается в семье Лизы и Хелен, а мальчик – в семье мужчин. Младенцы родились темноволосыми с карими глазами. Но и этому нашли объяснение – родители старомодны и пользовались каталогом двадцать первого века. Мы понимали, отсутствие сертификата доктора Хансена с указанием номера пробирки и генетического кода повредит карьере наших детей, но ничего не могли поделать. Прежде бывали случаи изготовления фальшивых сертификатов, но когда медицинские офисы обязали ежемесячно представлять отчёты в Вашингтонский Центр Семьи и Брака, и номера сертификатов внесли в общенациональную базу данных, обман стал невозможен. Родители, пойманные на мошенничестве, получили по три срока пожизненного заключения, а дети – позор и презрение общества. Ещё был случай лет тридцать назад, прогремевший на всю страну судебный процесс в Далласе. Некий предприимчивый врач продавал медицинские сертификаты и неплохо на этом зарабатывал, пока не попал в сети секретного агента полиции, под видом покупателя запросившего требуемый документ. Десять пожизненных заключений без права амнистии – по одному за каждый поддельный сертификат – для врача, и пожизненное заключение для родителей – суровый приговор отбил желание обойти закон.
Но зачастую ребёнок, родившийся в неполноценной семье, ещё в детском саду впитывает общечеловеческую мораль и по достижении половой зрелости избавляется от родительских генов. Даже если у него нет медицинского свидетельства, доказывающего, что его зачали в пробирке, для неофитов все двери открыты. Закон предоставляет «новым людям» множество льгот: гранты на бесплатное обучение в колледже, налоговые послабления на первые десять лет, но главное – они получают удостоверение личности с зашифрованным фальшивым генетическим кодом, исключающее дискриминацию по сексуальному признаку (государство любую фальсификацию может себе позволить). В дальнейшем неофиты создают розовые семьи и наслаждаются жизнью полноценных людей. Пока же нашим детям, Ханне Конде и Виктору Грину, предстояла нелегкая жизнь. Ханна приобрела фамилию Лизы – в лесбийской семье ребёнок приобретает фамилию женщины, родившей его, а Виктор унаследовал фамилию Даниэля, биологического отца. Привычные американские семьи: в одной – две мамы, в другой – два отца.
Я виделся с дочерью ежедневно – женщин она называла «мама Лиза» и «мама Хелен». Виктор обращался к нам «папа Роберт» и «папа Даниэл». Роберт, пора снять со своего лица маску, нерадужный второсортный мужчина.
Брожение в умах начинается с мелочи. Полгода назад шестидесятилетний мужчина обратился в Конституционный суд с заявлением, – поведав о детских страданиях, потребовал внести в семейное законодательство, что «каждый мальчик имеет право кого-то назвать „мамой“». «Кого из отцов?» зашёл в тупик суд и предложил родителям-мужчинам полюбовно меж собой сговориться. Разумную идею отверг мужской общенациональный референдум, и тогда сенатор Гитсон, либерал-демократ от штата Иллинойс, предложил называть мамой суррогатную медсестру. Но и здесь возникли проблемы. Федеральный закон защищает медсестру от судебных исков, требующих выплаты алиментов в случае смерти одного или обоих супругов, и запрещает без согласия медсестры разглашать её имя. Профсоюз суррогатных матерей также выступил против любых поправок к закону, остерегаясь изворотливых адвокатов, способных найти лазейку и нанести материальный ущерб медсёстрам. С влиятельным профсоюзом ни одна политическая партия ссориться не осмеливается. Пока ведутся дебаты, у Виктора мамы нет. Когда он достигнет совершеннолетия, узнает, что Хелен – его суррогатная мать, и её, если не будет стесняться, он назовёт «мамой».
Ещё с одной проблемой пришлось столкнуться. Учебник по детской психологии настоятельно рекомендует родителям брать иногда ребёнка в свою постель, вырабатывая у него подсознательные навыки нормального сексуального поведения и – добавлю от себя – предотвращая трагедию, случившуюся когда-то в семье Лизы Конде. Она родилась в радужной семье, воспитывалась в соответствии с общепринятыми нормами морали и нравственности, а в шестнадцать лет её как подменили, Лиза закрутила тайный роман с одноклассником. Чтобы их разлучить, родители переехали в другой город, возили дочь к психологам, подружили с хорошей девочкой, радужной, отличницей, спортсменкой, но все усилия оказались тщетны. Лизу тянуло к мальчикам. Поступив в колледж, она переехала в девичье общежитие, и всё закружилось сызнова; её вылавливали в соседней обители, в комнатах мальчиков, офицеры полиции нравов составляли протоколы о проникновении на запретную территорию, выписывали штрафы и предупреждали о серьёзных последствиях. Впустую. Родители от неё отказались – не вынесли позора.
Просыпаясь, маленькие дети просятся в родительскую постель, в которой они чувствуют себя защищёнными, и, пробуждаясь, Виктор заходил иногда в нашу комнату. Хотя мы с Даниэлем спим раздельно, наши кровати стоят вплотную друг к другу. Но чтобы объяснить сыну, почему отказываем ему в естественной просьбе, солгали, что страдаем кожным заболеванием, внешне невидимым: прикосновение чужого тела раздражает оболочку мозга и провоцирует рак кожи.
– А что такое «рак кожи»? – полюбопытствовал малыш.
– Нехорошая болезнь. Будут делать уколы. Ты ведь не любишь уколы шприцом.
– Не люблю, – нервно подтвердил Виктор и на всякий случай пустил слезу.
Даниэл отвлёк его компьютерной игрой, но радовался напрасно, – на следующий день Виктор вернулся из садика с выстраданной за день серией детских вопросов.
– А как же ты берёшь меня на руки? Ты не заболеешь?
– Нет, – успокоил он малыша, – пока ты не достиг пяти лет, я могу безбоязненно брать тебя на руки. Но спать ты должен в своей кровати.
На другой день воспитатель детского сада для мальчиков спросил Даниэля:
– Что у вас с кожей? Почему вы не укладываете Виктора в вашу постель? Мальчик страдает…
Даниэл покраснел, замялся, но это не вызвало подозрений и воспринялось с пониманием.
– Современная медицина делает чудеса, но в ряде случаев она бессильна.
– А что у вашего супруга? – настойчиво спросил воспитатель.
– Та же болезнь. Вот, спаровались два инвалида, товарищи по несчастью.
Воспитатель сочувственно покачал головой. – Бывает. – И рассказал об отце Фрэнка, страдающего схожей болезнью. Мы догадались: отец Фрэнка «наш». Я видел его несколько раз, когда он приходил в садик за сыном, но не подозревал, что одних мы кровей.
С дочкой обычно я виделся на детской игровой площадке. По выходным вшестером мы ходили в сквер, оборудованный аттракционами и детскими спортивными сооружениями и, пока Виктор под наблюдением Даниэля лазил по турникетам, я помогал Лизе катать Ханну на качелях. Хелен читала книгу, а Лиза рассказывала о шалостях и маленьких хитростях нашей дочери.