– Поблагодари его и объясни, что меня ждёт. По-моему, он не до конца ещё понимает. Он не должен жертвовать своей молодостью.
– Он любит тебя и готов ждать.
Мне стало неловко, и я пробурчал.
– Я этого не заслуживаю.
Вмешался тюремщик и сообщил, что время, отведенное для общений заключённых с адвокатами, завершилось.
Мы попрощались. Впервые я пожелал переместиться из современного мира с романтическими межпланетными путешествиями куда-нибудь на юг Франции, в мрачное средневековье, в котором нет атомоходов, телевидения, компьютеров, захотелось примкнуть к гугенотам и наслаждаться дикой жизнью свободных гетеро. А ещё лучше – в Древнюю Грецию или в Рим, или в исчезнувшее в пыли веков гетеросексуальное царство инков, переместится куда угодно во времени и пространстве, подальше от нынешней цивилизации.
В камере меня ждала новость: «синенького» перевели в общий блок, с льготными условиями содержания, предоставив возможность пользоваться телевизором и телефоном. В качестве искушения – на определённых условиях облегчённая жизнь доступна каждому – на столе появилась стопка белой бумаги и электронный карандаш, намёк на то, что на стадии предварительного заключения власть над арестантом принадлежит следователю, который самолично волен ужесточить или смягчить тюремный режим.
Глава XIXКрик души
Весь вечер стопка бумаг оставалась нетронутой и, как женское тело, дразнила своей белизной. На другой день я набрался мужества, сел за стол, взял верхний лист и, с минуту подумав, написал заглавие: «Главному редактору Нью-Йорк таймс». – Зачеркнул. – «Независимому прокурору». – Зачеркнул. Скомкал лист и бросил на пол.
Из стены раздался властный окрик.
– Не рвать бумагу и не бросать на пол!
Рефлекторно я обернулся на звук. Последовало детальное разъяснение.
– Испорченные листы складывайте на столе. Перед отбоем подойдёт дежурный по этажу и заберёт их для утилизации.
Я взял чистый лист и аккуратно вывел: «Мистер Президент!»
Что дальше? – Я надолго задумался. – О чём хочу написать? И с какой целью? – Сам же себе ответил: «Чтобы занять мозг, избавиться от тоскливого одиночества и стать общественно-полезным». – Классное словосочетание: «общественно-полезным». Запомним и используем в обращении к Президенту. Энтузиазм придал силы для эпистолярного творчества. Рука застрочила, с трудом поспевая за скачущими наперегонки мыслями:
«Я понимаю, что буду признан виновным в совершении страшного преступления, которого не совершал, но благодаря тому, что в штате Нью-Йорк смертная казнь запрещена, буду приговорён к пожизненному заключению».
Подумал, и после слова «запрещена», вставил большую фигурную скобку. Сверху дописал: «а закон не имеет обратной силы» – напомнив тому, кто будет читать письмо, о существовании римского права. Про себя отметил: «Ещё не было случая со дня принятия Декларации Независимости, чтобы кого-то осудили по закону, принятому после совершения преступления». – Вздохнул с облегчением, довольный собой, и прочёл фразу заново:
«Я понимаю, что буду признан виновным в совершении страшного преступления, которого не совершал, но благодаря тому, что в штате Нью-Йорк смертная казнь запрещена, а закон не имеет обратной силы, буду приговорён к пожизненному заключению».
Удовлетворённо хмыкнул и льстиво написал о себе:
«Я программист, с пятнадцатилетним стажем работы, специалист по работе с базами данных, могу и хочу быть полезен нашей Великой Родине».
Неплохое начало, патриотическое. Что дальше? Умерим гордыню и преклоним одно колено – корона не упадёт! Каждый гетеро способен повторить подвиг Галилео Галилея и пройти свой собственный путь отречения. Как угодно! Любыми словами! Под любой формулой! Урок эластичности преподал лидер партии гугенотов, Генрих Четвёртый, обосновавший идеологическую основу хамелеонства: «Париж стоит мессы». Стоит слегка её видоизменить, вполголоса произнеся: «свобода дороже принципов», или поплагиатить, помня, что король Франции и Наварры дважды менял окраску, и без угрызения совести продолжить падение. Коленопреклонённый гомо сапиенс живучее прямоходящего. Генрих, я с тобой! Жизнь одна! В кладбищенской яме никто не вспоминает о принципах! В жизни всегда есть место для подвига? Роберт, будь подальше от места, где требуется совершить подвиг!
Карандаш, получив бесценный совет, впитал бесшабашные верноподданнические мысли, и, не колеблясь, заскользил по бумаге, едва поспевая за криком души.
«Моё желание, даже в тех условиях, в которых я нахожусь, посвятить себя общественно-полезной деятельности, заставило меня обратиться к Вам, вождю и Президенту нашей Великой многонациональной, многокультурной и многоконфессионной страны. То, что я хочу предложить, вынашивалось не одну ночь. В наших тюрьмах находится немало шпионов и диверсантов, разного рода экстремистов, убийц и наркобаронов, которые и за решёткой продолжают враждебную деятельность».
Что дальше? После преамбулы надобно обозначить проблему. Что предложить мистеру Президенту, чтобы его заинтересовать? – На прогулке заключённым запрещено разговаривать, им запрещено заниматься политической деятельностью. Так… Но они могут шевелить губами. Если потренироваться, то, не произнося ни единого звука, движениями губ на прогулке они могут переговариваться… Отлично! Что из этого следует? Думай, Роберт, думай!
Карандаш как с цепи сорвался.
«Я предлагаю модифицировать видеокамеры. Объектив настроить на губы заключённого. Как бы он ни наклонял голову, камера следует за ним и постоянно держит губы под наблюдением. Непрерывный видео мониторинг должен осуществляться автоматически. Предстоит большая исследовательская работа с привлечением высококвалифицированных специалистов по компьютерной мимике и лингвистов, чтобы с их помощью написать программу, считывающую шевеление губ, трансформировать шевеление в буквы, буквы в слова и хранить расшифрованную запись в специализированной базе данных.
На первом этапе программный код будет считывать мимику губ при произношении букв и звуков английского алфавита. Следующие версии программы затронут другие языки: испанский, китайский, японский, арабский, русский…
На втором этапе при любой попытке заключённого без разрешения зашевелить губами программный код заставит губы и гортань произносить нечленораздельные звуки. Механизм дистанционного воздействия на речевой аппарат ещё предстоит разработать. Конечная цель – подчинить объект воле манипулятора. А если двигаться в этом направлении дальше, то мы достигнем такого уровня воздействия, что толпы людей будут произносить слова и речи, запрограммированные роботом-манипулятором.
При благоприятном рассмотрении моего предложения я готов оперативно подготовить техническо-экономическое обоснование проекта, а при создании в тюрьме высокотехнологичной компьютерной лаборатории, проделать вышеуказанную работу.
Заканчиваю письмо с глубочайшей надеждой, что вы оцените искреннюю к Вам преданность, любовь и огромное желание служить интересам нашей страны».
Поставив точку, я перечитал текст, остался доволен чёткостью и краткостью изложения и подписался: «Роберт Маркус, слуга народа», по аналогии с Жан-Полем Маратом, называвшим себя «другом народа», и проставил дату: «3 мая 2254 года».
Возможность вернуться к работе действует возбуждающе. «Слуга народа» забегал по камере, заново перечитал письмо, и после слов «нашей Великой Родине» добавил абзац, который, как ему показалось, усилит впечатление и засвидетельствует о его преданности идеалам западной демократии:
«Я горд быть сыном Великого американского народа, на протяжении пяти столетий являющегося путеводной звездой и оплотом западной демократии, и готов приложить все свои силы, мастерство, все знания, полученные в Кембриджском университете, на благо Америки».
Перечитал. Получилось вычурно, местами подобострастно и лизоблюдно, но не в положении арестанта, которому грозит пожизненное заключение, лезть на рожон и выбирать неугоднические слова.
Между прочим, в этом году исполняется четыреста семьдесят восемь лет с момента появления первого официального документа, в котором британские колонии именовались «Соединённые Штаты Америки». Через двадцать два года – сущие пустяки по сравнению с пожизненным заключением – по случаю пятисотлетнего юбилея будет широкомасштабная амнистия, и есть немалая вероятность, что за примерное поведение и отличную работу меня выпустят на свободу.
Я начисто переписал письмо и во весь голос крикнул:
– Я хочу передать письмо Президенту!
Стена встрепенулась и строго предупредила:
– Громко разговаривать запрещено. Дождитесь дежурного и изложите ему свою просьбу!
– Это срочно! Дело государственной важности!
Стена повторила приказ, добавив, что непослушание грозит карцером.
Я успокоился. Настроение улучшилось. Там, где возникает надежда, зарождается жизнь.
Наш Президент – человек высочайшего ума. Когда письмо попадёт к нему в руки, он сумеет правильно оценить его содержание и скажет своим советникам: «Роберт Маркус важен для государственной безопасности. Он достоин быть радужным, и заслуживает президентской амнистии».
В студенческие годы на Валентинов день я опубликовал в кембриджской газете короткое стихотворение, посвящённое Виталине Декамерони, студентке биолого-технического факультета. Инициалы, чтобы не дразнить быков, нейтральные, «В.Д.». По тексту понять сложно, кому оно посвящено, мужчине, или женщине, и подпись «Р.М.» – в равной степени может принадлежать пылкому гомосексуалисту или страстной лесби. Если Президент откликнется на моё предложение, на Валентинов день я пошлю ему открытку с этим же текстом. Думаю, он не рассердится – глава государства привык к повышенным знакам внимания. К счастью, Виталина Декамерони не читает президентскую почту и не станет возражать против переадресования некогда предназначенного ей послания.
По памяти на отдельном листике я восстановил текст и в правом верхнем углу написал посвящение – «Президенту».