Если бы я был волшебником,
Я украсил бы небо гирляндами звёзд.
Самую яркую и спелую гроздь я сорвал бы
И принёс бы утром к твоей постели.
Ничего, что она жжёт мне руки.
Сердце от любви горит ещё жарче.
Оставлю стихотворение на столе на видном месте. Не думаю, что обнаружив его, тюремное начальство выбросит его в мусор. Перестрахуется и перешлёт по инстанциям. Что будет дальше? Если Мартин Робинсон, провоцируя мой арест, отважился на лицемерие и предательство, то защищая себя, я могу прибегнуть к тому же оружию. Марата, «друга народа», заколола кинжалом женщина, коварная Шарлотта Корде. У меня не сиюминутное помутнение разума. Есть «друзья» и «враги» народа, но теперь у народа есть и «слуга».
Роберт Маркус, «слуга народа», защитит американского Президента!
Глава XXСкажи смерти «гудбай»
«Синеньким», среди которых немало отморозков, запрещено появляться в Административном корпусе. Но в палитре тюремных цветов есть ещё и «зелёные». Так называют заключённых, заслуживших право работать за территорией тюрьмы и по выходным, два раза в месяц, отлучаться домой. Одна из их «почётных обязанностей» – разносить пищу «оранжевым», которым для ужесточения наказания, запрещено посещать столовую и общаться с другими заключёнными.
Обычно еду, заказанную в тюремной кухне, развозил пожилой китаец. Лицо его казалось знакомым. Я не мог вспомнить, где мы встречались, но судя по тому, как он задерживал на мне взгляд, по-видимому, он меня знал. Задавать неуместные вопросы не принято в окружении всевидящих глаз и всёслышащих стен. Забирая посуду, китаец принимал заказ на следующий день и передавал на кухню. Качественное и разнообразное питание, учитывающее пожелание заключённого, – единственная привилегия, не отобранная у «оранжевых».
С утра в тот злополучный день было отвратительное настроение. Почти неделя прошла, как я передал надзирателю письмо Президенту. Молчание. Никакой реакции даже от тюремных властей, ознакомившихся с письмом.
На обед «официант» прикатил на тележке овощной суп, куриные котлеты, зелёный салат, минеральную воду, булочку и вишнёвый компот. «Слуга народа» съел полпорции салата, котлету, булочку, запил минеральной водой. К супу и компоту не притронулся. Аппетит пропал. Через полчаса китаец вернулся и, забирая одноразовую посуду, удивился, увидев нетронутыми суп и компот. Обычно он молча забирал посуду с несъеденной едой, но в этот раз проявил заботу и посоветовал попробовать компот, приготовленный из свежих фруктов. Я поблагодарил его и оставил стакан в камере, сказав, что отведаю позже.
Думы крутились об одном и том же: что делать, если письмо к Президенту останется безответным. Новые идеи не возникали. В какой-то момент я вспомнил о компоте, пригубил, вдруг родилась мысль, немного бредовая, которую поспешил записать, чтобы не позабыть, поставил стакан на стол, и через секунду вскрикнул от резкой боли, скорчился в три погибели, рухнул на пол и задёргался в непроизвольных судорогах. К счастью, камера наблюдения своевременно подала сигнал тревоги. Прибежали охранники, вызвали тюремных врачей, быстро установивших причину конвульсий. Эскулапы вернули к жизни «слугу народа». В тюремном госпитале подтвердился первичный диагноз – отравление. В лаборатории определили источник: в компот подсыпали яд. Жертву спасло лишь то, что он пригубил напиток, глотнул бы – доза в один полный глоток была бы смертельной. Откачать не успели бы.
Началось расследование. Кому, и с какой целью, требовалось устранить особо опасного преступника. Трясли китайца, поваров, кухонных работников…
На четвёртые сутки в двухместную палату, которую я занимал один, явился следователь, выпроводил медбрата, закрыл за ним дверь, и c озабоченным видом поделился результатом дознания. Черновик письма, оставленный на столе в стопке мусора, неведомыми путями оказался в руках одного из боссов тюремной мафии. Прочитав послание, тот рассвирепел. Сходка руководителей тюремных кланов постановила, что инициатива, исходящая от изобретательного узника, навредит всем категориям заключённых. Исполнение приговора возложили на «официанта». Китаец испугался мести за непослушание и в точности исполнил приказ – подсыпал в компот, переданный ему яд. Попытка убийства не удалась. Как это расценить? – следователь задал риторический вопрос, и сам же ответил. – Как знак свыше: Роберту Маркусу выпала честь ещё послужить Родине.
– Записаться в армию и отправиться на войну в Африку? – ляпнул первое, что пришло мне в голову, не уразумевшей вследствие отравления желудка, что же заставило следователя откровенничать с узником.
– Настало время покаяться и дать нужные показания.
– Мне скрывать нечего.
Следователь усмехнулся.
– Подумай. Мы включим тебя в федеральную программу защиты свидетеля. Переедешь в хорошо охраняемое место на полное государственное обеспечение, срок наказания будет условным. Получишь новые документы, анкетные данные будут изменены… То, о чём ты мечтал. Начнёшь новую жизнь.
Чтобы прямым отказом не навлечь на себя гнев «правосудия», ответил уклончиво: «Подумаю…» – не сказав, что лицо китайца показалось знакомым. Поинтересовался только, кто будет приносить еду.
Следователь успокоил, развеял возникшие опасения.
– Китаец переведён в другую тюрьму. А во избежание повторного покушения обязанность доставлять пищу возложена из охранников.
Повторного покушения? Мозг заподозрил соседа по больничной койке, накачанного бицепсами пуэрториканца, появившегося в палате нынешним утром и выведенного медбратом перед появлением следователя. Не поздоровавшись, пуэрториканец уселся на свою кровать, в полуметре напротив меня, наклонил вперёд голову, как будто, выказал намерение бодаться, и с неприкрытой агрессией уставился на меня. В дуэли взглядов я не участвовал, неподвижно лежал на спине, с деланным равнодушием смотрел в потолок, а сердце учащённо билось, предчувствуя опасность. Потрепав нервы, пуэрториканец развязно спросил: «тебе сегодня делали клизму?» – и раскатисто заржал, нагоняя страх. Повеселившись, он утихомирился и бодро осведомился. – Тюремные новости знаешь? – и без паузы продолжил: – На прогулке в тюремном дворе вьетнамец, осуждённый на пожизненное заключение за убийство соотечественника, спокойно присел, вытащил из анального отверстия заточенную отвёртку и по рукоятку всадил в горло другому заключённому. Тот задолжал кругленькую сумму за наркотики, доставленные в тюрьму, и забыл расплатиться. Обычно перед запуском «синеньких» на прогулку охрана тщательно их обыскивает. В тот раз заключённых через металлоискатель не пропустили. Догадываешься, почему? – В Пенсильвании смертная казнь не отменена, – защитился я, повернулся лицом к соседу и на всякий случай предостерёг: – За убийство вьетнамец получит смертельную инъекцию. – Ха-ха-ха! – загоготал пуэрториканец. Я с недоумением наблюдал за ним, не понимая природу его веселья. «Он сумасшедший?» – Ой, насмешил, – вдоволь повеселившись, ответил сосед. – Вьетнамца перевели в другую тюрьму и добавили ещё один срок пожизненного заключения. Вьетнамец сохранил синие одежды, позволяющие иметь привилегии, непозволительные «оранжевым», и теперь скалит зубы, насмехаясь над приговором: «Я теперь долгожитель». – Скумекал? – незлобиво спросил пуэрториканец и, фиглярничая, заговорил о событиях четырёхдневной давности, о которых он знать не мог: «Подумай, приятель, почему ты попал в госпиталь. Не рекомендуется совать нос не в свои дела. Существует миллион способов избавиться от тугодумов». – Напомнив о судьбе должника и о необходимости держать язык за зубами, сосед улёгся на спину и, казалось, ненадолго оставил меня в покое.
«Подонки!» – возмущённое сердце заклеймило негодяя, хладнокровно совершившего убийство, и соседа, напомнившего о всесилии тюремной мафии. Впрочем, о ней не позволяли забыть физическая слабость и боли в желудке.
…Следователь несильно толкнул кулаком в грудь, отвлекая от воспоминаний о сегодняшнем утре.
– Так что ты решил? Сгнить в тюрьме или начать новую жизнь?
Предупредив об угрозе повторного покушения, он терпеливо наблюдал за лицом подследственного, а я думал о временно отсутствующем соседе по больничной палате. Мой предполагаемый убийца спокойно лежит на соседней койке и созерцает потолок в ожидании ночи, когда хороши все средства: задушить, перерезать горло… От жутких мыслей передёрнуло – ближайшая ночь может оказаться последней.
– Я хотел бы вернуться в камеру.
Лицо инквизитора перекосила ядовитая улыбка.
– В тюремном госпитале врач всё решает. Одиночная больничная палата – относительно тихое место. Если будешь себя разумно вести, жизнь твоя здесь будет курортная. А в камере всякое происходит. Народец-то у нас разный. Каждый второй с теми или иными психическими расстройствами.
Наконец, не только до ушей дошло: пуэрториканец подсажен ко мне по распоряжению следователя. Шантаж, угрозы, нагнетание страха – инструменты из саквояжа пыток интеллигентного инквизитора, ожидавшего, что нервы арестанта не выдержат, он дрогнет, сломается, наделает в штаны и в панике признается в чём угодно, – распятии Христа, убийстве Юлия Цезаря, Иосифа Сталина и Джона Кеннеди.
– Вам виднее, – смиренно сказал я, и замолк.
– На курорте ты уже залежался, – вскипел следователь. – Пора возвращаться в камеру! – заорал он, свирепо сверкнул глазами и вышел из палаты.
Врач даже не зашёл. Через полчаса несговорчивого арестанта перевели в камеру. Однако письмо Президенту возымело действие: Роберту Маркусу, «слуге народа», разрешили ежедневную часовую прогулку на воздухе, и чтобы он мог спать спокойно, без боязни быть изнасилованным, или того хуже, обнаруженным утром с петлёй на шее, к нему никого не подселили. Если кто-то от одиночества сходит с ума, то у Роберта Маркуса под рукой всегда есть прекрасный собеседник, с которым ему комфортно: внутренний голос. Есть с кем побеседовать по душам.