Компания «Бритиш Саут Африка» получила монополию на эксплуатацию страны к северу от Бечуаналенда и к западу от Мозамбика и управление этой территорией. В конечном счете политика, проводимая компанией, контролировалась министром иностранных дел, но в общем Англия не несла никаких обязательств. Компания обязалась искоренить рабство и взяла на себя постройку шоссейных и железных дорог, обработку земли, торговлю, установление законов и обеспечение мира.
Лобенгула продал затем права на землю немцу Липперту, в надежде посеять между белыми раздор. Ему не приходило в голову, что Липперт действовал заодно с южноафриканской компанией. Он был уверен, что продал Родсу лишь право добывать золото, и не знал, что белые считали себя хозяевами всей земли, где разыскивали минералы, а искали они их всюду. Родс велел белым рассредоточиться в разных районах Машоналенда, нынешних восточной и средней частях Южной Родезии, чтобы африканцы не заподозрили их в прямом завоевании страны.
Лобенгула «никогда не был достаточно культурен, чтобы нарушить свои обещания», пишет С. П. Хиатт в «Переселении на север» («The Northward Trek», 1909). Это и было причиной его гибели. Он сравнивал себя с мухой, а белого человека с хамелеоном. Белый был то медлителен, то быстр, беспрерывно меняя свой облик. «Я никогда не понимал, что такое ложь, пока мне не пришлось иметь дела с белыми», — сказал король Матабеле. Быстро подобравшись к мухе, хамелеон проглатывает ее. Будущее покажет, как справедливо сравнение Лобенгулы.
В своих путевых записках Мария Липперт, жена переселившегося немца, описывает, как в девяностые годы она со своим мужем ехала из Претории в Булавайо, где царил Лобенгула. Они взяли у него в долг бутылку шампанского и устроили праздничный обед для европейцев, первых родезийцев, живших в той местности. За обедом произносились речи:
«Мы собрались сюда с разных концов света, очень скоро мы снова расстанемся, чтобы идти своими тропинками в жизни, но когда думаешь об этой маленькой группе белых, встретившихся как хорошие товарищи и добрые друзья в дикой стране, в центре Африки, понимаешь, какая предприимчивость и смелость потребовались для того, чтобы нести цивилизацию все дальше в глубь континента».
Нынешние правители сделали лицемерие официальной политикой. Но притворство было политикой и первых белых поселенцев. Они стояли перед дилеммой: подвергнуть ли сомнению те ценности, которые они защищали, лишая других свободы; или отказаться от своего культурного наследия и утратить свою индивидуальность, растворившись в чужом порабощенном народе; или, наконец, играть роль жестоких завоевателей, всегда стоящих на страже, и в конце концов стать рабами собственного страха?
Других путей они не видели. И первые поселенцы пытались использовать все возможные пути сразу.
В Родезии наблюдается исключительная чувствительность ко всякой критике извне. Несколько хвалебных фраз из уст американского капиталиста, английского лорда или шведского дельца повторяются по нескольку дней. Речи французского консула в какой-то памятный день, изобилующей теми шаблонными фразами, какие ежедневно вынуждены употреблять дипломаты во всем мире, в газетах Родезии отводится три столбца.
Статью критического содержания в каком-нибудь иностранном журнале с возмущением комментируют и цитируют, вместо того чтобы обойти ее молчанием. Об авторе такой статьи говорят, что он «не осведомлен», или что он вовсе не был в стране, то есть не отметил своего имени в департаменте информации. Настойчивая критика объявляется «неумеренным вмешательством извне», и вскоре тот, кто считает себя патриотом, начинает повторять слова премьер-министра о том, что, если бы заграница оставила их в покое и прекратила «свою тенденциозную кампанию», все проблемы были бы решены.
Когда есть чувство вины, необходимы козлы отпущения. В этих случаях, помимо заграницы, можно сослаться на безответственность африканцев и коммунизм. Никто, во всяком случае ни один политический деятель, заботящийся о своем будущем, не скажет, что важнейшей причиной внутренних проблем является требование высокого жизненного уровня для белых в еще слаборазвитой стране.
Так устраивают дымовые завесы. Большинство африканцев рассматриваются как «нецивилизованные». Снабженные такой этикеткой, они перестают быть людьми и превращаются в инвентарь в поместье или на заводе, предназначенный для использования. Корни этого превращения надо искать в далеком прошлом. Из-за недостатка в капитале первые поселенцы не могли завлекать коренное население высокими заработками, и им приходилось искать другие пути привлечения африканцев к работе.
Разделение африканцев на «нецивилизованных» и небольшое число «цивилизованных» многим кажется произвольным, необъективным; тогда прибегают к другим аргументам, скажем, таким: расовые особенности банту не дали им развиться, двухтысячелетняя культура белых, ответственность западных стран за сохранение демократии… Такими лекарствами заглушается нечистая совесть, и все белые начинают ощущать себя участниками благотворительной миссии в центре Африки. Им недостает лишь Марии Липперт для ведения летописи их благодеяний.
Когда-нибудь, может быть, этим займется Рой Беленский. А пока что он и его сторонники провозгласили себя либералами-реалистами в противоположность просто либералам, объявленным ими утопистами, «не знакомыми с родезийской действительностью». «Либералы-реалисты» в качестве либералов следят за тем, чтобы наиболее одиозные имена не оскверняли списков министров, за что они получают поздравления от легковерных людей в Европе. А их реализм состоит в том, что они в нужных случаях поворачивают к реакции.
То обстоятельство, что африканский национализм находит для себя хорошую питательную среду в Южно-Африканском Союзе с его всем известной политикой апартеида, считают естественным, но если этот национализм проявляется в Федерации Родезии и Ньясаленда — это уже грубое нарушение «партнерства и политики благожелательности». Абсолютно невозможно представить себе, чтобы национализм существовал не только в головах некоторых завистников и агитаторов, но и среди широких масс. Невинную «невежественную массу» надо «спасти». Поэтому, следуя книге Колина Лейса «Европейская политика в Южной Родезии» (1959), сторонники доброго сотрудничества воспринимают беззастенчивый арест тысячи африканских вождей с тем же удовлетворением, какое испытала бы полиция, выследившая шайку бандитов.
Это самая отталкивающая сторона партнерства. Белые воображают, что они делают гуманное дело. Пятьдесят неизвестных, убитых в Ньясаленде, считаются, таким образом, жертвой партии Национальный конгресс, а не правительственных войск. Законы, превратившие Федерацию в полицейское государство, рассматриваются отнюдь не как единственная возможность для белых сохранить контроль. Наоборот, парламентские партии заявляют, что эти законы якобы защищают интересы простого африканца.
Здесь обнаруживается недостаток связи с родезийской действительностью, приводящий к большим несчастьям. Партнерство становится не только камнем преткновения между Родезией и заграницей, но и между белыми и африканцами. Правительство имеет три источника, знакомящие его с жизнью африканцев: рапорты белых уполномоченных о местных делах, рапорты тайной полиции о собраниях, беседы с африканцами — членами федерального парламента.
Двенадцать из пятидесяти девяти членов парламента — африканцы (в парламенте Южной Родезии их нет ни одного.) Многие иностранцы умиляются проявлением такого партнерства. Из этих двенадцати двое — из Северной Родезии — выбраны непосредственно африканцами. Остальные, которые по конституции должны быть африканцами, выбираются европейцами и принадлежат правительственной партии (за исключением одного, еще более правого).
За исполнение своих обязанностей они получают 22 тысячи крон в год. Для африканца это несметная сумма. Но они должны запастись крепкими нервами. Ибо каждый раз, когда сэр Рой демонстрирует их окружающему миру, африканцы называют их предателями — отсюда ложное представление, будто образованных африканцев народ не любит.
Прискорбно, что белые политики, заявляющие, что они «знают народное мнение», не встречают других африканцев, кроме этих десяти осчастливленных ими подголосков. Партнерство, следовательно, больше чем сознательный обман: оно скрывает неведение, которое неизбежно должно привести к катастрофе. Поэтому массовые февральские аресты имели, по крайней мере, одну положительную сторону: власти были вынуждены допросить представителей «невежественной массы» и не смогли избежать знакомства с кое-чем из того, что до сих пор они старались не замечать.
Со времен Лобенгулы и первого паровоза белые хотели действовать по многим направлениям сразу, что привело к парадоксу: африканцы, сильнее всего ненавидящие привилегии белых, яснее всего видят необходимость цивилизации.
Мужи политики
Несколько лет назад многие думали, что сэр Рой Беленский — тот человек, который объединит три страны Федерации в гармоническое целое. Надежды эти лопнули. Сэру Рою для этой роли недостает кругозора и интеллекта. Его мужество и опыт политической деятельности в местных масштабах оказались недостаточными для государственного деятеля.
Сэр Рой носит очень широкие брюки, а куртку, наоборот, на номер меньше, чем нужно. Внешне он создает впечатление общительного, темпераментного человека. Находясь в обществе премьер-министра, собеседник опасается, как бы одна из пуговиц на куртке сэра Роя не отскочила и не попала бы в глаз.
Беленский, в отличие от премьера Южно-Африканского Союза Фервурда, не фанатик и не теоретик. Он тщеславен и добродушен. Его легко обидеть, но так же легко рассмешить. В Родезии он приобрел эпитет «свой парень». Перед объективами фотоаппаратов сэр Рой обнимает своих внуков, и железнодорожный рабочий-белый считает, что с ним легко говорить. Из своего богатого запаса сэр Рой всегда вытаскивает в нужную минуту такую черту характера, которая убеждает собеседников, что они имеют дело с одним из «своих».