– Рад познакомиться, Мартин, – он протянул для рукопожатия руку.
– Спасибо за приглашение, – я ответил любезностью.
– Легко доехали? – вежливо справился Мартин.
– Дорога была свободной.
Мартин пригласил в дом, широким жестом учтиво предложил напитки – бутылки виски, рома, коньяка, выставленные на журнальном столике, щедро предлагали себя. Выбрал ямайский ром, «Captain Morgan». Расположились на кожаных креслах в гостиной. Я – с рюмочкой рома, Мартин с виски. Любезные ничего незначащие расспросы сменились жалобами на измены Питера; я их терпеливо выслушивал, ожидая, когда выговорившись, он перейдёт к тому, зачем пригласил в гости. Предстоял, как я полагал, деловой разговор о Лизе и завещании, но чем дольше он пустословил, углубляясь в ненужные подробности, личные и интимные, тем глубже закрадывалась во мне мысль о наличии у хозяина каких-то потайных замыслов. Передо мной Мигель номер два?
– Я специалист по приготовлению коктейлей. Хочешь попробовать? – вдруг предложил Мартин, не дожидаясь ответа, энергично поднялся с кресла и мягкими шагами подошёл к барной стойке, разделяющей кухню от гостиной. Я видел только его спину. Из каких бутылок приготавливал он напиток, и что в него добавлял, осталось вне поля зрения. Что ж, коли на правах хозяина он хочет удивить искусством приготовления коктейлей, пусть колдует, творит и изобретает. Мышьяк или крысиный яд друг семьи не добавит.
– Со льдом?
– Без.
Он украсил стакан ломтиком грейпфрута.
– Продегустируй.
– Действительно вкусно, – пригубив, сказал я из вежливости, нисколечко не воодушевившись и отметив про себя, что ингредиенты крепковаты для обычного коктейля. Чтобы не обидеть хозяина, я пил маленькими глотками.
– Кайфуй, – обрадовался Мартин. Он подошёл к журнальному столику, вторично налил себе виски, молча салютовал высоко поднятой рюмкой, но не выпил. Вернулся с рюмкой в облюбованное кресло и продолжил нудные сетования, которые я слушал, рассеяно, в пол-уха.
– Однажды в упаковку «Виагра-Плюс» он положил лошадрин, – сквозь окутывающий голову дурман, донеслись откровения Мартина. – Зачем потребовался ему конский возбудитель? – вопрошал ревнивец, распаляясь всё больше и больше. – Со мной виагра ему не требовалась.
Сквозь боль в висках, донеслась догадка: «Питер умышленно подсунул Джейкобу таблетки, противопоказанные человеку».
Боль головная усилилась. Я поставил бокал на стол и закрыл глаза. Мартин разглагольствовал.
– Это доказательство того, что он гуляет на стороне.
Височная боль сменилась головокружением – подействовал напиток, сверх ожидания, не в меру крепкий.
Мартин заметил перемену в самочувствии гостя и посочувствовал.
– Я не предупредил тебя, коктейль крепкий. Прими душ, если нездоровится.
«Душ отрезвляет и возвращает в нормальное состояние», – тупо подумал я, пребывая в странном тумане. Мартин указал пальцем на лестницу и властным тоном распорядился.
– Поднимись на второй этаж, душ возле спальни. И надень халат, так тебе будет комфортнее. Он в ванной, на полочке, там же и полотенце.
Как заколдованный, я слепо повиновался. Глубоко в сознании мелькнула мысль, что он меня соблазняет, но не было физических и душевных сил сопротивляться и выскользнуть из цепких рук обольстителя. Помутневшим мозгом верховодили команды, заставлявшие следовать указаниям Мартина: «Это цена, которую следует уплатить, за получение завещания Джейкоба».
Когда я вышел из душа, Мартина в гостиной не обнаружил. Я обошёл первый этаж – пусто. Поднялся на второй, наперекор здравому смыслу открыл дверь спальни, и глаза вылезли из орбит: голый Мартин лежал на спине поверх покрывала, руки и ноги пристёгнуты наручниками к каркасу кровати, во рту – кляп. Я оторопел, застыл как вкопанный, не осознавая, что происходит. В доме помимо нас никого не было. Кто сунул ему в рот кляп и надел наручники? Мартин мычал и страшно вращал зрачками, призывая меня на помощь.
– О, Боже! – вырвалось из уст мало что соображающего Роберта Маркуса.
В ту же секунду с силой распахнулась дверь, несколько полицейских, непонятно как оказавшихся в доме, ввалились в комнату, сшибли меня с ног, заломили за спину руки и надели наручники. Хоть я и не сопротивлялся, один из них, приставив ко лбу пистолет, гаркнул: «Дёрнешься, гнида, пристрелю как собаку!»
Я лежал трупом. Полицейские подняли немощное тело, и как мешок, набитый картошкой, усадили на стул, поддерживая с двух сторон. Только тогда я заметил в комнате некоего мужчину в цивильной одежде с видеокамерой. Изо рта Мартина вынули кляп, отстегнули наручники. Он быстро оделся и стал возбуждённо рассказывать, что Роберт Маркус наставил на него пистолет, беспомощного, пристегнул наручниками к кровати, засунул в рот кляп и хотел изнасиловать. Или даже убить.
Я пребывал в шоке, или как говорят боксёры, в нокдауне, частично от напитка, не выветрившегося, и в который, похоже, подмешали слабый наркотик, но больше от страха, вполне обоснованного, осознав с опозданием, что угодил в хитро расставленную ловушку.
– У него пистолет в кармане! – закричал Мартин. – Он угрожал мне!
Полицейский обыскал куртку. Во внутреннем кармане действительно обнаружился неизвестно откуда взявшийся пистолет. Полицейский продемонстрировал его перед камерой и, удовлетворённый находкой, положил в целлофановый кулёк.
Некто в штатском тряс меня за плечи и кричал в ухо.
– Признавайся, ты убил Джейкоба Стайна! Теперь ты покушался на супруга другого бывшего полицейского, Питера Робинсона.
Мартин истерично вопил:
– У него наркотики в сумке! Я видел!
Полицейский порылся в сумке, извлёк кулёк со шприцем и неизвестными мне ампулами, непостижимым образом, оказавшийся в моей сумке, показал находку видеокамере и внёс в протокол.
Детектив орал в ухо:
– Признавайся, ты хотел убить Питера Робинсона! А попал на супруга!
Я онемел, сидел, как статуя, не в состоянии шевельнуть пальцем. Всё, что происходило, делалось не со мной. Точнее, совершалось с моим астральным телом, но в другом измерении, в страшном и чудовищном сне, никакого отношения ко мне не имеющем. Видеокамера тем временем скрупулёзно документировала для присяжных вещественные доказательства.
Раздался шум вертолёта. Через минуту в комнату ворвались телевизионщики со съёмочной аппаратурой. Мартин повторил показания. Кто-то из репортёров сунул мне в нос микрофон и принялся задавать вопросы. Я неспособен был отвернуть голову, расцепить рот и хоть что-то вымолвить в свою защиту. Молчание свидетельствовало о признании вины и удостоверяло клеветнические измышления.
Из глубин небытия смутно выплыли думы о Лизе. Вспомнил, что она собиралась отвезти меня в аэропорт, подумал – не дождавшись звонка, она подъедет сейчас к дому Мартина, и её арестуют, обвинив в сообщничестве. Впрочем, я потерял счёт времени, и не исключено, что она уже попала в коварно расставленную ловушку…
Полицейский спектакль закончился. Гориллы-полицейские вывели арестанта на улицу, закованного в наручники и еле стоящего на ногах. Репортёры загалдели, заверещали, захлёбываясь от восторга, пафосного возмущения, впадая в религиозный экстаз, взвинчивая слушателей надуманными преступлениями надуманных злодеев. Я по-прежнему пребывал в полунаркотическом бреду, безвольного и затравленного можно было безбоязненно пинать, толкать, щупать, вертеть, – детективы оберегали арестованного от самосуда и заверяли толпу, что в тюрьме сокамерники не позволят извергу дожить до суда. В сопровождении телекамер «преступника» усадили в вертолёт, на борту которого грозно красовалась надпись: «ФБР».
– Fiat justitia! – Да свершится правосудие! – прозвучало за спиной. Кто-то прокричал: «Да торжествует закон!» и толпа трижды проорала гневным ликующим хором «Смерть врагам народа! Сталин, воскресни!»
Чёрный ворон с розовой грудкой, взявшийся невесть откуда, нагло уселся на голову и то ли каркал, то ли хохотал: «Не преувеличивай, Роберт, глупость врагов, преданность близких родственников и верность лучших друзей!»
Глава XVIIIБудни федеральной тюрьмы
Камера на двоих в специальном блоке Административного корпуса федеральной тюрьмы Алленвуд в Пенсильвании – не гостиничный номер в пятизвёздном отеле. Бетонный пол. Окон нет. Кондиционированный воздух подаётся через фильтры, встроенные в подвесном потолке. Зато есть вода, горячая и холодная, и санузел. Камеры наблюдения, вмонтированные в стены, передают изображение на центральный пульт – недремлющее око круглосуточно надзирает за узниками, лишая их психологического равновесия.
К услугам заключённых мебель вековой давности – две металлические кровати с тумбочками для хранения личных вещей, стол, два зацементированных в пол колченогих стула, холодильник и компьютер с разнообразными играми – единственное развлечение, скрашивающее тюремное заключение. В стены встроены чуткие микрофоны, улавливающие каждый вздох арестантов, и громкоговорители, передающие приказы с командного пульта, типа: «Не разговаривать!», «Соблюдать тишину!» – за три замечания в течение одного дня – карцер.
Контакты с внешним миром запрещены. Ни телевизора, ни интернета, ни прогулок на свежем воздухе в тюремном дворе… «Особо опасным преступникам», к которым причислили всех нерадужных, возбранено передвигаться по коридорам тюрьмы, посещать библиотеку, спортзал. В инструкциях, передаваемых «стеной», ежедневно звучат предложения войти в радужный круг: для этого достаточно громко сделать устное заявление, и, как обещает громкоговоритель, для неофитов режим заключения будет смягчён.
Первые два дня я провёл в одиночестве. Нелепые и абсурдные обвинения угнетали. Давила безысходность. Бессилие подавляло волю к сопротивлению. На третий день заключения одиночество закончилось: ко мне подселили напарника, щуплого наголо стриженого юношу лет двадцати. Не поздоровавшись, он забился в угол и забубнил молитву. Директивы, чтобы заткнулся, или напоминания, что он нарушает тюремный режим, с командного пульта не поступило. Вскоре я догадался – молитва певческая. Слова и музыка незнакомы, но спустя полчаса я запомнил и текст, и мелодию.