– Сон – аккумулятор здоровья, – слабо огрызнулся и прикрыл глаза.
Около одиннадцати вечера автобус прибыл в Амстердам. Тепло распрощались, договорившись созвониться вечером следующего дня. Каролина поехала к себе – утром её ожидала работа с новым клиентом, а я вернулся на Рембрандтплейн и, не распаковывая дорожную сумку, грохнулся на диван. Усталость и нервные потрясения, в прямом смысле свалили с ног. Будто не проспал почти всю дорогу в автобусе.
Посреди ночи оглушительный телефонный звонок прервал сон. С раздражением откликнулся: «Алло».
– Здравствуй, – услышав голос, похожий на Лизин, вздрогнул: «Наваждение?»
– От-ткуда т-ты звонишь, – с испуга начал заикаться, не доверяя ушам. Померещилось? Продолжение ночных сновидений?
– Из Нью-Йорка, – повисла напряжённая пауза. Сердце сжалось. Это не сон, не розыгрыш, не мистификация. Спокойный голос тихо спросил: «У нас восемь часов вечера, а у вас?»
– Два ночи, – скосил я взгляд на часы. – Т-ты жива?
Вместо ответа услышал тихое всхлипывание, не выдержал и закричал:
– Лиза! Почему ты молчишь? Лиза!
Молчание до предела наэлектризовало воздух. Когда пауза стала невыносимой, еле слышно прозвучали знакомые нотки:
– Я так рада. Услышала, наконец, твой голос.
Ошибиться нельзя, голос принадлежал Лизе. Но она же погибла, сопротивлялся червь сомнения. Неужели рассудок помутился, и я слышу несуществующие голоса?!
– Лиза?! Лизочка!
Всхлипывание и невнятные звуки были легко узнаваемы и перешли в рыдания.
– Лизонька, любимая… успокойся, – пытался докричаться и удержать её возле себя, опасаясь, что удивительный сон исчезнет.
– Лиза! Ты меня слышишь!? Скажи, что-нибудь!
Рыдания стали затихать. Я продолжал говорить, постепенно овладевая её вниманием. Наконец, Лиза остыла.
– Перед вылетом нас собрали в просмотровом зале. Сначала унизительный личный досмотр, к которому и в тюрьме трудно привыкнуть: задний проход, передний, рот, уши. Тщательная проверка багажа, пограничный контроль. Охранники торопились – полагалось быть на космодроме за два часа до старта космического корабля, и чтобы компенсировать время, потраченное переусердствовавшими таможенниками, часть людей запихнули в грузовой лифт. Его и так загрузили вещами до самого потолка. Превышение грузоподъёмности – грубейшее нарушение правил техники безопасности, но охрану это не волновало. Толкачи утрамбовали лифт, как консервную банку, и закрыли дверь. Не хватало воздуха. Я не могла дышать.
– Это же не Освенцим!
– А тоже подумала тогда об Освенциме. Что запустят удушающий газ, и всем нам конец. Отлегло на душе, когда увидела в кабинке охранника. Лифт не трогался. Народ возмущался – физически слабые задыхались, просили открыть дверь. Но вместо того чтобы выпустить из душегубки несколько человек и сделать ещё одну ходку, охранник взбесился и начал прыгать. Лифт стоял на месте. Он вытащил пистолет и приказал всем по его команде прыгнуть одновременно. Прыгнули раз, другой, третий. Тросы лопнули, не выдержав перегрузок и резких рывков. Лифт рухнул в шахту. Все, кто в нём находился, человек двадцать, погибли. Кто от травм, кто от удушья. Представляешь, что там творилось? Когда спасатели добрались до лифта и открыли его, я оказалась единственной, подававшей признаки жизни, хотя имела множество переломов и черепно-мозговую травму.
– Какой ужас…
– То, что я выжила? – Лиза не утратила чувство мрачного юмора.
– Я не это хотел сказать. То, что произошло.
– О крушении грузового лифта власти не оповестили средства массовой информации. Поэтому ты ничего не знал. Почему они утаили правду? Тяжело влезть в безумные головы. Через несколько часов произошла катастрофа над мысом Канаверал. Все находившиеся в лифте, так или иначе, погибли бы в катастрофе. Возможно, поэтому они умолчали об аварии лифта. Зачем ещё больше будоражить общественное мнение и начинать дополнительное расследование? К великой радости вашингтонских стражей морали и нравственности, нерадужные, высылаемые на Луну, погибли. А где это произошло, на земле или в воздухе, не имело для них значения.
Она замерла. Потрясённый рассказом, я вымолвил еле слышно:
– Как ты сейчас?
– Три месяца провалялась в госпитале. Первое время была без сознания. Мне делали трепанацию черепа. Моё имя автоматически оказалось в списке погибших, и когда я попала в госпиталь, врачи, считая, что не выживу, не доложили наверх. Так я осталась в списке погибших. Но, как видишь, выкарабкалась. Чувствую себя слабо, мучают головные боли. И правая нога… Прихрамываю… Но жива, слава богу. Жива.
– Где ты сейчас? С Ричардом? – ненавистное имя сорвалось с языка, и я оцепенел, затаил дыхание, ожидая ответ.
Лиза замолкла. Угадал? Попал в точку? Я не торопил с ответом, побаиваясь услышать: «Да». Наступило нестерпимо долгое молчание. Наконец, с ненарочитыми передышками Лиза заговорила. Слова давались с трудом.
– Ричард погиб… На «Аргонавте»… Его тоже арестовали. Как моего сожителя, признали соучастником покушения. Нас отправляли на Луну одним рейсом. Но… Ричард погиб. А мне повезло.
Смешанное чувство – радость и злость, смешались в кучу, раздирая на части душу. При упоминании о Ричарде, требуя непрощение, бурно вознегодовала пуританская часть души. «Она постоянно обманывала и ханжески изображала любовь. Возможно, перед нашей встречей в Фараковэй, провела с ним бурную ночь». – Вторая половина души, иудео-христианская, благоразумная и страдальческая, тянула на свою сторону и призывала к отпущению грехов: «После случившегося, не ты ей Судья. Всё происходившее в прежней жизни, сейчас, когда Всевышний её уберёг и помиловал, значения не имеет. Соперника нет. Ревновать не к кому. Ты ведь и сам не безгрешен, – подумал я с издёвкой, – дорогой друг-моралист, Роберт Маркус».
– Теперь я начинаю новую жизнь, – кротко молвила Лиза. – С нового листа.
– Где ты находишься? – нежно спросил, закрывая страницу совместной жизни «Ссоры, измены, распри».
– С мамами. Они меня уже оплакали. Им ведь не сообщили, что я осталась жива.
– А где Ханна?
– С нами.
– Ты не боишься? – опомнился, вспомнив, что Лиза наговорила много запретного.
– Чего?
– Говорить…
– Я живу у мам и могу говорить спокойно. Какой-то папин друг сделал для них защищённый канал связи.
Послышались голоса, Лиза отвела голову и кому-то промолвила: «Я заканчиваю», – затем вернулась ко мне:
– Извини, я вынуждена прерваться. Позвоню завтра. Когда тебе удобно, утром или в это же время?
– Я перезвоню сам.
– Нет, лучше я позвоню. Ты забыл, что мамы тебя ненавидят?
– Тогда часов в десять вечера. Время парижское. Тебе удобно?
Лиза задумалась.
– Шесть часов разницы. Значит, в четыре по нью-йоркскому. Договорились.
Я посмотрел на часы: начало второго. Сон окончательно выветрился, появилась возникнувшая неизвестно откуда боль в висках, и неистовое сердцебиение. Принял таблетки, – сердечные и от головной боли, и лёг в постель. Уснул нескоро, когда забрезжил рассвет.
…Проснулся к полудню. В ожидании звонка я думал о физическом состоянии Лизы. Первым делом надобно выяснить, способна ли она без посторонней помощи двигаться, и лишь затем строить планы на будущее, и говорить о переезде с Ханной на Кюрасао. Предварительное ощущение благоприятное. Разговаривала она связно, не путалась в фактах – верный признак, что основные функции головного мозга не нарушены.
После шести позвонила Каролина, справилась о самочувствии и сообщила, что её новый клиент – пожилой литовец, страдающий сахарным диабетом, которому в госпитале ампутировали обе ноги. Диабетом он заболел на Луне, работая по контракту, а болезнь в запущенной форме диагностировали на Земле, когда уже были неэффективны обычные методы лечения, позволяющие избавиться от тяжкого недуга. Учитывая тяжесть заболевания, ему назначили круглосуточное обслуживание. Она с ним четыре дня в неделю по десять часов.
Новость я воспринял прохладно, – после разговора с Лизой трудно перестроиться, делать вид, что ничего не произошло, и изображать лирическое настроение. Каролина почувствовала холодок и с плохо скрываемой обидой съязвила.
– Я тебе уже не нужна?
– Нет, что ты! – запротестовал я, подыскивая оправдание. – Я разбит, лежу целый день в постели.
Каролина разволновалась.
– Ты заболел? Приехать к тебе сегодня вечером?
– Нет-нет, спасибо, – торопливо отказался от помощи, – это не так серьёзно. – И заботливым голосом пояснил. – Ты ведь тоже устала, нуждаешься в отдыхе.
– Хорошо, – поразмыслив, ответила Каролина, – отдыхай. У тебя есть время подумать над развлекательной программой на выходные.
– До субботы оставим вопрос открытым, – оставил я небольшую лазейку, не желая что-либо обещать. – Всё будет зависеть от самочувствия.
– Договорились, – недовольно буркнула Каролина, попрощалась и выключила телефон.
О чудесном воскрешении Лизы я благоразумно промолчал, интуитивно понимая, что Каролине необязательно знать о сопернице.
Как договорено, Лиза позвонила в четыре по нью-йоркскому. Я не решился обрушить на неё шквал вопросов, вертящихся на языке, и мягко спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
– Уже лучше. А раньше совсем плоха была.
– Как ты оказалась у мамы?
– Врачи не знали, куда меня выписать – я была в таком состоянии, что нуждалась в круглосуточной помощи. Предложили «дом инвалидов». Я подумала и назвала телефон мамы. Зная наши прежние отношения, не особенно надеялась на успех. Но кроме неё, обратиться не к кому. Я счастлива и потрясена: забыв о прошлых конфликтах, мамы, не задумываясь, приехали в госпиталь и забрали меня. Сейчас учусь ходить заново.
– Как встретила тебя Ханна?
– Ой, она счастлива! В первые дни ни на шаг не отходила. Сегодня утром разбудила меня словами, что приготовила мне сюрприз.
– Какой же?
– Почистила банан, нарезала его мелкими ломтиками, залила молоком и на подносе принесла в постель. Сказала, что это мой завтрак. Она так повзрослела.