С Джейкобом я расквитался. Но, совершив самосуд, также свершил преступление. Всё это заставило меня покинуть Америку. Надеюсь, смерть найдёт меня в океане.
Вот вкратце и вся история. Относительно завещания Джейкоба. Он приобрёл для Лизы виллу на Кюрасао, маленьком острове, входящем в состав Нидерландских Антил, и поручил мне как старому другу, укрыть документы в надёжном банке. Документы на право владения виллой – в жёлтом конверте. Ещё полмиллиона долларов на имя Ханны – для оплаты обучения в престижном университете – лежат в «Чейс Манхэттен Банке». Счёт открыт в отделении банка на пересечении Бродвея и Вест восьмой. По достижении восемнадцати лет она их получит. Вот, пожалуй, и всё, что хотел тебе сообщить.
Да, чуть не запамятовал. Банковская книжка на предъявителя предназначена для оплаты расходов для вашего переезда на Кюрасао и проживания до конца жизни.
Будьте счастливы!
Я стоял в замешательстве и не мог выдавить ни звука. Каролина ещё раньше потеряла дар речи. Не зная содержание письма, она внимательно изучала моё лицо, пытаясь по нему прочесть текст. Догадавшись при виде банковской книжки, что не зря составила мне компанию, она мысленно прикидывала выгоду от близкого знакомства с новым миллионером.
Банковский служащий, в моём понимании офицер службы безопасности, деликатно стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу.
– Заберёте или оставите на хранение? – поинтересовался он, когда длительность паузы превзошла допустимые нормы.
– Заберём, – очнулся новый миллионер и взял пакет, не представляя, как в нынешней ситуации им воспользоваться.
– Ну, что? Мы недаром приехали? – нетерпеливо спросила Каролина, когда мы оказались на улице.
Я промолчал, не решившись сказать правду, хотя в знак благодарности какие-то слова требовалось произнести.
На улице к Каролине вернулась горячность и душевный подъём. Она дёрнула богача за рукав и нервно полюбопытствовала:
– Ты набрал в рот воды? Почему замолчал?!
– Извини, но это не моя тайна. Потерпи, пока ничего не могу сказать. – И чтобы её угомонить, понимая, что мы находимся в поле зрения видеокамер, я солгал: «Это вопрос жизни и смерти».
Каролина надулась и по дороге в мотель безмолвствовала. Обида её была на руку – позволяла без помех переваривать завещание и письмо. Всё смешалось и переплелось, добро и зло, друзья и враги. Джейкоб – джентльмен и преступник, заботливый отец и отъявленный негодяй. Как и его лучший друг, Питер Робинсон. «Завещание составлено на имя Лизы. Она мертва. Ханна – её единственный законный наследник. Но она слишком мала, чтобы отсудить права на виллу на Кюросао. – Невольно я подумал об Энтони: „Дружище, тебе предстоит дополнительная работа“».
В мотель мы вернулись к обеду – время пролетело с удвоенной скоростью. Вошли в номер. Каролина отошла от шока, пережитого при виде банковской книжки, и от обиды, вызванной нежеланием попутчика исповедаться. Развеселилась ни с того ни с сего. Подбросив к потолку дамскую сумочку, которая плашмя плюхнулась на пол, и весело предложила:
– Идём в ресторан. Самое время обмыть жёлтый пакет.
– Окей, – без энтузиазма согласился миллионер, почувствовав изнеможение – сказалось напряжение последних часов.
Я не хотел оставлять пакет в мотеле, побаивался выходить с ним на улицу, подозревая, насмотревшись детективных фильмов и давая волю воображению, что некие лица, связанные со службой безопасности банка, за нами следят, и предложил отпраздновать без лишнего шума.
– Я закажу еду в номер…
– Шампанского! – куражась, потребовала Каролина, когда по телефону делал заказ. – «Вдова Клико!»
Я улыбнулся и охотно выполнил её просьбу.
– И бутылку «Veuve Clicquot».
…Вечером Каролина не теряла зря время. Едва потушили свет и разлеглись по кроватям, она нырнула ко мне в постель и хихикнула на ухо:
– Разве мы не гетеросексуалы?
В мгновение ока она оказалась сверху, приложила немного усилий, и когда кровать заскрипела, страстный женский голос горячо прошептал на ухо: «Ешче Польска не сгинела».
Глава XXVIВозвращение с того света
Автобус Лозанна – Амстердам неторопливо катил по международной автомагистрали. В дорожной сумке, закрытой в багажном отсеке, лежало завещание Джейкоба. Завещание разрушило мою жизнь, разлучило с дочерью, загнало в тюрьму, в эмиграцию, а Лизу, и того хуже – отправило в мир иной. Благие намерения обернулись трагедией, в том числе, и для Джейкоба. Что делать с завещанием, для Лизы уже не нужным? «Всё, что могу сделать для дочери, – грустно размышлял я, прикрыв глаза и откинувшись на спинку сиденья, – ознакомить Энтони с документами, находящимися в жёлтом пакете. Лиза погибла. Сможет ли Ханна заполучить виллу – решать адвокатам. Банковской книжкой на миллион долларов я вправе распорядиться по своему усмотрению. Расценим её как компенсацию за разрушенную семью, тюрьму и пережитые страдания».
Поездкой в Швейцарию завершились три месяца, прошедшие после катастрофы космического корабля «Аргонавт». Утраты невосполнимы и скоротечными удовольствиями, притупляющими на короткое время душевную боль, или финансовыми компенсациями, пусть даже весьма ощутимыми, сердечные раны не залечиваются. В душе вакуум. Пустота.
Никогда после расставания Лиза не снилась мне. Но после гибели «Аргонавта» она приходила по ночам, окаменевшая стояла в изголовье кровати и на все расспросы отвечала молчаливой улыбкой. Я просыпался с ощущением, что Лиза физически находится рядом, щупал подушку – она была холодна – и с трепетом возвращался к реалиям бытия. Оказывается, это был сон, навязчивый и многократно прокручиваемый в подкорках головного мозга, и не желающий признать существующую реальность – её нет, и больше не будет. Всюду, где бы я ни находился, я видел её глаза. Они преследовали меня, когда бродил я по Амстердаму, по ажурным мостикам переходя с одного островка на другой, восхищаясь архитектурой старинных зданий. Я видел их в самом неподходящем месте, будь то старейшая церковь города – готическая Уде-Керк, выстроенная в четырнадцатом веке, или младше на три столетия – ренессансная церковь Вестеркерк с могилой Рембрандта. Они смотрели на меня с укором и безмолвно вопрошали: почему ты отправился в Нидерланды без меня? Они присутствовали повсюду: в одном из самых величественных католических соборов Европы – Амстелькринг, в Португальской синагоге, некогда самой большой в мире. Везде, где появлялось нечто, радующее душу и сердце, возникало её лицо. Я разговаривал с ней – она молча слушала…
Я скосил взгляд на Каролину – уставшая, она дремала в соседнем кресле. Никто не отвлекал от безрадостных мыслей и не мешал думать. Николь, Каролина… Мимолётные увлечения не могли вытеснить Лизу. Если бы я не поддался обиде, – подумаешь, стал жертвой рядового адюльтера! – не затеял бы противоестественный для себя переход в другую «религию» с принятием ухаживания Джейкоба, Лиза не погибла бы. Я чувствовал свою вину и душил слёзы, накатывающие на горло. Каролина – средство, чтобы заглушить боль утраты? Сомнительно… Серьёзных отношений быть с ней не может. Эмоциональная полька – лечебный пластырь, временно притупляющий боль. Звучит грубо, но, похоже, и Каролине я потребовался для восстановления душевного равновесия. А Лиза… Несмотря на годы, прожитые совместно, она оставалась загадкой, непредсказуемой в поступках не только для меня, но и для неё самой. В любом имени заложена тайна, известная одному лишь Создателю. Имя – ключ к самоидентификации и ассоциируется с судьбой человека. Загадка, спрятанная Леонардо да Винчи в улыбке Моны Лизы, передалась другой Лизе. Конде. Конде?
«Фамилия Лизы – производная от Джоконды? – Я вздрогнул, открыл глаза, и отогнал нечаянно пришедшую мысль. – Чур! Чур! Никакой мистики! Это созвучие, случайное совпадение, которое необходимо забыть! Достаточно того, что она однофамилица Конде, герцогов королевской крови!»
Шальная мысль о герцогах Конде, родственниках Бурбонов, в старину правящих французским королевством, ударила в голову: «Не отсюда ли во многих деяниях Лизы, черты, присущие герцогам Конде, – быстрота замысла и королевское сумасбродство? Хватит! – сердито оборвал себя. – Так договоримся до абсурда, что Франческо дель Джоконде, на самом деле Франческо Джо Конде. И тогда становится очевидным, почему Леонардо да Винчи не оставил портрет заказчику, а вывез картину во Францию и подарил французскому королю. Тайна Лизы в её происхождении, она один из потомков герцогов Конде, и родственными узами связана с её флорентийской ветвью. Хватит! – Я заскрежетал зубами, отгоняя, прочь безумные мысли. – Чушь! Забыли!»
– Остановись, сукин сын! – Не сдержавшись, выругался вслух, испуганно прикрыл ладошкой рот и быстро глянул на Каролину. Она не расслышала грубого выкрика, спала, как убитая. Пассажиры автобуса, дремавшие в своих креслах, тоже ничего не услышали.
Я глубоко вздохнул, откинул голову на спинку сиденья, закрыл глаза, и, овладев собой, стал подтрунивать над нелепой мыслью о родстве Лизы с герцогами Конде, и о смутной их связи с картиной великого флорентинца. «Вспомни, Роберт, как однажды ты смеялся над вопросом колумбийского студента: „Не являетесь ли вы дальним родственником Габриеля Маркеса“. – Подавив смех, я пояснил колумбийцу, недоумевавшему, что смешного в его вопросе: „У нас разные фамилии. Он – Маркес, а я – Маркус“. – Колумбиец пожал плечами: „Это ничего не значит – неточный перевод. У вас с Габриелем Маркесом портретное сходство“».
Предаваясь забавному воспоминанию, я не заметил, как меня убаюкало, и почти до самой французско-бельгийской границы продремал в кресле, ненадолго пробуждаясь, но, не желая быть вовлечённым в разговор с Каролиной, проснувшейся и готовой к долгим беседам, прикрывал глаза, делая вид, что сплю. На границе вынужденно прекратил притворяться спящим и вышел из автобуса для таможенного досмотра. Каролина, молчавшая всю дорогу и накопившая сил для новых рассказов, тотчас же сообщила, что в автобусе меня укачало, и всю дорогу я спал.