Аркадиядля смешанного населения
Аркадия — это селение, в котором все знают друг друга. Ребята здесь играют в футбол стаканчиками из-под мороженого, девушки носят косички и выглядят очень мило. На холмике стоит мальчик и размахивает колесом от велосипеда. Собаки спят на огородах, и мы спокойно можем рассматривать все, чем богаты здесь люди.
— Преимущество трущоб в том, — говорит Джо, — что в них не бывает заборов, и можно ходить, где хочешь.
Здешняя Аркадия не то, что мы привыкли так называть: в ней нет насаждений розового дерева, нет гладко подстриженных ковров густой травы. Это городской квартал по пути к аэродрому Кентакки, в нем живут «цветные». (Я употребляю слово «цветные» в южноафриканском значении: мулаты, евро-азиаты и афро-азиаты). Закон разрешает цветным жить там, где они хотят. Но почти во всех частных и коммунальных контрактах имеются оговорки, разрешающие продавать наделы только европейцам. Свобода цветных тоже оказалась ограниченной неофициальными локациями.
Джо Калвервелл окончил университет в Кейптауне по факультету психологии. Но сейчас он безработный: для цветного психолога нет работы ни в школах, ни на государственной службе. Лишь иногда ему удается написать что-нибудь для местных газет или для лондонского еженедельника «Обсервер». Глядя на Джо, сразу скажешь, что в нем течет африканская кровь, но его жену и детей можно признать за жителей любой средиземноморской страны.
Когда жена Джо работала в одном из загородных магазинов, ее принимали за белую. Обычно цветному продавцу платят лишь половину зарплаты белого, но все же в два раза больше, чем африканцу. Не многим цветным девушкам, работающим в таких магазинах, как «Вулворт», «Экономи» или «О. К- Базар», удается выдать себя за белую.
— Со временем ко всему привыкаешь, — полагает Джо. — Но когда появляются дети, которых любишь, и понимаешь, какие унижения им приходится терпеть, — становится невыносимо трудно.
В Солсбери цветной редко женится на белой девушке. Но примерно раз в месяц один из 20 тысяч белых в стране женится на цветной девушке. Здесь, в противоположность Южной Африке, это разрешено законом.
До недавнего прошлого Джо был членом Национального конгресса. Он один из той небольшой группы цветной интеллигенции, которая действует заодно с африканцами; большинство же цветных безразличны к политике и стараются походить на белых. Среди цветных есть еще одна группа людей, которые начали задумываться над расовыми проблемами и образовали собственное объединение.
У Запада есть возможность экономического выигрыша — поскольку моральная сторона его не интересует, — следует только вернуть цветным веру в благородство белых. Так неужели Запад обманет надежды тех, кто, несмотря ни на что, верит в него? Стоит ли после этого удивляться, что коммунизм с его идеями братства и равенства оказывается привлекательнее идеалов Запада?
Целый день Джо водил нас по Аркадии. Одна из сестер Джо имеет собственный просторный и хорошо обставленный дом; этот дом построил ее муж. В гостиной есть даже горка с фарфоровой посудой. На стене висит портрет покойного брата: у него тонкий профиль. Он умер от туберкулеза; во время войны вместе с Дорис Лессинг он руководил группой социалистов в Солсбери.
Потом мы посетили миссис Эдвардс, жизнерадостную женщину, одетую по последней моде, жену владельца автобуса. Она пригласила нас на чашку чая с печеньем. Дом построен по стандартному для Аркадии образцу: стены и потолок из цемента, летом в нем жарко, зимой холодно; две спальни, кухня, гостиная — всего примерно сорок квадратных метров. По соседству живет мистер Карр, глубокий старик (ему девяносто один год), мы видели его на веранде в качалке. Он был участником войны с бурами, сражался под Мафекингом и преследовал мятежника Марица до самого Порт-Элизабета.
Потом мы снова пили чай — на этот раз у Джонни Димеда и его супруги. У Джонни несколько автобусов и даже собственная мастерская. Он, хотя работает почти круглые сутки, всегда остается веселым, открытым малым, знающим массу историй и побасенок о Европе, которую никогда не видел, гордым за свою жену, подарившую ему двух голубоглазых малышей. Он рассказал нам о своих британских предках: коммерсантах и колонистах — одиночках, скучавших по белым женщинам. Они не знали, к чему стремились.
Зашли мы в гости и к родителям Джо. Его почти ослепшему отцу уже за восемьдесят, он жил в одном доме с Роем Беленским и выступал вместе с ним на ринге еще в те времена, когда сэр Рой был кочегаром и тренировался в тяжелом весе. Как и многие другие цветные, родители Джо приехали сюда пятьдесят лет назад с острова Святой Елены.
Мать Джо принимает активное участие в благотворительном обществе и по поручению жены генерального губернатора присматривает за нищими и сиротами Аркадии. У нее нет никаких иллюзий в отношении белых мужчин. По словам госпожи Калвервелл, среди тех, кто завел в Аркадии интимные связи, есть премьер-министры, государственные советники и десятки членов парламента. Она знала одного крупного дельца, у которого было здесь два сына. Он заплатил каждому по 500 фунтов только за то, чтобы они сменили свои фамилии. Женщины редко подают жалобы на таких отцов, так как мало кто из них знает, что имеет на это право.
Для детей, не имеющих отцов, специально создан сиротский дом Святого Иоанна.
Во время нашей мирной беседы в комнату вбегает девочка и что-то шепчет на ухо Джо. Он улыбается, внимательно смотрит на дочь с коричневыми, похожими на штопор локончиками и, повернувшись к нам, говорит:
— Я воевал. В Конго и Судане. Но у меня такое чувство, будто война продолжается. Будто она никогда не кончится.
Типография на Марнет-сквер
Аркадии у Калвервеллов мы встретились с Адри Матимба, живой веселой голландкой двадцати девяти лет. Она жила здесь со своей трехлетней дочерью Ханнеке, пока муж ее, Патрик, сидел в тюрьме. Каждую неделю она отправлялась в Булавайо, чтобы навестить его. Она ждала второго ребенка.
— Многие утверждают, что первое время человек живет здесь словно в состоянии шока, — обратился я к Адри Матимба. — Только потом начинаешь привыкать.
— Первый день в Родезии такой же, как и последний, — ответила она. — К ней никогда не привыкнешь. Но здесь живут и прекрасные люди.
Вот кусочек истории Адри и Патрика Матимба, которая является частичкой истории самой Родезии.
В 1951 году Патрик уехал в Англию, работал в кафе, был пацифистом, изучал историю и юриспруденцию в вечерней школе. В Лондоне в Интернациональном клубе он встретил Адри ван Хоорн, дочь коммерсанта из Гуда; они поженились. В Южную Родезию Патрик вернулся в 1956 году. Но для него не нашлось дома на родине. Закон не запрещает африканцу жениться на европейке, но он запрещает представителям разных рас жить вместе, даже если они находятся в законном браке. Исключение делается лишь для миссионеров. Отец Патрика был священником на миссионерской ферме «Святая вера» (St. Faith). Туда и отправилась молодая пара. В городе Рузейп, близ которого расположена ферма «Святая вера», две крупнейшие партии «отметили» приезд Адри Магимба собранием в городском клубе. Участники собрания потребовали издать закон, запрещающий смешанный брак, и заявили, что в противном случае они потребуют новых выборов. Многие из них даже удивлялись тому, что Адри впустили в страну. Объясняя, почему такой закон нежелателен, член парламента заявил: «Действия подобного рода отодвинули бы возможность добиться статуса доминиона и дурно повлияли бы на табачный рынок». Но какая-то женщина не унималась: «Не удивительно, что, когда она идет по улицам Рузейпа, от нее отворачиваются и белые и черные».
В федеральном парламенте был принят закон, запрещающий связи между белыми мужчинами и черными женщинами, связи же между черными мужчинами и белыми женщинами еще раньше считались преступлением. На заседании парламента Южной Родезии один политик говорил о смешении крови, о детях цвета кофе и повторял измышления медицинских квакеров о том, что от смешения рас дети рождаются уродами и слабоумными. Если верить стенографическим отчетам, то его речь прерывалась аплодисментами.
Нисколько не огорчаясь своим происхождением, Хан-неке играла с местными ребятишками. Патрик участвовал в кооперативном движении на ферме «Святая вера». У них было много друзей. Ферма была известна во всем мире как единственный образец подлинного партнерства в колониальной Африке; сюда приезжали люди из многих стран. Когда в 1957 году был создан Африканский национальный конгресс, руководитель фермы Гай Клаттон-Брок и Патрик стали его членами. Интерес Патрика к политике был чисто интеллектуальным и академическим — собраниям с большим количеством народа он предпочитал занятия на различных курсах и участие в дебатах в самой миссии. Но невежды из тайной полиции зорко следили за всеми обитателями фермы.
Не личные качества Патрика и не условия, в которых он был вынужден жить, делают его судьбу такой значи-
[пропуск текста в оригинале]
Так Патрик оказался на свободе, в то время как другие остались в заключении. Но ему было оказано не милосердие, потому что, как сказал один из его друзей, там, где нет справедливости, нет и милосердия.
Когда в ноябре 1959 года я встретил его в Лондоне, Адри была в Голландии и Ханнеке играла с белыми ребятишками на улицах Гуда точно так же, как она играла с черными па ферме «Святая вера». Сам же он очень раскаивался, что уехал из Родезии, ему казалось, что он предал своих друзей. В Африке был его народ, его близкие, и там еще все оставалось по-прежнему.
Каждый раз, когда я слышу хвастливые заявления о новых школах, больницах и хороших жилищах для африканских рабочих, я думаю о том, как была принята в Южной Родезии семья Матимба и в каких трудных условиях она была вынуждена жить там.
Одно имя Матимба заставляет скрежетать типографские машины Федерации, на которых печатают пропагандистские побасенки. Но в Солсбери была еще одна типография, на улице Маркет-сквер, где в основном принимались заказы на именную бумагу для писем. Как и многое другое, она была уничтожена летом 1959 года.