Сколько таких женщин — никто не знает. Официально считается, что в Леопольдвиле и Браззавиле они составляют четверть всего женского населения. В Родезии сложнее уйти из резервации, и потому здесь их, наверное, меньше. Они протестуют против своего подчиненного положения как в родном племени, так и в городе.
Многие женщины проходят через это, прежде чем выйдут замуж.
Ежедневно все новые потоки мужчин направляются в локации — одни с настоящими паспортами, разрешающими им искать работу в течение тридцати дней, другие с фальшивыми. Они болтаются без дела, живут за счет родственников, а иногда образуют шайки. Урожаи на землях покинутых ими резерваций не спасают от голода. В то же время премьер-министр Южной Родезии как-то заявил, что именно Южная Родезия владеет природными богатствами, которые могли бы обеспечить высокий жизненный уровень 60 миллионам людей.
Возможно это и так. Но и сам сэр Эдгар и в еще большей степени его избиратели далеки от мысли о том, чтобы отдать африканцам, хотя бы в аренду, ту землю, которая была когда-то выделена для белых, но до сих пор еще не нашла своих покупателей. Ведь эта земля хранит в себе не только хромовую руду — она могла бы спасти большую часть населения от голода. Конечно, это было бы возможно только при условии отмены самых дискриминационных законов в мире.
Солсбери не стал бы новым Иоганнесбургом. А десятки тысяч голодающих семей, вынужденные подаваться в город, могли бы обеспечить себя, трудясь на земле, которую ни белый, ни африканец не тронули еще ни плугом, ни киркой.
По официальным данным, не менее 60 процентов африканцев Харари, в том числе почти все жители Олд Брикса, страдают от различных болезней, связанных с недоеданием. Исследования, проведенные в 1955 году, когда стоимость жизни была ниже, чем сейчас, говорят о том, что семья может избежать голода, если будет тратить на питание и на дрова 165 крон в месяц.
Предполагается, что холостой человек, зарабатывающий 120 крон в месяц (этот заработок считается выше среднего), тратит на питание половину зарплаты. Но на самом деле, если он сам готовит себе пищу, ограничиваясь второсортным мясом (так называемым boy’s meat), молоком, небольшим количеством овощей и маисовой мукой, питание ему обходится примерно в 65 крон, кроме того, 15 крон в месяц он тратит на дрова.
Мало кто выдерживает подобную диету. Одни поддаются искушению и пьют чай с хлебом или вареньем, другие иногда обедают в кафе или буфете своего барака; и тогда уж на одежду, транспорт, лекарства, сигареты и т. п. остается совсем мало.
Мы заходим с Джошуа в одно африканское кафе, которое, как и многие другие кафе, называется «Отель Банту». Название довольно неподходящее, так как здесь никто не живет. Каждый из нас берет по чашке чаю и по маленькой булочке за 18 эре. Большинство из стоящих у прилавка или за шаткими столиками едят то же самое, и только один позволил себе купить порцию рыбы с жареным картофелем за 1 крону 10 эре.
— Вас следовало бы, собственно говоря, обслужить с черного хода, — шутливо обращается к нам с женой Джошуа.
За несколько дней до этого я предложил зайти в дешевую чайную «Родс Ти Рум» на Джеймсон-авеню; там можно полакомиться вкусными пончиками. Я подошел прямо к прилавку и купил пару таких пончиков. Но когда я обернулся, Джошуа рядом не оказалось. Вскоре он вынырнул откуда-то с липкой пышкой в руках.
— Где ты был?
— На заднем дворе у мусорных бочек есть специальное окошко для африканцев, — он кивнул головой в сторону стрелки, указывающей направление. А между тем деньги Джошуа имеют такую же ценность, как и мои, и белая женщина, обслуживавшая посетителей, с одинаковым удовольствием опустила бы их в карман передника.
За столиком несколько африканцев играют в карты, которые они взяли у владельца чайной. Брюки на коленях протерты до дыр, рубашки — сплошные лохмотья…
Чай, прохладительные напитки, пшеничный хлеб на столах. Я вспомнил одну из излюбленных тем разговоров среди белых:
— Если бы они покупали себе только питательную и дешевую пишу, все было бы хорошо. Но здесь, как и в Европе, этим бездельникам нужны еще пирожные и бутерброды.
Так говорят многие. Об этом я сказал Джошуа. Он рассердился.
— Сначала нас берут на работу за два фунта в неделю, а потом не разрешают свободно распоряжаться даже этими деньгами.
Белые считают, что африканцы должны довольствоваться маисом, горохом и простой водой. Некоторые африканцы действительно так и делают, их подбадривает надежда на лучшее будущее и интересную работу.
Но для большинства вопрос о здоровой пище, так же как и хорошей работе, — предмет грустных размышлений. Пить содовую воду и есть белый хлеб — это одно из немногих удовольствий, которое они могут себе позволить, ведь в добрых советах и популярных лекциях забывают о том, что вовсе не тело, а душа пытается найти удовлетворение в кока-коле.
На рынке, неподалеку от Олд Брикса, торгуются, покупают, обмениваются мнениями хозяйки. Здесь можно купить самые разнообразные товары: огурцы, покрытые колючками; тапиоку; бобы, напоминающие серебряные монетки; сушеные и толченые овощи для супа, похожие на чай; дыни, нарезанные тоненькими, прозрачными, как лед, кусочками — их продают по полцента; мясо — сплошные кости; жир и внутренности, из которых варят суп.
В стороне на низеньких столиках продаются лекарства. Городская цивилизация зашла не настолько далеко, чтобы люди в тяжелые минуты не вспомнили о том, чему они научились у себя в племени. Даже принявшие христианскую веру на всякий случай хранят кое-что от язычества. За одним столиком старик в меховой шапке и очках, внушающих уважение, демонстрирует разные колдовские штучки. Он говорит, что змеиная чешуя в овощном соусе помогает от изжоги и астмы. Суеверие! — ужасаетесь вы, и это вполне естественно.
Вот что считается лекарством: птичьи головы, молоко годовалой давности, обезьянья шкура, совиные клювы, крокодильи головы, кроличьи лапки, коленные чашечки зебр, скелет щенка, растительные масла и различные смолы. Кусочки слоновой шкуры в вареном виде рекомендуются от коклюша. Детям дают это вместо бульона. Отвар из шкуры питона применяется при желудочных заболеваниях. Здесь вы найдете и очень редкое лекарство— «сушеный ленивец». Мясо ленивца ест обычно предводитель племени, чтобы принести счастье своим соплеменникам. Утверждают, что, если женщина съест кусочек такого мяса после выкидыша, она снова может забеременеть.
— Бог методистов не позволяет мне верить во все это, — говорит Джошуа. — Но пережженная смола по-прежнему остается самым дешевым лекарством от кашля.
Потом мы заходим к местной прорицательнице. Это самая популярная гадалка в Харари — седовласая шестидесятилетняя женщина с лицом, морщинистым, как гофрированный шланг. Только для тех, кто сначала рассказывает ей историю своей жизни, открываются врата будущего. Она очень редко встает со своего плетеного стула, но много знает о людях. Говорит гадалка звучным, меланхолическим голосом.
— С рождением человека начинается его подневольная жизнь. И бедные и богатые — все мы очень плохо обращаемся друг с другом. Мужчины рассказывают мне. что они часто готовы убить своих жен, жены же хотят убить своих мужей. Живите мирно, — говорю я им, — любите бога и друг друга. Но они приходят ко мне не за такими советами.
То, что я говорю, иногда сбывается. Люди ведут себя так, что это непременно должно сбыться; они невольно помогают мне в моей профессии. Мой муж оставил меня, моя дочь работает уборщицей в Голландском банке, но я не верю, что она ведет добропорядочную жизнь. А сын шофер. Он все время находится среди богатых и видит, в какой роскоши живут их любовницы и жены. Богатые — это одно из наших несчастий.
Мы долго беседуем с гадалкой. В комнате без окон полутемно. Днем, возвращаясь с рынка, сюда заходят женщины, чтобы узнать, верны ли им мужья и что ожидает их детей. А вечером к ней приходят мужчины и просят наколдовать им деньги и успех в жизни.
Когда вместе с Джошуа мы уходим из Олд Брикса, нам встречается толпа африканцев из «армии спасения» Они маршируют под духовой оркестр. Это тоже своего рода лекари. Сейчас апрель, на улице приятная прохлада — это месяц грехопадения. Африканцы поют хвалу Иисусу, который очистит их души, и небесам, где нет места грехам.
Сердце империи
Дом, в котором мы живем, принадлежит миссис Литл, маленькой, коренастой женщине с белыми, чуть отливающими синевой волосами и любопытными голубыми глазками. Передник на ней туго затянут. Словно из-под земли возникает она у перил нашей веранды, страстно желая узнать, что у нас на обед. А мы едим авокадо.
— Неужели вам в самом деле достаточно двух уборок в неделю? — спрашивает она.
— До сих пор все было хорошо, — отвечает Анна Лена.
— Следите за Мильтоном во время уборки: он крадет все, что плохо лежит, и если вы обнаружите пропажу, скажите сразу же мне или заявите в полицию. Вы заметили, как изменились туземцы за последнее время?
— Нет, нам не с чем сравнивать.
— Ну как же! А эти общие почтовые отделения? Сегодня я уже брала с собой духи в пульверизаторе. Уж если эти кафры становятся в очередь, то хотя бы принимали с утра душ. Хорошо еще, что многие из них по привычке ходят в свои отделения.
Она и другие женщины с этой улицы — важные фигуры в Родезии, этом эталоне «белой» демократии. В их распоряжении избирательные бюллетени, и поэтому члены парламента, партийные деятели и государственные советники вынуждены уделять им половину своего времени, убеждая их то в одном, то в другом. При самой незначительной реформе они должны прежде всего обращаться к чувству самосохранения женщин: поймите же, если мы будет поступать так же, как в Южной Африке, и не построим им хотя бы какого-либо жилья, они взбунтуются. Все это делается для вас же самих.
А миссис Литл и другие женщины, вспоминая о своих слугах, озлобленно ворчат;
— Избалованные, дерзкие, на них не найдешь управы…