– Вообще должно, потому что, если Оля расстроится, я тебе башку оторву. Но тебе повезло, я сегодня добрый. Мне тут недавно дали второй шанс, и я думаю, что тебе тоже стоит его дать.
– Какой ты, пиздец, благородный… – бесит он меня, но я обращаюсь в слух.
– А то. Адресок Олин я тебе не подкину, даже не думай, но… Оля ходит на тренировку в «Амодей». И начнется она через сорок минут.
Глава 54. Оля
Первые пара дней прошли нормально, и я даже подумала, что все. Отгорело.
Но чем дольше я игнорирую звонки и сообщения, тем тяжелее мне становится.
Разум подсказывает: «Добавь в черный список».
Да, так было бы проще.
Не видеть, что «Мерзавец» не успокаивается. Не видеть звонков. Не видеть сообщений. Не пытаться, обманывая себя, прочитать, что он пишет во всплывающем окошке, не открывая.
Но мне важно знать, что он еще обо мне помнит.
Интересно, через сколько ему надоест?
А если уже завтра?
Я буду ждать, а он перестанет?
Я устраиваю себе персональный мазохистский ад.
Несколько раз порываюсь написать ему что-то вроде: «Не пиши мне больше и не звони», но в последний раз останавливаю себя, и ковыряние в ранах продолжается.
Сашке я рассказала, как все было на самом деле.
Он-то был свидетелем того, как Кир тащил меня… Не представляю даже зачем. Что он хотел? Если он обо мне такого мнения… Решил, что можно не сдерживаться?
Друг сказал, что мы оба идиоты, но признал, что Кир – мудак и был неправ. Даже рвался опять с ним драться, но я убедила, что ничего не нужно. У него сейчас и так своих проблем в личной жизни вагон. Зарина – твердый орешек и пока не сдается. Несмотря на то, что явно втрескалась в Санька. Подробностей Сашка не рассказывает, но я так поняла, он сильно облажался. По его скромному признанию, проступок Кира – цветочки.
Ха. Просто Саша не знает, что Кир – мой первый.
И его слова там в доме Ахметовых стали двойным ударом.
Несправедливость и предательство. Это слишком.
В универ я не хожу, но от этого еще тошнее. Когда нечего делать, мне не на что отвлечься, и я варюсь в собственных мыслях двадцать четыре на семь. И домашка становится испытанием, потому что я вспоминаю, как Кир мне «помогал».
Это, наверное, тоже было частью плана по приручению девицы, которая посмела отказать. Гадко. Мне гадко.
Чтобы хоть как-то переключиться и не поехать мозгами окончательно, я записываюсь на участие в конкурсе и увеличиваю количество тренировок. Соревновательный азарт должен немного притупить эту боль, заставить меня вычеркнуть из жизни того, кто прошелся в ней в грязных сапогах. Затереть и настоящего Дикаева, и лживый образ милого Кира.
И каждый день я вкалываю до седьмого пота. Сначала в зале с хореографом, потом на тренажерах, затем растяжка, и, приходя домой, валюсь спать. И все равно успеваю повтыкать на экран телефона, где высвечиваются новые неотвеченные.
К субботе тело становится деревянным, потому что я не даю ему восстановиться, но все равно тащусь на треню.
Погруженная в мысленное повторение связок танца под музыку я пугаюсь до мокрых штанишек, когда меня хватают сзади и встряхивают.
С визгом отпрыгиваю в сторону и оборачиваюсь с колотящимся сердцем. Первой мысль, что это Конев, хотя отчим уверял, что урод меня больше не побеспокоит.
Но реальность оказывается даже хуже.
Дикаев.
Взлохмаченный, с кругами под глазами, припухшей скулой, но это он.
Вынимаю наушники из ушей трясущимися руками.
– Оль…
– Я не хочу с тобой разговаривать, – как можно холоднее обрубаю я, молясь, чтобы губы не задрожали, потому что глаза уже начинает подозрительно щипать.
– Ты можешь не говорить, выслушай. Я… – я вижу, что он старается не переходить на свой любимый приказной тон с повелительными нотками, но поздно. Слыша его голос, я тотчас вспоминаю все обидные незаслуженные слова, что услышала от него.
– И слушать тоже ничего не хочу, – высекаю я, отворачиваясь от него, давая ясно понять, что разговор не состоится.
Но Дикаев не меняется. Если я думала, что хотя бы сейчас он от меня отстанет, то ошибаюсь.
Я успеваю сделать только два шага в сторону крыльца студии, как Кирилл настигает меня. Обхватив меня руками, прижимает к себе.
– Нет, Оля. Выслушать тебе меня придется, – он тяжело дышит в макушку, и я на секундочку позволяю себе обмякнуть в этих объятьях.
Но только на миг.
После случая с Коневым, Сашка провел со мной инструктаж, как выворачиваться почти из любого захвата, и сейчас я с успехом демонстрирую, какая я хорошая ученица.
Вырвавшись, я кричу на Дикого:
– Да я уже выслушала тебя, мне хватило! – я съехавшим с плеча из-за Кира рюкзаком я луплю его. – Что тебе еще от меня надо? Отвали!
Но Кир терпит побои.
– Мне все надо. Мне не хватило.
Эти слова приводят меня в бешенство. Вкладывая всю свою боль и обиду, я продолжаю лупасить Дикаева рюкзаком:
– Да что еще? Ты даже первый поцелуй украл. Все испоганил. Ненавижу!
Только вся покорность Кира напускная, позволь мне подойти к нему поближе, чтобы треснуть еще раз, он хватает меня и забрасывает себе на плечо:
– Можешь ненавидеть, это я переживу.
Глава 55. Кир
Подрулив к «Амодею», я двадцать минут сижу в тачке, карауля вход.
Сердце бухает, как будто от того, смогу ли я перехватить Истомину, зависит, блядь, абсолютно все. В держателе для стаканов обнаруживается забытая Ником непочатая банка энергетика.
Приговариваю ее.
И походу зря.
Меня и так штырит, тащит из салона мерить шагами тротуар.
А вдруг именно сегодня она не придет? А вдруг она уже внутри?
К тому моменту, как из-за поворота появляется Олька, я окончательно на нерве. И мелкая светловолосая фигурка держит меня за этот нерв.
Идет в наушниках, ни фига по сторонам не смотрит. Не обращает внимания, как вывалившиеся из «Амодея» парни сворачивают ей вслед головы.
Что-то напевает.
Меня тут ломает, а ей хоть бы хны.
Магнитом тянет за ней, и я поддаюсь. Окликаю ее, но я естественно ни хрена не слышит. Еще минута и она зайдет внутрь, и поговорить нормально нам не удастся, поэтому я делаю рывок и сграбастываю стервозу.
И тут же пьянею.
Цветочки гребаные забивают нос.
Коза прыгает, как и положено козе. Холодом обливает. Морозит взглядом.
Разговор не складывается. Истомина не собирается меня слушать. Хотя чего я ожидал? Но ее тон, легко отметающий мои просьбы, задевает меня сильнее всего. Послать бы все к ебеням.
Но я не могу. Не могу позволить ей уйти.
И тут становится ясно, что не так Олька спокойна. Не так равнодушна.
Сепетит. Дерется. И вообще, кажется, шанс есть.
А от признания, что и поцелуй со мной у нее был первым, меня распирает. Снисходит спокойствие. Шаткое, но оно позволяет выгадать момент и сцапать сивую, которая визжит, и продолжает дрыгаться.
Хрен тебе, Оля.
Я держу крепко.
Господи, почему мне не попалась адекватная и спокойная? За что мне такая?
У машины Истомина просекает к чему все идет.
– Ты не можешь меня увезти! Это похищение! Ты придурок! Сейчас же отпусти!
Ага. Разбежался.
– Нет. Сначала ты меня выслушаешь, а потом я тебя отпущу.
Мысленно добавляю: «Может быть, но это неточно».
– Поставь меня, и тогда я посмотрю, стоит ли тебя слушать!
Боже, она еще будет выдвигать мне условия? Это после того, как я чуть не свихнулся за эту неделю.
– Тебе ничего не мешало хоть раз поднять трубку, Оль, – отвечаю я, открывая заднюю дверь. – Так что береги голову.
– Что? – пищит, но я уже засовываю ее поглубже, не удержившись, поглаживаю теплое бедро и блокирую двери с сигналки.
Почему-то этот момент вызывает у меня крышесносное чувство. Даже не знаю, как описать. Дракон, мать твою, спиздивший свою принцессу.
Прыгаю на водительское место и быстро даю по газам.
Я, конечно, придурок и малясь тронулся, но даже в этом состоянии я осознаю, что мой поступок не совсем здоровый.
Ну… какая жизнь, такие и поступки.
– Какого хрена? – шипит Истомина с заднего сидения, стараясь дотянуться до меня и дать затрещину.
– Хочешь попасть в аварию?
– Ты пуп земли? Я сказала, что не хочу тебя слушать. Что непонятного?
– А я хочу, и че делать будем? – огрызаюсь я, а сам чувствую, что я абсолютно неадекватный, потому что наличие злобной фурии на заднем сидении приводит меня в восторг. Почти щенячий.
С трудом сдерживаюсь, чтобы не начать улыбаться.
Что-то мне подсказывает, что моя довольная рожа взбесит козу еще больше, а я и так не представляю, как заставить ее слушать. Не связывать же ее…
Хотя…
Нет, это было бы слишком. Хотя на фоне того, что я упер ее, может, и норм. Вписывается в диагноз.
Подтверждая мои подозрения, Олька заявляет:
– Я не стану слушать, – и тут же демонстрирует – затыкает уши и бубнит: – Бла-бала-бла….
Ебать. Детский сад.
– Что, Оль? Слабо выслушать? Я облажался и все, теперь у меня нет права голоса? Я не могу оправдаться, извиниться… Умереть мне теперь, что ли? У тебя тоже, знаешь ли, язык бы не отсох, если бы мне глаза на правду раскрыла, а не побежала причитать над Сашулей!
– Это так ты собирался извиняться? Наехав на меня? Красный, идиот, ты куда смотришь?
– На тебя смотрю. Ты тоже красная.
– На дорогу смотри.
– Ты успокоилась, мы можем поговорить?
– Бла-бла-бла.
Как же хочется ее задушить!
– Значит, пока покатаемся, пока тебя не отпустит, – поворачиваю на дорогу из города.
Коза сверлит меня в зеркало заднего вида своими синими дулами, каждым взмахом ресниц отсекая выстрел прямо в сердце.
Надулась. Ничего. Зато на глазах, и точно знаю, где она. И никуда не денется.
Через пятнадцать минут, когда становится невозможным игнорировать желтые-рыжие березы вдоль дороги, Истомина не выдерживает: