Но потом оператор отодвинулся вглубь, оставив в центре кадра все тот же стол, Клавдия вдруг услышала:
— Можно?
Это прозвучало за кадром по-русски. И очень отчетливо. Мужской голос.
Другой голос ответил что-то неразборчиво.
Клавдия только тут опомнилась и остановила изображение — надо было это записать на компьютер.
Она запустила запись и снова включила изображение.
На экране возникли две фигуры — скорее всего, мужские. Лиц видно не было — трикотажные шапочки оставляли открытыми только рот и глаза. Эти двое неловко приблизились к столу и поставили на него чемоданчик. Потом почему-то поклонились камере и снова ушли за кадр.
Камера приблизилась к столу, но ничего особенного не рассмотрела — чемоданчик как чемоданчик.
И тут снова появились двое в черном, но теперь они вели кого-то под руки. Это была девушка, и совершенно голая.
Ей помогли лечь на стол. И стали привязывать ее руки и ноги. Девушка спокойно приподнимала голову, чтобы наблюдать, как скручивают веревками ее конечности.
Камера снова приблизилась. И снова мужской голос произнес:
— Скажи что-нибудь.
— Привет, — сказала девушка. — Меня зовут Света.
Тут камера опять отъехала. Двое в черном склонились к девушке, что-то говоря ей. Один из них раскрыл чемоданчик и достал оттуда шприц.
— Ну ты чего? — спросила девушка.
Тогда один прижал ее голову, а другой впрыснул что-то в руку.
Девушка еще немного пошевелилась и затихла.
Клавдия даже не заметила, что вцепилась в подлокотники кресла, словно ее могло выбросить.
— Сейчас мы ей удалим аппендицит, — сказал в камеру один черный.
И сразу после этих слов, достав из сумки скальпель, полоснул девушку по животу.
— Э, э, э! — пробормотала Клавдия.
Кровь хлынула на железный стол.
Клавдия отвернулась.
Все тело дрожало противным киселем. Зуб на зуб не попадал.
Клавдия поняла, что сейчас ее вырвет. Она сцепила зубы, замотала головой, крепко зажмурив глаза.
Надо было все сразу же выключить. Надо было выбежать на улицу и дышать, дышать, дышать…
Она услышала, как кто-то засмеялся из компьютера. Решила, что все это шутка и открыла глаза.
И увидела, как от тела девушки отделилась голова. На полу уже валялись отчлененные руки и ноги.
Она схватила монитор руками и встряхнула его.
Экран погас. Но не потому, что монитор выключился. Просто кончился этот жуткий ролик.
— Вы у меня попрыгаете. Вы у меня посмеетесь, сволочи, — шептала Клавдия. — Я вас поймаю, негодяи.
Экран снова вспыхнул.
Начался новый ролик.
Что-то остановилось в Клавдии. Она смотрела теперь на экран сухими, трезвыми, почти равнодушными глазами. В этих глазах была только ненависть.
Снимали откуда-то с высокого места.
Улица, двор, видно, раннее утро. Возле подъезда стоит, прислонившись к дереву, человек. Мимо проходят люди, не обращая на него внимания. Потом человек посмотрел на часы. Пнул ногой консервную банку. Снова прислонился к дереву.
Эта запись шла без звука.
Без звука проезжали машины, безмолвно разговаривали люди, беззвучно открылась дверь подъезда и из нее вышел мужчина.
Человек оторвался от дерева, что-то спросил у мужчины, потому что тот обернулся.
И потом мужчина упал.
А человек, который стоял у дерева, подошел к нему и… (тут камера резко наехала) выстрелил лежащему в голову.
Клавдия вскочила.
Дальше нечего было смотреть. Экран снова погас.
А дальше и не надо было смотреть.
Клавдия увидела заказное убийство. И стрелял, конечно, не Семашко.
9.11–15.33
— Ничего, скоро суббота, — повторяла Клавдия. — Скоро поедем на Горбушку.
— Я ни разу там не была, — сказала Ирина.
— Ты многое потеряла.
— Но там пираты, — как барышня гусара, испугалась Ирина.
— Надеюсь, — загадочно улыбнулась Клавдия. — Надеюсь, там настоящие пираты. И мы с тобой их найдем.
Видеоролик с утра был показан Малютову, тот почесал затылок и признал:
— Ты права, Дежкина, ты, как всегда, права. Выходит, твой прокол? — тут же попытался он снизить уровень похвалы.
— Я не отказываюсь. Жаль вот Семашко…
— Нечего его жалеть. На нем других дел — мало не покажется.
— Это, во-первых, еще надо доказать, а во-вторых, смерти он все равно не заслуживал.
— Может, еще как заслуживал, — махнул рукой прокурор. — Все, иди, дело возвращаю тебе.
Клавдия и сама понимала, что ей придется начинать все сначала.
— Виктор Иванович, а как по поводу Интернета?
— Подумать надо. Тут и не знаешь, как за это взяться. Я еще с таким не сталкивался.
— Ну так надо начинать!
— Подумаем, подумаем. Иди.
Пока видеоролик будет крутиться в лаборатории, а та попытается вытащить из него портрет убийцы, Клавдии приходилось сидеть в кабинете, попивать чаек и заниматься своими будничными делами. Их у Дежкиной было, как всегда, невпроворот. Но мысли будничными не становились. Они вертелись в голове самым лихим музыкальным клипом: ничего не понятно, но ужасно занимательно.
— Клавдия Васильевна, я тут думала про Сафонова, — подала голос Калашникова.
Клавдия выключила видеоклип. Ну как она сама могла забыть?! Хотя столько всего навалилось.
— И что ты придумала?
— Да ничего особенного. Я просто заметила одну странность.
— Какую странность?
— Да вот, в его деле. — Она вынула из папки отпечатанные с компьютера листки. — Помните, он до войны был зубным техником?
— Ну.
— До войны.
Черт побери, а девчонка делает успехи!
— Ну-ну, — тихо сказала Дежкина, стараясь не спугнуть.
— А недавно мы с вами с одним старичком познакомились, тоже зубной техник. До сих пор коронки ставит и мосты.
— Да, было.
— Вот я и подумала — дело-то прибыльное. И возраст этому делу не помеха. Зубные техники всегда хорошо жили. Я и решила — были, были у старичка деньги.
Нет, сорвалось-таки, внутренне подосадовала Клавдия.
— Ты все об ограблении?
— Ну да.
— Не получается, — развела руками Клавдия. — Ты знаешь, что такое зубной техник?
— Ну конечно.
— Нет, я не вообще спрашиваю, а подробности.
Ирина прикусила губу. Подробностей она не знала. Пока что ей это, слава Богу, не понадобилось — вон зубы какие, «Бленд-а-мед» отдыхает.
— Так вот, Ириша, это целое производство. Формы, печки, инструменты, материалы… А ничего этого в доме старика не нашли.
Ирина опустила голову. Приуныла.
— Но ты молодец, — совершенно искренне похвалила Дежкина. — Ты настоящий «следак». Я вот как-то не подумала, а ты заметила. Меня вчера Малютов спрашивал, можно ли тебе это дело передать.
— Прокурор? — почему-то шепотом переспросила Калашникова.
— Да, Виктор Иванович.
— И?
— И я сказала — запросто, — соврала Клавдия. — Ты хоть понимаешь, к чему это?
— К чему?
— Я думаю, к хорошему домашнему столу, с салатами, горячим, десертом и добрым вином.
— В смысле?
— В прямом. Я не слишком нахальная? Угостишь по такому случаю, ты же кулинар — первый класс.
— По какому случаю? — все еще не понимала Ирина.
— По случаю твоего плавного перехода из категории стажера в штат прокуратуры.
Ирина громко сглотнула.
— К-как? Уже?
— А чего тянуть? Я же говорю — ты настоящий следователь.
— Клавочка Васильевна! — выскочив из-за стола, Калашникова бросилась обнимать и целовать Дежкину.
— Ну-ну, — скромно уклонялась Клавдия. — Ты меня помадой измажешь.
— Нет, дайте я вас поцелую. Не измажу. У меня «Макс Фактор».
Она таки исхитрилась и влепила Дежки ной звонкий поцелуй в щеку.
И как раз в этот момент дверь открыл Левинсон.
Обычно напористый и малотактичный, он вдруг смутился и попятился в коридор.
— Ох, извините, я… это… простите…
— Да заходи, извращенец! — расхохоталась Клавдия. — Ты что подумал, старый развратник? Это чисто деловой поцелуй. Можно сказать — дружеский.
— Да-да, конечно, я и подумал… — Левинсон приостановил свое отступление.
— У тебя дело или так просто пришел?
— Так это… ну, как бы… из лаборатории… Фотография…
— Покажи! — вскочила Дежкина.
Левинсон опять шарахнулся к двери.
— Да что вы сегодня такой пугливый? — укоризненно покачала головой счастливая Калашникова.
— Испугаешься тут с вами, — робко подошел к Клавдиному столу Левинсон. — Вон, мужиков до гроба доводите.
— Фотографию дай! — вдруг рявкнула Клавдия. — И пошел вон отсюда.
Левинсон положил на стол черный пакет и моментально исчез.
Хорошее настроение как рукой сняло.
— Да бросьте вы, Клавдия Васильевна, — тихо сказала Ирина. — Ну подумаешь, мало ли дураков на свете.
— Он не дурак, — тяжело ответила Клавдия. — Он вообще не свои слова говорит. Это вон, выйди в коридор, по всем углам шепчутся — Дежкиной подозреваемый с собой покончил.
Ирина какое-то время оценивающе смотрела на Клавдию, а потом тихо произнесла:
— А я не думала, что вас это волнует.
— Меня сейчас только это и волнует, — так же тихо ответила Клавдия.
Она достала из пакета фотографии и разложила их на столе.
Технари в лаборатории сделали чудо. Клавдия даже не предполагала, что размытое, не в фокусе, дрожащее изображение можно сделать таким четким.
Это был парень лет двадцати пяти: низкий лоб, узко посаженные глаза, большой губастый рот, чуть оттопыренные вверху уши, и даже — вот уж совсем магия! — шрам на скуле.
Беда одна — Клавдия никогда раньше этого человека не видела.
— Теперь все понятно, — сказала она, оторвавшись от фотографий.
— Что понятно, Клавдия Васильевна?
— Меня все мучило, откуда Семашко знает подробности убийства. А он его просто видел. Ему показали эту съемку.
— Вы думаете?
— Уверена. Знаешь, я поняла, что это мое дело, только когда убийца выстрелил.
— Почему? Неужели не узнали двор, дом?