– Как я вам уже говорил, – продолжал доктор, закрывая дверной проем широкими плечами, – мозговые травмы – коварная штука. Иногда они стирают все, иногда только частично. В случае Брэндона потеря памяти избирательная. – Он прищурился на Келси. – Тревожно избирательная.
Она с недоумением встретила его обвиняющий взгляд.
– Что вы имеете в виду? Что он забыл?
– Всего лишь несколько часов. – Доктор Джеймс заговорил тише, будто боялся, что больной за закрытыми дверями услышит. – Только один вечер – вечер несчастного случая.
У Келси даже открылся рот, и она прикрыла его пораненными руками.
– Целый вечер, – негромко, веско и даже грозно продолжил доктор Джеймс. – Он не помнит, почему уехал из дому. Не знает, почему мчался с такой скоростью. Не знает, почему Дуглас поехал за ним. Не знает, как получилось, что он потерял управление машиной. – Их взгляды встретились. – И не имеет ни малейшего представления, как вы оказались с ним в машине.
У Келси вырвался стон, она откинула голову и уперлась ею в стену, потому что вдруг не стало сил удерживать ее прямо.
– Он не помнит?
– Нет. – Короткое слово прозвучало беспощадно. – Поймите это, мисс Уиттейкер. Я тоже не знаю, что случилось в тот вечер. Я знаю только то, что по каким-то причинам для Брэндона невыносимо это вспоминать. Его мозг предпочел уничтожить это воспоминание. Он ничего не знает, и я не хочу, чтобы вы рассказали ему.
Брэндон с облегчением почувствовал, как по всему телу медленно растекается онемение. Благодарение небесам, лекарства наконец опять начали действовать.
Дежурная сестра щебетала и щебетала, но ее голос уходил все дальше – Брэндона засасывало в создаваемый лекарствами мир, куда-то туда, где все бесцветно, бесчувственно. Нестерпимая боль, миг назад терзавшая его голову, уступила место черноте, пульсировавшей с низким звучанием виолончели. Острая резь в глазах стала просто далеким, окрашенным в красное жалобным воем.
Странно, впрочем, подумал он с нарастающей отрешенностью: я всегда так любил жизнь, любил преодолевать трудности и все такое, а теперь предпочитаю эту пустоту…
Но никогда прежде его мир не походил на этот – полный людей, досаждающих ему вопросами, на которые нет ответа, и рассказывающих вещи, которые для него невыносимы. Нужно ли в таком случае удивляться? Покажите мне человека, который не бежал бы из такого мира! Он расслабил все мышцы, чтобы пустота поскорее вобрала его в себя.
Но, не успев уйти в пустоту, он услышал приближающиеся шаги. Эти звуки задержали его.
– Брэндон, – пытался найти его нежный голос. Прекрасный, но отчаявшийся голос, одна-единственная спичка, которой не осветить бездонного колодца. – Брэндон, ты меня слышишь?
Он не ответил, продолжая погружаться все глубже. Скоро эти слова стали такими же нереальными, как терзавшая его боль, он только успел заметить, что голос окрашен во множество цветов, точно камень опал. Но даже без слов он звучал так печально, как звучит бесконечно дорогое, но безвозвратно утраченное.
Брэндон заерзал на прохладных простынях, и его полоснуло ножом боли. Он застыл, стараясь не двигаться, но не для того, чтобы избавиться от боли. Легче вынести боль, чем печаль. Лучше бы она ушла и оставила меня в покое…
Но она не уходила. Теплые пальцы обхватили запястье и вырвали его из сулящего покой забвения. Память начала пробуждаться. Эти пальцы, этот голос…
Нет! На бровях у него выступил пот, тут же пропитавший закрывавшую глаза повязку. Беспомощно задергались пальцы. Ему хотелось обнять ее, успокоить. Но он знал, что не должен этого делать. Он сжал пальцы в кулак. Если я притронусь к ней, произойдет нечто такое ужасное, чему даже нет названия.
Разрываясь между желанием вспомнить и необходимостью забыть, он чувствовал, как напрягся каждый его мускул. Уйди! – умолял он. Уйди, пока еще не слишком поздно!
Но она подняла его руку к губам и, уронив на нее слезу, поцеловала. На миг вспыхнуло яркое пламя, и он все вспомнил.
Красоту. Взрыв страсти.
Келси! Ох, любовь моя, любовь моя, что мы натворили?
Он застонал, не в силах вынести вспышку яркого света, а потом раздался взрыв, разнесший воспоминания на тысячи кусочков, настолько крохотных и бесформенных, что сложить их заново было бы невозможно.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Небо над Клифф-роуд было таким непорочно голубым, словно не знало ни облака, ни тем более грозы. И все-таки, проезжая мимо того места, где Брэндон потерял управление, Келси невольно сжала лежавшие на коленях забинтованные руки.
– Вы как, о'кей?
Голос Грега Сиддонса, ведшего машину, прозвучал встревоженно, и она постаралась улыбкой успокоить его. Грег был приятным молодым человеком лет двадцати с небольшим, и два месяца работы секретарем у Келси едва ли подготовили его к тому, чтобы участвовать в семейной драме Траернов. До этого самым сложным его поручением было отменить заказ на столик в ресторане.
– Все в порядке, – ответила Келси и разжала руки, когда взятый напрокат автомобиль миновал место аварии, где уже не осталось никаких следов: ни искореженного металла, ни поломанных деревьев, – не видно было даже стекол. О том, где они едут, Келси подсказало только учащенное сердцебиение.
По-видимому, Грег ей не поверил – над круглыми очками сдвинулись брови. Бедный парень! Только из школы бизнеса, безумно гордится, что печатает девяносто слов в минуту, весь горит от желания работать. У меня есть все основания благодарить судьбу за Грега Сиддонса. Мне не обойтись без секретаря.
Теперь, когда не было Дугласа, она одна знала все дела «Офис-дизайн оф Калифорния» – фирмы по проектированию служебных помещений, сокращенно – «ОДК». И она была полна решимости не дать заглохнуть семейному бизнесу Траернов.
Когда Брэндон вернется домой… Келси старалась не слушать въедливое змеиное шипение, незаметно просочившееся в ее мысли: если Брэндон вернется домой. Если, если, если… Она глубоко вздохнула. Когда Брэндон вернется домой, он застанет все в полном порядке, фирма будет процветать.
– Как Брэндон? – внезапно прервал ее размышления Грег. – Что говорят врачи?
– Полны оптимизма.
Но словам ее не хватало уверенности. Она старалась не вспоминать о том, как выглядел Брэндон: беспомощным калекой, потерявшим связь с внешним миром. Увидев его в центре клубка извивающихся трубочек и проводов, она остолбенела. Со всех сторон его окружали мигающие аппараты, внушавшие, несмотря на стерильное равнодушие, самый настоящий ужас.
Почему-то страшнее всего было смотреть на белые бинты, толстым слоем покрывавшие его голову и почти все лицо. Доктор Джеймс сказал, что еще недели две они не будут знать, сохранится ли у Брэндона зрение.
Она любила смотреть в его глаза, но поняла, насколько они красивы, только тогда, когда не смогла их увидеть. У Брэндона были лесные глаза – то зеленые, то карие, пронизанные золотистыми и солнечными лучиками, обрамленные густыми каштановыми ресницами и увенчанные прямыми бровями.
Но эти глаза были замечательны не только своей красотой, в них светилась яркая личность. Во взгляде Брэндона каждый человек читал дружеское расположение и понимание.
Стоя подле его койки, Келси смотрела на разбитый, потерявший форму рот Брэндона: от порезов и ушибов губы распухли, а уголки рта, всегда приподнятые кверху, теперь опустились. И она поняла, что, если бы потребовалось, смогла бы жить без его ослепительной улыбки. Но вот если бы нельзя было снова посмотреть ему в глаза… Если бы нельзя было согреться теплом его искрящихся глаз и, глядя в них, рассмеяться, почувствовать раскованность и покой от источаемого ими доброжелательства…
Машина миновала ворота, и впереди открылся дом, притулившийся на гребне холма. Трехэтажная башня, выпирающая из северного крыла здания, придавала ему уродливый вид. Келси с трудом уняла дрожь – она терпеть не могла этот дом!
Дуглас привез ее в свой маленький городок, расположенный в часе езды от Сан-Франциско, два месяца тому назад, когда была объявлена их помолвка. Он говорил, что хочет справить свадьбу дома. Кроме того, «ОДК» обхаживала важного клиента, жившего в этих местах, и Келси, отвечавшая за составление смет, могла бы принести больше пользы, если была бы под рукой. Во всяком случае, такое объяснение он давал официально. Келси же всегда подозревала, что подлинной причиной было желание день и ночь держать ее под контролем. Она должна спать под его крышей, питаться с его стола, оставшись без машины, за много миль от отца и друзей. Дуглас любил держать всех и вся под своим контролем.
Она передернула плечами и постаралась сосредоточиться на неотложных делах. Важный клиент не был выдумкой Дугласа, его звали мистер Фарнхэм, и Келси отвечала за переговоры с ним.
– Мистер Фарнхэм не отменил ничего, так ведь, когда узнал про несчастный случай?
– Нет. – Грег, по-видимому, тоже обрадовался поводу сменить тему. – Он сказал, что все это время имел дело с вами, а не с мистером Траерном, и что он не может ждать. Какой-то суетливый старикашка, правда? Но, по-моему, он к вам неровно дышит.
Грег остановил машину на посыпанной гравием дорожке.
– Обзывать клиента старикашкой не очень-то плодотворно, – улыбнулась Келси. – Особенно такого клиента, у которого по всей стране три десятка офисов, и он хочет, чтобы мы их реконструировали.
Грег выглядел удрученно, словно получил взбучку, и нервно поправил очки на носу, а Келси покачала головой, с трудом удержавшись, чтобы не погладить по-матерински его руку. Несмотря на то что ей было только двадцать шесть лет, она чувствовала, что годится ему в матери. Может быть, потому, что с десяти лет, когда умерла мама, ей приходилось постоянно заботиться о своем непутевом отце. Келси рано повзрослела.
Желание погладить Грега по руке прошло, и Келси инстинктивно посмотрела на свою левую руку. Большая фаланга среднего пальца была так глубоко порезана стеклом, что пришлось наложить четыре шва, и теперь это место было залеплено пластырем телесного цвета. Никто ничего ей не сказал по поводу отсутствия обручального кольца с бриллиантом в четыре карата, которое могло бы предохранить палец.